© Скрябина М., 2018

© Оформление. ИПО «У Никитских ворот», 2018

* * *

Все события вымышлены. Любое сходство случайно.

 
Ты пойдёшь налево,
А может быть, пойдёшь направо.
Ты ведь королева,
Ты имеешь право
 

На любой ход. А. Цекало, из к/ф «Ландыш серебристый»

 
Я не отдам тебе тебя! Ты не проси!
И ещё долго, спя с другою ночью,
Ты будешь имя лишь моё произносить,
И видеть лишь меня… Я знаю точно!
 

Марина Скрябина

Октябрь 2015 г., Италия. Римини

Обворожительная брюнетка в светло-сером льняном сарафане с накинутым на плечи ярко-цветастым палантином сидела на открытой веранде с чашечкой капучино и вслушивалась в мелодичное трепетание прибоя. Стрелки часов близились к полудню, и это вторая чашечка, которую она позволяла себе за день, иначе будет плохо спать ночью. А первая выпивалась в восемь утра, после чего она спешила в кабинет к рабочему столу и около четырёх часов посвящала исключительно литературе. Ведь она – писатель.

Первая линия… Те, кто часто бывают на курортах, знают, что такое «первая линия»: крайний ряд отелей или частных пансионатов у кромки моря. В итальянском Римини это бескрайние пляжи с песчаными отмелями. Бархатный сезон благополучно завершился. Русскую речь в городе услышат только в мае будущего года. Но писательница устроила свою жизнь так, чтобы не чувствовать оторванности от России: поселила рядом с собой родственницу-компаньонку и наняла русскоговорящую прислугу.

Впрочем, сильно не заскучаешь, ведь к ней на днях подъедут друзья из России. А ближе к январю писательница увидит своих ненаглядных дочек-внучек, когда поедет погостить в Москву, где соберётся вся дружная семья. А что сидеть в одиночестве в Италии, где Новый год не празднуют вовсе? Как же выходцы из Советского Союза без него?! Без наряженной ёлки, без Деда Мороза и Снегурочки, без подарков и новогодних фейерверков…

Но это потом… Ностальгия по родине её не мучила, хотя по снегу она иногда всерьёз скучала. И тогда в любое время года можно было махнуть на машине на север Италии, к границе со Швейцарией. Например, в Бормио, который она облюбовала, живя в России. Там можно видеть снежные шапки и кататься на лыжах круглый год, изредка балуя себя походами в термы, берущие начало от Древнего Рима…

Впервые писательница попала в Италию в 1996 году и с тех пор грезила только ею, несмотря на то, что объездила всю Европу вдоль и поперёк. Но в Италии ей нравилось буквально всё: и города с древней историей, и разнообразная природа, и культура средиземноморской кухни, да и сами итальянцы… К тому же, ничто не может разочаровать в стране, ставшей для бывшей москвички ныне пристанищем, неким успокоением от бурной молодости.

После всех злоключений, выпавших на её долю, для Ирины Соломатиной просто не было иного выхода, как стать романисткой. Сейчас она корпела над очередным романом, который отвезёт после католического Рождества в Москву своим издателям. Но написание романов – это скорее баловство, хобби. Основной доход поступает от киносценариев, которые пишутся под настроение, ведь полновесные рассказы и романы легко переделать при желании в сценарии для экранизаций. Недавно приезжали за новыми творениями аж из Санкт-Петербурга, где сейчас живёт её старшая дочь Майя с семьёй. На литературном поприще Ирина вполне успешна.

Нежный бриз ласково коснулся лица и сразу отвлёк от материальных размышлений. Как же она любила в это время года сидеть на веранде! Солнышко даже в полдень не обжигало, а слегка поглаживало и золотило кожу. На сегодня дань литературе отдана сполна, и можно позволить себе понежиться под осенними лучами. Перед ней на всём огромном пространстве раскинулись пляжи, пляжи, пляжи… А в море тёмными точками виднелись кораблики, что доставляли ежедневно улов на местный рынок и в рестораны.

Счастье есть!

2012 г., Подмосковье

Она в любом возрасте была если и не сногсшибательной красавицей, то обаятельной брюнеткой, способной вскружить голову сначала мальчишкам, потом – молодым людям, а затем и уверенным в себе мужчинам. Дважды выходила замуж, меняя фамилии, но авторский псевдоним оставила с девичьим именем, данным при рождении, – Ирина Соломатина, искренне считая, что мужчины приходят и уходят, а то, что заложено в женщине изначально, никогда не изменит.

Ирина на данный момент была одна. Нельзя сказать, что она находилась в активном поиске, потому что по штампу в паспорте оставалась замужней дамой, но с ней рядом не было того мужчины, на которого можно опереться, чтобы перевести дух и идти дальше. Муж по паспорту давно проживал в Германии. Поэтому приходилось Ирине самостоятельно сползать на обочину, отлёживаться, вставать и продолжать путешествие по жизни в гордом одиночестве… И кто бы что ни говорил, но никто не любит и не уважает слабых женщин, все любят сильных. А значит, приходилось быть сильной.

Эту странную встречу, о которой пойдёт речь дальше, она не ожидала, не думала, не звала… Нет, не совсем так. Всё же звала, но безо всякой конкретики. Она не знала, какой мужчина окажется рядом после стольких жизненных коллизий и потрясений, но, как натура возвышенно романтическая, не обделённая поэтическим даром, звала и притягивала к себе большую чистую любовь, без которой не могла существовать, и которая случается раз в жизни. Ну, может быть, два раза для таких чувственных особ, как Ирина Соломатина. И пусть писательнице исполнилось этой весной сорок пять, менее желать любви она не стала, а только распалялась оттого, что не с кем эту нерастраченную любовь разделить.

 
Послушай меня, мой далёкий мужчина,
Которого, может, пока я не знаю,
Поверь, что найдутся такие причины,
Чтоб нас подтолкнули друг к другу на крае…
 
 
На крае судьбы, на пороге вселенной,
Где долго в разлуке душа леденела…
И там ты падёшь предо мной на колени
И будешь молить снизойти до предела,
 
 
Чтоб вместе шагнули мы с края над бездной,
Рука чтоб в руке и – за миг до восторга!
Пусть крикнет вдогонку поруганный бездарь,
Что женщинам клятвы любви не расторгнуть…
 

Притягивала, ворожила, что, в общем-то, является для православия греховным язычеством, но к чему только ни обратишься, желая любви, как избавления от тягомотного и опостылевшего одиночества. Да, Ирина не была одинока в полном смысле этого слова, ведь уже упомянуто замужество. А кроме того, у неё имелись две красавицы-дочери от разных браков – Майя и Марина, с двенадцатилетней разницей в возрасте.

Майя выпорхнула из родительского гнезда в славный город Питер, обзаведясь собственным пристанищем и порадовав рождением внучек-погодок Дашеньки и Сашеньки. А Ирина с младшей дочерью Маришкой осталась в Москве.

 
Былые оковы, играючи, скину,
В который уж раз я другие надену…
Пусть только найдётся достойный мужчина,
С которым хотелось бы кинуться в бездну!
 

Ирина прочитала как-то во французском журнале статью о том, как женщине оставаться дольше молодой. В ней наряду с активным образом жизни и правильным питанием французы рекомендовали в сорок лет обзавестись младенцем: или самой родить позднего ребёнка, или стать молодой и красивой бабушкой. Ей посчастливилось последнее. И пока Майя жила с мужем и малышками в Москве, вопрос о свободном досуге не стоял: вся семья включились в процесс взращивания и воспитания Дашеньки и Сашеньки… Но зятю предложили работу в Питере, и птенчиков увезли.

Сразу образовалась пустота, которую необходимо было чем-то или кем-то заполнить, хотя и младшая доченька, шестнадцатилетняя красавица Мариша, не давала заскучать. И всё бы хорошо, но не было в жизни писательницы достойного любящего мужчины рядом, как в её стихотворении. Иногда, отчаявшись, со слезами на глазах она вопрошала у Бога:

– Неужели никогда меня не поцелует любящий мужчина?! Боже! Прошу тебя! Хочу любви! Сколько же маяться одной-одинёшенькой? Сколько плакать в холодную подушку и кусать недоступные локти? Сжалься, Боженька! Дай любви сильной и взаимной!

Так просила она последние полгода, не представляя, кто же поможет ей скрасить одинокую старость. И хотя до этого момента вроде бы ещё далеко, но подумать об этом стоило сейчас. «О какой старости может идти речь?» – спросит пытливый читатель, если Ирина прекрасно выглядела в свои сорок пять лет. Ей и сорока на вид никто не давал. Но и сейчас у неё иногда закрадывалась неподдельная зависть к престарелым парочкам, гуляющим в парке и смотрящим друг на друга с теплотой и участием.

Для многих жизнь в сорок пять только начинается. Физически Ирина не давала своему организму возможности стареть, занимаясь собой постоянно: утренняя гимнастика, правильное питание с разгрузочными днями, экофитнес в дачный сезон, диагностика в клиниках раз в год, гомеопатия, баня… Может, что-то ещё? Да, ещё активный образ жизни.

Но как же ей хотелось любви! Не секса для здоровья, к чему Ирину пытались неоднократно склонить подруги, присматривающие ей любовников. Нет! Она, максималистка по натуре, хотела чувствовать себя по-настоящему любимой и желанной. Ирина же не простая женщина, а поэтесса и романистка, и любовь ей нужна, кроме всего прочего, ещё и для вдохновения, для полёта мысли и фантазии.

Поэтический сборник, в который вошли лучшие Иринины стихи о любви, подаренный на день рождения издателями, горит желанием мужчины:

 
Едва губами прикасаясь
К твоим губам – войду в весну.
Мечтами сладко упиваясь,
В себя я жизнь опять вдохну.
 
 
И сердце – полное восторга! —
Любуется на белый свет…
Все обязательства расторгнув,
С тобой хочу встречать рассвет.
 
 
Любить! Ни перед кем не каясь,
Забыв, что мне не двадцать пять…
Губами губ твоих касаясь,
Готова целый мир обнять!
 

Это ли не прямой вызов одиночеству? Но тех мужчин, в любви которых Ирина могла быть уверена, давно не было в живых. Они канули в перестройку, как в чистилище. А мужа к разряду любящих отнести уже невозможно.

После осознания, что второй супруг, давно живущий в Германии, никогда не станет той опорой, для которой и вступают в брак, женщина некоторое время наслаждалась одиночеством. Ей никого не хотелось ни видеть, ни слышать, и ни от кого не зависеть. Последнее для самодостаточной женщины – важнее всего. Но потом… Потом и свобода порядком надоела, хотя написание стихов, рассказов, эссе, романов, сценариев и выпуск новых книг занимали всё время, так что на мужчин не оставалось ни свободной минуточки. Почти… Или она сама так обустраивала свою жизнь, чтобы не видеть вокруг себя кромешную пустоту?

Наверное, и романы Ирина начала писать, потому что в них события развивались по придуманному сценарию, и мужчины в них такие, которых не встретишь в реальной жизни, соединившие в себе ум, интеллигентность, понимание, заботу. Поэтому всё чаще она ловила себя на мысли, что не спешит возвращаться от написания романов к действительности. Хотелось остаться там, в придуманном мире. Отвлекала и заземляла дочь Маришка, которая выдирала из мира иллюзий одним своим:

– Ма-а-м!

И это огромное счастье, что она постоянно рядом. Но времечко неумолимо утекает. Не пройдёт и пяти лет, как она вслед за старшей сестрой обзаведётся своей семьёй и упорхнёт из дома. А что же останется Ирине? Лишь её романы и сценарии? Не слишком ли это мало для красивой женщины? Останутся, конечно же, подруги, которые поддержат в трудную минуту. Только на них вся надежда.

В прошлом году у Ирины вышли сразу два романа подряд. Она сама себе поставила такую непростую задачу, чтобы проверить себя на прочность: сможет ли написать два романа в год, – потому что раньше выпускала по одному. Проверила. Получилось. Но сейчас уже полгода прошло, а что-то никак не определялась тема нового романа… Не приходила. Не вырисовывалась. Даже у известных писателей случается затык, когда не пишется, но такие периоды осознания тоже необходимы.

Она встретилась в кофейне ранней весной с подругой-поэтессой Марией Ветровой, с которой редко пересекалась, но порой нуждалась именно в её профессиональных советах. Обнялись, расцеловались, выбрали столик у окна.

– Иришка, как ты, моя умница? Что загрустила? Или на шопинг давно не выбиралась?

– Ты, Машуля, как всегда, проницательна! – пришлось констатировать Ирине с грустной улыбкой.

– А что удивляешься? Видно за версту: у тебя в глазах – тоска вселенская. Даже странно это видеть, потому что ты всегда полна каких-то творческих планов. Что с тобой, радость моя?

– Машуль, не поверишь, ни одной дельной мысли в голове. Стихи не пишутся, роман ещё в прошлом году закончила писать. Уже вышел. Кстати, я тебе его принесла…

– Почитаем!

Ирина достала из сумочки новое красочное издание. Подруга взяла в руки книгу, полистала…

– Опять на обложке твой любимый Альфонс Муха? А почему не подписано?

– Сейчас, сейчас, только ручку разыщу… Как всегда, в сумочке ничего не найдёшь…

– Подожди, у меня есть. На!

– Что написать?

– Что хочешь…

– Напишу: «Любимой моей Машуле! От автора, с пожеланием творческих удач».

– Вот и ладненько! Обязательно, когда прочитаю, отзвонюсь с комментариями. Так о чём же ты тоскуешь, если радость такая: книга вышла! Считай, новым ребёночком обзавелась…

– Обзавелась… Только теперь в голове – вакуум. И он меня пугает до нервных колик. Ни стихов не пишется, ни рассказов, ни новых намёток на следующий роман… Ти-ши-на-а-а…

– Это у тебя весенняя хандра, голубушка! И ничего более!

– Хорошо, если так…

– Влюбиться тебе надо! Вот что! И сразу начнёшь и стихи писать, и роман сам сложится…

– Ага! Влюбиться! Только знать бы, в кого. Подскажи! Ты же сама знаешь, как трудно в налаженную жизнь впустить неизвестного мужчину. Кто его знает… Мне по жизни столько уродов попадалось, что от одной мысли «впустить» – страшно становится. А если он шизофреником окажется или домашним тираном? У меня же дочь шестнадцатилетняя рядом. Как ей уживаться с чужим мужчиной? Я решила: пока Маришка замуж не выйдет – ни-ни!

– Стоп, стоп, стоп! Я же тебя не в лапы к шизофреникам кидаю. Я говорю о любовнике, спокойном, открытом для общения, в меру щедром, а не о том, чтобы ты бросала мужа.

– Да знаю я, что мне с подводной лодки – ни ногой! Но смогу ли я кого-нибудь к себе подпустить ближе, чем на пушечный выстрел? А с моим свободолюбием как быть?

– Ну, в этом я тебе не помощница – сама знаешь! У нас в доме жёсткий диктат мужа… Я бы даже сказала, домострой.

– И как ты это терпишь?

– А я и не терплю… Известно же: если не можешь изменить ситуацию, поменяй своё отношение к ней. Я вовсе не терплю мужа – я забочусь о нём, пытаюсь сохранить тёплые отношения, нашу семью… Меня удивляет другое: почему ты, при наличии собственного мужа, не наладишь с ним отношения? Почему ты его в постель обратно не уложишь?

– Ты же знаешь наши проблемы… Я простить его не могу, что он меня выгнал взашей, когда я попросила у него помощи. И это тот человек, которого я безумно любила. Что удивительно, и он меня любил безумно поначалу, но никогда не забуду, как приползла в горячке, в бреду к нему за помощью, а он меня вытолкал за дверь, как… Даже не подберёшь слова, как… Как прокажённую. Это было настолько отвратительное зрелище, что невозможно и вспоминать.

– А ты и не вспоминай. Забудь.

– Нет. Пока не получается. Иногда представляю себе мужчину рядом с собой… Сон, например, вижу. Вот передо мной единственный, любимый, которого ждала, может быть, всю жизнь… Но потом ужасаюсь, что в мужчине из сновидения вдруг проступают черты моего нынешнего мужа, превратившего не так давно нашу семейную жизнь в ад. Тут же пугаюсь своих мыслей, адресованных в пространство. А не влюблюсь ли я в собственного мужа, как раньше. Танец со смертью слишком притягателен… Тебе ли не знать! Свят, свят, изыди!.. Не нужны мне его объятия. И другие мужчины тоже не нужны, потому что чувствую последнее время, как тонкая кожа, прикрывающая раньше мою чувствительность и чувственность, исчезла, растаяла, испарилась… И если раньше я ощущала себя в этом безжалостном мире без одежды, то теперь случилась разительная перемена: я без кожи! И каждое прикосновение извне отдаётся болью…

– Да, Иришка, вижу, что у тебя всё слишком запущенно… А если попытаться с кем-то пересечься, влюбиться хотя бы ненадолго, может, тогда тебя и отпустит? Может, и обида на мужа пройдёт?

– Не знаю…

– Или займись чем-то… Пиши, опять же.

– Машуль, так в том-то вся и беда, что не пишется. Раньше я хоть в творчество с головой уходила. Помнишь, мы с тобой перезванивались? Мне тогда кое-кто посоветовал переключиться с моих любовных романов на исторические…

– Оттого, что они станут историческими, ничего не изменится. У тебя – не изменится. Они всё равно останутся про любовь. Только эпоха, антураж поменяется. Ты тогда по телефону спросила, кем тебе заняться из исторических персонажей. Помнишь, ты мне рассказывала о своей бабушке, Лукерье Золотой, которая жила в Питере на стыке прошлого и позапрошлого веков, во время Октябрьской революции?

– Конечно, помню, только это была не бабушка, а прабабушка. Невероятная личность! Сильная! Представляешь? У них чайная была на Лиговке в Питере – известный бандитский район, – так она от шантрапы отстреливалась, когда мужа забрали в армию, а их с детьми хотели ограбить. А одну из любовниц мужа она облила керосином и подожгла…

– Да-а-а… Сильна! Не в неё ли ты такая бунтарка?

– Может, и в неё. А с другой стороны, у меня и цыганская кровь есть, так что неудивительно, что я не могу никому подчиняться. Меня иногда удивляет, что цыгане ко мне никогда не подходят. К другим липнут, а ко мне – нет. Подчинилась я единственный раз в жизни – своему нынешнему мужу… И вот вам – плачевный результат: чуть жизни не лишилась. Теперь – ни за что!

– Опять ты меня с мысли сбила. Всё у тебя опять скатывается в обидки. Я про другое хотела тебе сказать: возьми за историческую основу личность, жившую в то время. Например, Сергея Есенина. Чем не тема?

– Я про мужчин писать не могу. Они для меня остаются существами загадочными, непонятными, неизведанными, действующими наперекор здравому смыслу. Особенно в любви. Или они вообще любить не умеют? Слухи иногда доходят про однолюбов, но я в них не верю. И нерешительные они, в смысле – мужчины… А если уж на что-то решаются, пиши пропало! Всех и похоронят!

– Так я же тебе и не говорю писать конкретно о Есенине, о нём все переисследовано и написано. Целые институты в советское время тему прорабатывали. В эти дебри лучше не соваться. Ты попробуй коснуться темы его жён, его женщин. Тебе это будет понятнее… И вплети, например, в повествовательную канву линию своей прабабушки Лукерьи Золотой. Одно имя её настоятельно требует включения в сюжет. Это надо же – «золотая»!

– Машуль, а это ведь действительно может быть интересно. Кстати, я теперь тоже золотая. Ты не знала? Моя фамилия во втором замужестве – Голдберг.

– Не знала. Я думала, ты Соломатина…

– Это моя девичья.

– Надо же! Мы с тобой столько знакомы, а ты ни разу не проговорилась…

– Видимо, повода не было. Мы же с тобой вращаемся в писательских кругах, где друг друга знают по псевдонимам. Я-то давно знала, что ты не Ветрова. А ты сама сейчас чем занимаешься? Я о твоей литературной деятельности. Как стихи? Пишутся?

– Стихи? Что-то не очень… Я последнее время баснями увлеклась.

– Сложная тема.

– Да. И очень увлекательная! Как и ты, книгу готовлю к изданию…

Но вернёмся к упомянутой судьбоносной встрече, которая перевернула на короткий отрезок времени представление Ирины Соломатиной о мужчинах вообще и о нём, конкретном, в частности. Так ей показалось вначале.

Ничего не предвещало глобальных перемен в жизни писательницы, но сразу после её апрельского дня рождения сложились строки:

 
Распахнула окно и впустила
Шум прибоя и утренний бриз…
Просыпайся скорее, мой милый,
Мой нежданный весёлый каприз.
 
 
Я смотрю на тебя, улыбаясь,
Оттого, что ты рядом со мной…
Ты – моя запоздалая радость,
Растревожил уютный покой.
 
 
Как ждала я тебя! Не поверишь…
Как звала в одиночества дни!
Вспоминая о прошлых потерях,
Я не чаяла счастье найти.
 
 
А оно в тишине постучалось,
Разорвав тягомотность ночей…
Ты – моя запоздалая радость!
Ты – услада уставших очей!
 

Это ли не предсказание? Это ли не ворожба?