Глава 1
Нина Еремеевна и другие

Нина Еремеевна была довольно шустрой старушенцией. Во всяком случае, на здоровье не жаловалась, хотя два года назад местные эскулапы приговорили ее к смерти.

Тогда у нее был перелом шейки бедра. Врачи совершенно определенно сказали внучке, что пора старушке грехи замаливать. Надежды, что она выживет, почти нет. А если и выживет, то придется ей всю оставшуюся жизнь провести в инвалидном кресле.

Нина Еремеевна о приговоре врачей, конечно, догадалась и совсем уж собралась помирать. Тем более что на инвалидное кресло ей рассчитывать не приходилось: не было у старушкиных родственников таких денег. Сын с невесткой пили горькую матери на позор. У них с утра главный вопрос всегда был, где денег на опохмелку взять? А уж почем похмелье, Нине Еремеевне объяснять не требовалось.

Внучка ее девятый класс заканчивала. Бабушка уж как мечтала пристроить ее куда-нибудь, чтоб образование получила. А для этого тоже деньги нужны были, ну просто позарез нужны. А помощи ждать неоткуда. В общем, месяца четыре бабка честно ждала смерти, чтоб обузой никому не быть, но не получилось.

Прошли все сроки, а бабуська помирать и не думала. Зажило все, как на собаке. Начала она потихоньку вставать. Поначалу даже от людей скрывалась: стыдно, вроде как чужой век заедает. Потом даже бегать, с палочкой, правда, научилась.

Непутевые сын с невесткой очень на ее квартиру рассчитывали. Считали, что и Оксанке на мороженое, пока учится, хватило бы, и им безбедное житье-питье было бы обеспечено на некоторое время.

Но квартирку-то Нина Еремеевна втайне от детей завещала внучке. Узнали бы они, такой бы концерт закатили! Но бабулька не собиралась ставить их в известность. И Оксанке помалкивать наказала.

Пришлось непутевым детям смириться с тем, что хозяйка квартиры живехонька. Когда-нибудь все равно помрет. Оксанка же была рада. Жить в родной квартире с фиолетовыми родителями ей не улыбалось. Бабушка хоть супчик пустой, да сварит.

Жили бабушка и внучка скучно и размеренно. Считали каждую копеечку, пока не появился он.

О его появлении Оксанка даже не узнала. Вернее, узнать-то узнала, но никак не связала это с переменами в их финансовом положении. Просто в один прекрасный день она попросила у бабушки денег на новую юбку и – получила. Даже жалоб на трудную жизнь не услышала. Девчонка, конечно, обрадовалась, а о том, откуда у бабушки деньги появились, Оксанка даже не задумалась. Ее подружки давным-давно такие юбочки приобрели.

Баба Нина теперь усердно наряжала внучку и все интересовалась, не хуже ли других Оксанка одевается. Та и радовалась. Юность! В это время всем кажется, что у взрослых денег куры не клюют. Просто одни жадные, а другие нет. Вот Оксанкина бабушка – не жадная. Ну и прекрасно!

– Ксюш, где моя тросточка? Ты не видела? А то мне надо идти.

Тросточку старушка уже давным-давно брала просто для виду. Она и без нее прекрасно обходилась. Но Оксанка, как девочка умненькая, спорить не стала. Раз бабушка хочет свою тросточку, значит, без нее ей нельзя. Девочка обшарила все углы и принесла Нине Еремеевне то, что та просила:

– Вот, бабуль. Ты ж ее сама где попало бросаешь.

– Ну здрасьте! Я бросаю! Ты ее небось нарочно спрятала. Все думаешь, бабушка у тебя молоденькая и бегать может, как конь, – ворчала старушка. После болезни характер у нее испортился. Да только Оксанка не больно-то обращала внимание на ее ворчание.

Бабушка перекрестила все углы, как обычно, перед уходом, помолилась и вышла за порог.

Она часто так вот уходила. Куда? Зачем Оксанке знать об этом, если бабушка говорить не хочет? Надо, и все. У старых людей свои заботы. Надо осмотреть всех с головы до ног. Про цены поговорить. Власти поругать.

– Бабуль, тебя во сколько ждать?

– Да как всегда. Подышу свежим воздухом и вернусь. Ты своими делами занимайся, доченька.

Ну, доченька и занялась. Врубила «Куин», свою любимую группу, на всю катушку и улеглась на диванчик. Занятия подождут. Бабушка о них уж чересчур печется. Никакого от нее покоя. Учись да учись. Если суждено Оксанке поступить в техникум, она и без особого напряга поступит. А если нет, – не судьба, значит. Тогда, может быть, на платное отделение куда-нибудь пристроит. Откуда у бабушки такие деньги возьмутся, Оксанка особо не задумывалась. Сейчас, во всяком случае, она с удовольствием расслаблялась. А то придет бабушка, опять давить начнет. Вот тогда и сядет Оксанка за уроки.

Нина Еремеевна шла привычным маршрутом. Скоро полгода, как она выполняла совсем несложные поручения.

Чего проще? Отнести две банки огурцов по нужному адресу. И Оксаночке одежка, и самой не задумываться, побаловать себя или нет маслицем к чаю.

Поезд на этот раз опаздывал, но Нина Еремеевна не волновалась. Можно и подождать, не барыня! Все уже отработано, чай, не первый день.

К сведению пассажиров: поезд Алма-Ата – Тарасов опаздывает на сорок минут.

Нина Еремеевна купила себе стаканчик сока и с наслаждением выпила. Все-таки лето, жажда мучает. А средства, слава богу, позволяют.

Ну, не господу слава, конечно, а спасибо ему, родимому. Спас от нищеты.

Наконец диктор объявил о прибытии поезда. Старушка направилась по тоннелю к третьей платформе и затерялась в толпе встречающих.

– С-серый, т-ты ее видишь? – здоровенный парень в пестрой рубашке заикался, и это, видимо, очень раздражало его спутника.

Тот его резко оборвал:

– Да не дергайся ты. Куда она денется? Мы же точно знаем, в какую сторону она пойдет. Пускай себе спокойненько отоваривается.

– А в-вдруг у нее н-несколько адресов? – не унимался первый.

Второй спокойно достал из смятой пачки «Астры» две сигаретины. Одну закурил сам, другую сунул приятелю.

– На вот, покури лучше. А то ты, того и гляди, всю малину испортишь. Сейчас нарисуется, никуда не денется.

Прошло еще несколько минут, и молодые люди от удивления буквально рты пооткрывали.

От вагона-ресторана отчалили несколько старушек. У каждой в руках была авоська с двумя банками огурцов. Старушки направились в разные стороны.

– Ни фига себе! Чуешь, Косой?

Косой чуял:

– И з-за к-какой лучше п-пойти? За ч-чужой, п – по-моему, безопаснее. Т-ты к-как думаешь? Ленка в-ведь в п-первую очередь с-своих п-подозревать будет.

– Совсем даже наоборот, я думаю. Тут мы все уже просчитали, а там придется действовать наугад. А у Ленки мы будем время от времени появляться, редко, конечно. Тогда никто ничего не заподозрит. Не ссы, все будет тип-топ.

Они как по команде бросили бычки на перрон и последовали за Ниной Еремеевной.

* * *

А старушка была донельзя довольна собой и своими немногословными партнерами. Никаких тебе разговоров. Все четко, ясно. Сумка, банки – и вперед. Как всегда. Конспирацию она строго соблюдала, хотя ее это порой и забавляло.

– Чудно, – размышляла Нина Еремеевна, – обыкновенные огурцы, а такая таинственность.

Иной раз ей до ужаса хотелось зайти по дороге домой, распечатать одну из этих самых банок и посмотреть, что же они там прячут. В последнее время у нее даже появились кое-какие соображения на этот счет, но она старательно отметала их в сторону.

– Оно и лучше, когда не знаешь-то. Спросу меньше, – уговаривала себя старушка.

Она, конечно, не заметила двух молодых людей, которые, перешептываясь, наблюдали за ней.

– С-серый, д-давай п-подальше держаться, а то з-заметит, – волновался Косой.

– Понятное дело. Сориентируемся как-нибудь.

Нина Еремеевна прищурилась, стараясь разглядеть номер троллейбуса, который как раз подошел к остановке. Троллейбус был тот самый, какого она ждала. Кряхтя и опираясь на палочку, которая, по правде говоря, ей только мешала, она влезла в троллейбус и уселась на переднее сиденье.

Молодые люди пристроились неподалеку. Нина Еремеевна, к счастью, не замечала этого неназойливого внимания, так что их задача существенно облегчалась.

Они уже предрешили ее судьбу. Просто отнять у старухи банки было бы, по их мнению, глупо. Это значило бы привлечь внимание истинного хозяина имущества.

С такой акулой они связываться боялись. Из-под земли достанет, и тогда им крышка. Да и бабулька их опишет подробненько. Так что оставалось одно: выключить старушку, и тогда она уж ничего не расскажет. Все спишут на какого-нибудь маньяка.

Они пока не думали, что будут делать, когда содержимое банки иссякнет. Впрочем, сегодня они убедились, что старушка такая не одна. А значит, когда время придет, война план покажет.

Бабулька вышла на конечной остановке троллейбуса и направилась к остановке автобуса четвертого маршрута.

Парни, тихо переговариваясь, следовали за ней.

– С-серый, н-надо б-было бы лучше п-подальше от дома з-заняться ей. Т-там н-нас к-каждая собака знает.

– Что ты нервный какой-то? Уже темно, во-первых. А во-вторых, мы же позаботились о том, чтобы нас не узнали. И потом, там безлюдно. А тут как два тополя на Плющихе. Понял?

Косой кивнул:

– П-понял.

– То-то же, салага. Меня слушай. Со мной не пропадешь.

Подошел автобус, и все трое устремились к нему. Бабушка снова влезла в переднюю дверь, молодые люди – в заднюю.

Иногда привычки сильно подводят. Проехала бы Нина Еремеевна лишнюю остановку, идти бы ей к тому дому, куда она направлялась, более короткой дорогой и, главное, по людной улице. Но ей больше нравилось ходить через парк, точнее, – пустырь, заросший деревьями и высокой травой. Кроме собачников, в самом дальнем углу этого заброшенного, дикого места, здесь обычно никого не бывало в этот час. Ну, или почти никого…

Впрочем, старушка искренне полагала, что она никому и даром не нужна. Зато воздух на пустыре был свежее, чем в раскаленном от жары городе, от пруда даже тянуло прохладой. Дожидаясь строго определенного часа, раньше которого ей даже дверь могли не открыть, она привыкла коротать время, отдыхая на пенечке. Несмотря на то что поезд опоздал, нужно было еще немного подождать.

– Зимой-то, конечно, посложнее будет, – размышляла старушка, бодренько шагая привычным путем. – Ну да ничего. Может, он мне домой заходить разрешит, погреться. Там поглядим. Чего гадать?

Нина Еремеевна уселась на свой любимый пенек, и молодые люди направились было к ней.

– Рекс! Ко мне! – раздалось совсем рядом. Из-за кустов выскочил парнишка.

Молодые люди сразу стушевались, решив подождать более подходящего момента.

– Я ж говорил, что у пруда лучше всего.

Уже темнело, но в сумерках Нина Еремеевна еще могла видеть, как парнишка-собачник возится со своим четвероногим другом. Потом, вздохнув, поднялась.

– Похоже, пора, – пробормотала она себе под нос.

* * *

Ленька, двенадцатилетний пацан, сорвиголова, занял к этому времени свой боевой пост. Взобравшись на дерево и устроившись поудобнее, он стал терпеливо ждать, когда появятся… они. Для этого он приходил сюда всегда заранее со старым отцовским биноклем ночного видения, который тайком утаскивал из дома.

Этот спектакль он смотрел уже не впервые. И, надо сказать, он ему очень даже нравился.

Одно дело – порнуха по телику, а другое – когда этим занимается твоя старшая сестренка.

Ябедничать матери о «невинных» прогулках Катьки с ее очкариком Ленька пока не собирался. Во-первых, еще не насмотрелся, во-вторых, надо будет еще подумать, нельзя ли извлечь из этого какую-нибудь пользу для себя.

* * *

Витя с Катей шли, взявшись за руки. У них на этом пустыре было одно классное место, где они могли не волноваться: никто их там не найдет, а главное – не помешает.

Они встречались уже целых два месяца и считали, что пора перейти к более близким отношениям.

Вот и сейчас они опустились на траву, изредка шепотом перекидываясь парой слов. Через несколько мгновений необходимость в словах и вовсе отпала. Время от времени слышались звуки поцелуев и томные вздохи. Прижавшись друг к другу, эти двое забыли обо всем на свете.

Ленька даже губы облизнул. Ему тоже так хотелось. Но вдруг он беспокойно заерзал и чертыхнулся шепотом:

– Блин горелый, этот придурок сейчас и им, и мне весь кайф поломает.

Придурком, по мнению Леньки, был житель соседнего с ними дома, который раз в неделю прогуливался на пустыре действительно в необычном виде.

* * *

Виктор Иванович Валентинский, как всегда, строго по расписанию вышел в это время на прогулку. Он обычно незаметно выскальзывал из собственного подъезда, когда становилось уже темно, и старался прохаживаться там, где его никто не мог увидеть. Дело в том, что Виктору Ивановичу совершенно не хотелось, чтобы знакомые душным летним вечером увидели его, одетого в… зимнее пальто с каракулевым воротником и каракулевую шапку. Шапку он, правда, до определенного места нес в пакете и надевал уже потом. Прикид, согласитесь, для разгара лета был весьма странен. Конечно, вопросов бы избежать не удалось. Но сколько ни объясняй, все равно ведь не поймут. У простого обывателя нет его, Валентинского, бережливости.

Итак, Виктор Иванович выскользнул из подъезда и отправился на пустырь, намереваясь дефилировать там, в привычном месте, положенное время. Он шел по дикому парку, старательно размахивая полами пальто.

Даже в темноте Валентинский признал Нину Еремеевну, свою соседку. Не то чтобы он ночью видел, как сова, просто знал, что старушка всегда возвращалась этим путем с одним и тем же грузом.

Однажды он случайно столкнулся с ней тут, что называется, нос к носу. Потом еще раз, и тоже совершенно случайно. Оба эти раза он был без пальто, поэтому ничто не мешало ему поболтать с соседкой. Из чисто житейского любопытства Виктор Иванович пошел рядом с ней, намереваясь завести разговор о том о сем и потихоньку выведать, что же это она регулярно, в одно и то же время носит. Сумка всегда одна и та же и, похоже, весит всегда одинаково. Виктор Иванович был не только странным, но и очень любопытным человеком.

Но Нина Еремеевна, обычно добродушная и словоохотливая, враз свела разговор на нет и сказала, что спешит к знакомой. И, к удивлению Виктора Ивановича, проулочком мимо собственного дома проковыляла.

Виктор Иванович недовольно хмыкнул:

– Хм! Какие мы суровые.

Но не узнать, куда это отправилась соседка на ночь глядя, было выше его сил. Он прошел за ней до самого подъезда, в который вошла старушка, и убедился, что в этом доме ни одна лампочка не горит.

– Остальное потом узнаю, при случае, в следующий раз. Нынче не судьба, видать, – успокоил сам себя Виктор Иванович.

Валентинский был одинок. Никакие заботы или хлопоты его не тяготили. Но он просто обожал чужие. Он и зарабатывал, в основном разгадывая чужие секреты, во всяком случае, способствуя этому.

Странное поведение соседки настолько заинтересовало Виктора Ивановича, что он попытался прояснить ситуацию: каждый вечер он исправно крутил ручку радиоприемничка, откуда слышались не голоса дикторов и не музыка, а разговоры его соседей. Мастер Валентинский был на все руки – тут уж ничего не скажешь. У него и клиентами были те, кто подобными прибамбасами интересовался. Немного их было, но случались. Такой вот мастер Левша.

Но сколько ни крутил Виктор Иванович ручку радиоприемника, ничего о соседкиных вояжах он не узнал. Обычно обсуждались наряды для Оксанки, велись беседы о жизни, об учебе все той же Оксанки и разная прочая галиматья. Но больше всего Виктора Ивановича возмущала музыка, которую слушала эта вертихвостка.

– Дурдом какой-то, – возмущенно ворчал он, отключая самодельный приборчик.

* * *

Узнав Нину Еремеевну, Виктор Иванович поспешно схоронился за деревом, не желая предстать перед ней в пальто и в шапке, и стал наблюдать.

Ленька вздохнул было с облегчением, но тут обратил внимание, что к приюту влюбленных приближается странная процессия.

Впереди шла старушка с авоськой, похоже, довольно тяжелой. За ней крались двое парней. Оба были в темных масках. Сначала пацан испугался, что они застукают его сестренку. От волнения он чуть с ветки не свалился. Но потом мальчишка увидел такое, что забыл и о сестре, и об ее очкарике.

Один из молодых людей внезапно резко поднял руку и ударил старушку в левый висок. Другой в тот же момент выхватил у нее сумку, так что она даже упасть не успела.

А старушка беззвучно рухнула наземь. Парни, жестикулируя, сначала на мгновение наклонились над ней, а потом помчались прочь.

Придурок, который прятался за деревом, мигом испарился. Еще через минуту «сладкая парочка», поспешно натянув, поправив, отряхнув то, что положено, едва ли не бегом поспешила туда, где горели огни и разные люди шли по своим делам.

Ленька слез с дерева. Он был потрясен и совершенно не знал, что же ему теперь делать. Подойти к неподвижно лежавшей старухе он не решался, было страшно. Немного подумав, он тоже побежал прочь.

* * *

В отделении «Скорой помощи» вечер выдался неспокойный. Дежурная медсестра едва успевала принимать вызовы. Похоже, жара плохо влияла на жителей Тарасова: сердечные приступы, приступы удушья, параличи следовали сплошным потоком.

Антонина Ивановна уже изнемогала, как вдруг на несколько минут телефон замолчал. Она тяжело поднялась и пошла вскипятить себе чайку.

И тут телефон задребезжал вновь. Раздраженно чертыхнувшись, медсестра сняла трубку:

– Отделение «Скорой помощи». Говорите. Вас слушают.

В трубку прерывисто дышали. Невидимый собеседник никак не мог с собою справиться.

– Вас слушают, говорите, – настойчиво повторила Антонина Ивановна.

– Тетенька, тут в парке бабушка лежит и не двигается.

– Живая?

Снова прерывистое дыхание испуганного ребенка – голос явно был детский. Антонина Ивановна не знала: верить или нет. Сколько таких вызовов оказываются ложными. Но этот голос уж больно испуганный.

Антонина Ивановна как можно мягче переспросила:

– Я спрашиваю, живая ли бабушка?

– Я не знаю. Боюсь смотреть. Ее ударили, и она упала.

– Надо было посмотреть! – Подумав, она добавила: – Ты, наверное, милицию вызывай… Хотя ладно. Где этот самый парк, о котором ты говоришь?

Ребенок объяснил, как мог. Антонина Ивановна не успела предупредить, чтобы он (или она) дождался прибытия «Скорой помощи». Ребенок положил трубку.

Медсестра сама позвонила в милицию и переадресовала вызов, но только она успела положить трубку, как вновь раздался звонок. Ломающийся голос подростка тоже сообщал о старухе, которую ударили.

Теперь Антонина Ивановна решила, что ее точно разыгрывают, и сердито закричала:

– Прекратите безобразничать! У меня есть определитель номера. Я вот сейчас сообщу в милицию, вас поймают и оштрафуют родителей на кругленькую сумму! Они вам уши оборвут!

Подросток, видимо, испугался и сразу бросил трубку.

– Вот черти полосатые! Творят что хотят. Все от безнадзорности. А я еще милицию впутала!

Не успела Антонина Ивановна пожалеть о своем звонке, как вновь поступило сообщение о нападении на бабушку. На этот раз голос был мужской, сообщение – обстоятельным. Антонина Ивановна приняла вызов, записала данные звонившего и попросила его дождаться приезда «Скорой помощи».

* * *

Оперативная группа и машина «Скорой помощи» прибыли на место происшествия практически одновременно. Но мужчину, который звонил в «Скорую», они не застали.

Старушка была мертва. Медики уже не могли ничем помочь и сразу же уехали.

Зато милиции дел хватало. В этом пустынном месте не оказалось ни одного свидетеля происшествия. Все, кто звонил в «Скорую помощь», словно испарились. Данные, которые сообщил о себе мужчина, оказались липовыми. Такого просто не существовало. Жители окрестных домов ничего не видели и не слышали. В парке, как обычно, было темно и тихо.

Смерть старушки, по данным экспертизы, наступила около десяти часов вечера от удара тупым предметом в левый висок.

– Кастет, – вздохнул тучный опер, обращаясь к своему юному коллеге, почти мальчику. – И поработал, похоже, левша.

– Чего ради ее убили? С целью ограбления? – отозвался молодой