Глава 1
Неудавшаяся передышка

Последняя неделя моего боевого существования – именно существования, и именно боевого, потому как жизнью это назвать нельзя, – выдалась бурной. Самым невинным и малохлопотным ее эпизодом была коротенькая баталия с бульдогом моего соседа, мерзким средоточием злобы и прожорливости на четырех кривых лапах, оснащенным чуть ли не сотней острейших зубов.

На этих-то кривых лапах он и припустил ко мне, и этими-то жуткими зубами он и вцепился в мой только что купленный в дорогом бутике плащ и распустил его на полосы. Хорошо еще, что не добрался до ноги… наверно, потому, что упомянутой ногой я так врезала ему по голове, что зубастая помесь крокодила и гиены отлетела метра на два и конвульсивно задрыгала лапками.

Тут – как раз кстати – подоспел его хозяин, молодой человек бандитской наружности и непомерной окружности, живущий в особняке напротив моего дома. Надо сказать, этот субъект мало чем отличался от своего пса и интеллектом, и доброжелательностью.

Последующую сцену – с монологом вышеописанного господина, отчаянно потрясающего брюхом, – опускаю по этическим соображениям.

Несложно предположить, что если обозначенный выше инцидент затруднил меня меньше всего, то остальное было гораздо хуже.

Но я удачно справилась с возложенными на меня поручениями и теперь расслабленно лежала в джакузи и смотрела телевизор, рассчитывая убивать таким образом свой досуг еще хотя бы пару суток.

Мне хотелось одиночества. Сейчас чье-либо общество меня не вдохновило бы.

И уж совсем не хотелось соприкасаться с криминальной тематикой, которой в последнее время было в избытке.

Перед глазами у меня бессознательно всплыло воспоминание из недавнего прошлого – перекошенная болью и ужасом физиономия прекрасно одетого толстяка, директора одной фирмы, застреленного на пороге собственного дома. И как раз в этот момент миловидная дикторша выдала:

– Вчера в Санкт-Петербурге произошло новое громкое убийство. Убит президент одного из крупнейших частных банков Северной столицы «Норд-вест-банк» Даниил Демидов. Это произошло на вечере в одном из элитных лицеев Петербурга, в котором учится дочь Демидова – Анна. Как утверждает баллистическая экспертиза, Демидов был застрелен с расстояния в несколько сантиметров. По всей видимости, выстрел был произведен из малокалиберного пистолета марки «беретта». В нашей студии находится первый заместитель начальника третьего отдела РУОПа по Санкт-Петербургу Валерий Коннов…

Я, уже было вознамерившись переключить телевизор на другой канал, задержала палец на кнопке пульта дистанционного управления.

И было отчего.

Валеру Коннова я хорошо знала. В свое время он также работал во внешней разведке вместе со мной, и точно так же был отчислен из элитного ведомства после провала операции в Югославии. Давно, еще во времена войны в Боснии.

А теперь, значит, Валера борется с оргпреступностью, да еще в Северной Пальмире, называемой криминальной столицей России.

Послушаем.

– Валерий Абакумович, что вы можете сказать по поводу этого нового, и по всей видимости заказного, убийства?

– Несомненно, убийство имеет ряд интересных особенностей, отличающих его от многих других преступлений заказного порядка. Во-первых, убийство было совершено в прекрасно охраняемом помещении, буквально напичканном секьюрити – как Демидова, так и других влиятельных и богатых людей. Напомню, все произошло в петербургском лицее, в котором учится дочь банкира. Откровенно говоря, мне непонятно, каким образом убийца мог приблизиться к Даниилу Олеговичу на столь близкое расстояние, выполнить свою работу и скрыться незамеченным. Начальник охраны утверждает, что между моментом, когда шеф сказал ему последнюю фразу, и моментом, когда обнаружилось… когда обнаружили, что Демидов мертв, – между этими моментами прошло не более двадцати секунд. Передвижение каждого человека по залу тщательно отслеживалось. Сразу же после выстрела, которого никто не слышал, начальник охраны Демидова, Свистунов, поднял тревогу, и зал был оцеплен. Никто не мог выйти из лицея. Как утверждает Свистунов, помещения лицея были тщательно осмотрены. Убийца не мог исчезнуть, но… – Коннов сделал многозначительную паузу, – но тем не менее исчез. По крайней мере, Свистунов…

– Ах, Свистунов, Свистунов, – сказала я, все-таки переключая на другой канал, – просвистел ты свое счастье и тепленькое местечко с небоскребной зарплатой. Конечно… если только ты не сам убрал своего шефа. А такое бывает… бывает.

Я вылезла из ароматной воды, завернулась в полотенце и направилась к холодильнику, в котором стояло пиво. Вообще-то я пиво не особенно люблю – предпочитаю мартини.

Но пиво – расслабляющий, досуговый напиток. Так что сейчас мне хотелось выпить именно его.

Не успела я открыть бутылочку, как затренькал сотовый в кармане висящего на крючке халата. Я поморщилась: номер этого телефона знало считанное количество людей. В Тарасове – не больше пяти человек. И звонили они лишь в случае, если экстренно нуждались в моей помощи.

А это означало только одно – вечер расслабухи можно считать закрытым.

Я вынула телефон из кармана халата и произнесла:

– Я слушаю.

– Юлия Сергеевна? – пророкотал в трубке приятный низкий баритон. – Юля, вас беспокоит Борис Евгеньевич Гроссман.

– Добрый день, Борис Евгеньевич. Рада вас слышать. Чем обязана?

– Простите, что я вас беспокою, Юля, вероятно, вы заняты или, наоборот, отдыхаете, но вот Катя… – Он сделал паузу, в которую я поспешила вставить свое:

– Что такое с Катей?

Катя – это дочь Гроссмана, моего старого знакомого, который ни разу, впрочем, не прибегал к моим услугам и помощи стоящих за моей спиной структур. Нас связывало то, что мой счет находился в «Гросс-банке», председателем правления которого был Борис Евгеньевич. Да еще то, что оба мы посещали один и тот же элитный клуб, где играли в покер, бридж и блэк-джек. В бридж, по мнению многих авторитетных игроков, Гроссман играл едва ли не лучше всех в городе.

Я была вхожа в дом Гроссмана и прекрасно знакома с его семьей: дочерью Катей, милой, хотя и несколько нервной белокурой девочкой десяти лет, голубоглазой, курносой и светлокожей, и ее братом-погодком Сережей.

Жена у Гроссмана умерла, он был вдовцом уже несколько лет.

– С Катей все в порядке, – ответил банкир. – Просто у нее не совсем обычный каприз… вы же знаете ее, Юля.

– И что же пожелала маленькая банкирша? – иронично произнесла я.

– Маленькая банкирша пожелала, чтобы вы пришли сегодня вечером на праздник, который состоится в их гимназии. В семь часов. Пристала ко мне как банный лист: пусть Юля придет. Балованная она у меня, – извиняющимся тоном сказал Борис Евгеньевич.

– Почему же, нормальное желание. А что, вы говорите, там будет?

– Да какой-то вечер. Я, честно говоря, и сам толком не знаю. Но тоже зван. Придется пойти, хотя у меня сегодня важные переговоры по кредитам… в общем, работы хватает.

– У меня тоже, – быстро произнесла я, – ну что ж… а что она сама не позвонила?

– Стесняется, – отозвался Гроссман. – Хотя может и позвонить. Сейчас сидит дома и твердит какой-то немецкий стишок. Ей сегодня с ним выступать. Волнуется. Юля… я очень прошу вас пойти. Катя к вам привязана, она будет очень рада. Без матери растет, я все время на работе… ну, вы же понимаете?

– Конечно, Борис Евгеньевич, – сказала я. – Хорошо, я непременно приду. Только, насколько я знаю, туда иначе чем по пропускам и не попадешь. Гимназия привилегированная, да и не вы один там из высокопоставленных родителей будете. Я, конечно, могу по документам ФСБ, но…

– Не надо, – быстро ответил банкир. – Там будет начальник Тарасовского УФСБ Платонов и соответственно куча его людей, у Платонова сын тоже учится в этой гимназии… а я помню, что у вас с ним отношения не сложились. Так что я сам договорюсь насчет вас.

– Хорошо, Борис Евгеньевич.

– Я вам очень благодарен, Юля. Я знал, что вы не откажетесь. Я пришлю за вами машину в половине седьмого.

– Нет, не надо. Я сама подъеду.

* * *

Гимназия номер два являлась самым престижным средним учебным заведением в городе, оснащенным новейшим школьным оборудованием и укомплектованным прекрасными учителями. В гимназии среди учащихся были дети городской элиты. Она располагалась в просторном трехэтажном доме на Казанской улице. Здание было обнесено высоченной оградой с белыми каменными столбами-основаниями.

Точно такая же ограда была у здания областного правительства.

Впрочем, не исключено, что заказ выполняла одна и та же фирма.

Я подъехала к воротам гимназии, когда сюда уже съезжались многочисленные «мерсы», «БМВ», «Ауди», джипы всех моделей и модификаций. Впрочем, мой серебристый «Ягуар» мог дать фору многим из перечисленных автомонстров как по цене, так и по характеристикам.

Рослый охранник у ворот пристально посмотрел на номер моей машины, потом скользнул глазами по листку в своих руках и махнул рукой – проезжай.

Точно так же не возникло проблем с проходом в гимназию: Борис Евгеньевич все устроил самым удачным образом.

Его и Катю я увидела сразу.

Они стояли у окна и что-то спокойно обсуждали. Катя выглядела довольно веселой, но ее веселость была несколько наигранной. По всей видимости, девочка чувствовала себя немного напряженно и прокручивала в голове все приближающийся момент: она на залитой светом сцене, одна – перед всем залом…

Она была одета в форменное парадное платье гимназии и непрестанно теребила тонкими пальцами рукав.

Борис Евгеньевич, высокий солидный мужчина, еще молодой, но уже лысеющий и несколько одутловатый, выглядел устало и озабоченно.

Веки припухли, глаза были красные от бессонницы. Наверно, мысли его витают где-то далеко от щебетания дочери.

– Добрый вечер, Борис Евгеньевич. Привет, Катя, – сказала я, приближаясь. – Ну что… как дела?

На Катином лице с милыми веснушками, как это бывает у очень светлокожих людей, вспыхнула широкая улыбка:

– Юля? Пришла, да? А я думала, что ты не сможешь… или не… я рада, что ты пришла. Вот и папа говорит, что ты должна прийти. А я сегодня буду читать на немецком стихотворение этого… Шиллинга. Вот папа говорит, что немецкий язык в нашей области очень-очень… актуален. Правда, папа?

– Правда. Только не Шиллинг, а Шиллер, наверно, – с кислой улыбкой ответил Гроссман. – Шиллинг – это такая английская монета была.

– А у тебя есть?

– Есть, – ответил Борис Евгеньевич, который являлся счастливым обладателем богатой коллекции монет. Многие из них были завидными раритетами и представляли значительную даже в сопоставлении с финансовыми активами Гроссмана ценность.

– Покажешь, как домой придем, – сказала девочка и повернулась ко мне: – А ты, Юля, где такой красивый костюмчик взяла? Папа, я тоже такой хочу.

Гроссман только пожал плечами: ну, видите?

– Катя, одно дело, как одевается девочка, а другое дело – как одевается уже взрослая дама, – сказала я примирительно. – Вот прочитаешь стихотворение Шиллера, поумнеешь…

– Да что ты мне рассказываешь, как трехлетней? – неожиданно довольно грубо перебила Катя. – Взрослые дамы! Взрослые дамы не столько одеваются, сколько раздеваются… да.

– Катя, это что еще такое? – строго спросил Гроссман и поправил галстук.

– А что Катя? Как охранник Юрка приволок телку к нам в дом… рыжую шалаву в точно такой же занюханной кожаной юбке, как вот у Ирки-лахудры из параллели… так это ничего, а как я что, так «Катя, Катя!». Что Катя? И теперь…

– Ладно, нам пора, – поспешила вмешаться я, – а то скоро концерт начнется.

– Да, конечно, – спокойно сказал Гроссман, которому такие монологи дочери, по всей видимости, были не в диковинку.

Борис Евгеньевич повернулся и медленно направился по коридору, а за ним в некотором отдалении последовал словно связанный с боссом невидимыми нитями телохранитель.

Второй бодигард, высокий атлетичный парень модельной внешности, посмотрел на Катю довольно свирепо, и по выражению его аккуратно выбритого лица и по тому, как раздулись узенькие ноздри и искривились губы, выталкивая какое-то ругательство, – по всему этому я поняла, что упомянутый Катей аморальный охранник Юрка и этот молодой человек, косо глядящий на дочь своего босса, есть одно и то же лицо…