Глава 1

Скука. Не просто скука, а ску-ко-ти-ща! Как мне надоело это однообразное течение времени в одном отдельно взятом, изолированном от внешнего мира кабинете. Каждый день одни и те же стены, тот же самый стол и дверь, обтянутая серым дерматином. Впрочем, дерматином она обтянута снаружи. А внутри дверь светло-коричневая с массивной бронзовой ручкой. В коридоре такие ручки давно своровали, а вот в кабинетах они еще кое-где сохранились.

Эта ручка – моя гордость. Бог весть кто и когда ее делал, но выглядит она очень древней. Этакое бронзовое позеленевшее благородство в стандартном антураже служебного помещения.

Ручка двери сделана в виде головы пантеры с оскаленной пастью. Кажется, что пантера зевает, уставшая от однообразности дней. Когда мне скучно, я смотрю на мою любимую пантеру. Мне кажется, что она сейчас прижмет уши к голове, злобно зашипев, прыгнет вперед и скроется в ином мире. В мире, где нет места скуке и одиночеству.

Как говорится, мечтать не вредно! Вот я и мечтаю, прекрасно зная, что пантера никогда не прыгнет, а я завтра снова приду в этот самый кабинет и, скрашивая ее одиночество, ласково поглажу по бронзовой макушке.

– Мэмэнто мори, подруга, – скажу я ей, улыбнувшись, и пройду на свое место.

Я раздвину бирюзовые занавески на окнах, вытру пыль со столешницы (глухонемая уборщица, как всегда, забыла это сделать) и переверну лист на настольном календаре-ежедневнике. Начнется новый день. Почти до мелочей повторяющий предыдущий.

Хотите угадаю, что будет в следующую минуту?.. Пожалуйста! Сегодня пятница, шестнадцатое июля. На часах 15.40. До конца работы осталось чуть больше часа. Значит, сейчас зайдет Светлана Алексеевна и скажет…

Открылась дверь, и в кабинет вошла Светлана Алексеевна. Женщина довольно милая, но слишком меркантильная. Выглядит она на тридцать семь и любого мужика этим может ввести в заблуждение. Но мне-то совершенно ясно, что ей минимум на десять лет больше.

– Юлия Сергеевна, – очаровательно улыбнувшись, Светлана Алексеевна подошла к моему столу. – Вы мне приготовили отчетик за неделю?

– Конечно, Светлана Алексеевна, – улыбнулась я.

– Вот и чудненько! – Светлана коснулась кончиками пальцев моей руки. – Занесите мне его минут через двадцать – и можете идти домой. Не буду вас в пятницу, да еще в такую жару, задерживать. Приятного уик-энда!..

– Данке шен, – поблагодарила я и полезла в стол.

Светлана Алексеевна пошла к выходу, покачивая бедрами. Каждое движение, каждый жест этой женщины были старательно отрепетированы. Она двигалась с грацией прекрасной танцовщицы, и – воленс ноленс – на нее нельзя было не обратить внимания.

Кем была Светлана Алексеевна раньше – тайна, покрытая мраком. Сплетен про нее ходило немало, но я на них никогда не обращала внимания: если верить всему, что говорят люди, можно однажды утром и себя в зеркале не узнать!

Но я раз и навсегда сравнила Светлану с лисой. Все повадки у нее были от влюбленной в себя Патрикеевны. Этакий секс-символ русских сказок. Однажды я, дура, ляпнула об этом девочкам на работе, и прозвище к нашей начальнице прилипло намертво. За глаза ее теперь, кроме как Патрикеевной, и не звали. В устах сотрудниц, завидующих вечной молодости Светланы, в этом прозвище звучало столько иронии, что будь я на ее месте, то обиделась бы, честное слово!..

Едва наша Патрикеевна ушла, я достала из стола стандартные бланки отчета с фирменной «шапкой»– Тарасовский Комитет солдатских матерей – и стала еще раз проверять все данные…

Что вы улыбаетесь?.. Да, я работаю в Комитете солдатских матерей. Светлана Алексеевна – председатель этого комитета, а я – юрисконсульт. Это раньше комитет был неформальной организацией на общественных началах. Сейчас наша контора хоть и является некоммерческой, но выплачивать зарплату сотрудникам может. Причем вовремя! А не через раз, как во многих бюджетных организациях. И, поверьте, зарплату эту приходится по-настоящему отрабатывать.

То, что я жалуюсь на скуку, еще ничего не значит. Скучно не от того, что делать нечего. Мне скучно от однообразности работы. Ко мне в день приходит больше десяти женщин, рассказывая о бедах своих сыновей.

Поначалу все проблемы рядового состава Российской Армии меня здорово интересовали, тем более что я знала о них не понаслышке. Однако, когда я поняла, как мало может сделать комитет, интерес пропал. Остались боль и разочарование.

Я давала расстроенным женщинам советы, которые по большей части противозаконны, зато на практике действуют безотказно. Дело в том, что закон у нас есть, и хороший закон. Но к тому времени, когда он срабатывает, защищать кого-либо уже оказывается поздно!

Правда, в экстренных случаях я беру мать солдата за шкирку и еду с ней в воинскую часть. Все армейские законы я знаю ничуть не хуже гражданских (как-никак, в Военно-юридической академии училась!) и устраиваю в N-ской воинской части такую бучу, что всем генералам тошно становится.

Но такое бывает редко. Обычно я занята составлением писем в те или иные воинские округа. И требования в них почти всегда одни и те же: «прекратите произвол над рядовым таким-то, такой-то роты, такого-то батальона». И все!

Если вы сможете найти какое-нибудь развлечение в такой работе, то мне останется только купить у вас на него патент! Могу даже валютой заплатить. Благо во время своей прошлой трудовой деятельности накопила некоторую сумму…

Я бегло осмотрела исписанные листки с фирменной «шапкой». Непосвященному человеку они не сказали бы ничего: в отчете были одни только цифры. Но ни для меня, ни для Светланы Алексеевны, ни для нашей бухгалтерии эти цифры секрета не представляли. В отчете были номера договоров на юридические услуги, даты их заключения и суммы оплаты.

Могу сразу заверить, что все эти суммы были чисто символическими. Если вы меня спросите, на какие же деньги существовал Комитет солдатских матерей, то я вам не отвечу. Честное слово, мне это было неинтересно! Меня, конечно, учили многому, но в финансовых операциях я разбираюсь не лучше, чем свинья в апельсинах.

Я аккуратно выровняла листочки, сколола их скрепкой и положила в пластиковую синюю папочку-уголок. Теперь оставалось только причесаться, подправить косметику, и можно было идти домой.

Я неторопливо привела себя, любимую, в божеский вид. Результат меня более чем удовлетворил. В дверях своего кабинета я остановилась и погладила бронзовую пантеру по оскаленной пасти.

– Не скучай, подруга! – шепнула я ей и пошла домой.

Зайдя по пути в приемную Светланы Алексеевны, я оставила секретарю – неулыбчивой дурнушке Марине – папочку с документами и пожелала ей счастливо провести выходные. Марина попыталась улыбнуться и кивнула головой.

Честное слово, когда она делала так, то становилась необычайно похожей на барсучиху в зоопарке. Столько в ее глазах было вымученного дружелюбия, за которым скрывалась тоска от того, что нельзя выкопать нору и в ней спрятаться.

Все у нас в конторе знали, что Марина жутко влюбчивая девица и заводит романы с поразительной регулярностью – по одному в неделю. Впрочем, ни один из них больше недели и не продолжался. И это было предметом постоянных расстройств секретарши. Ее жалели и все время кому-нибудь сватали. Что, впрочем, совершенно не помогало.

Я-то прекрасно знала, что Марину нужно просто оставить в покое. Посидит она одна дома недельку и, глядишь, перестанет бросаться каждому встречному на шею. Может, тогда и найдет того самого единственного принца.

Впрочем, высовываться со своими советами совсем в мои планы не входило. Пусть уж лучше меня считают нелюдимой. А то получится, как с Мариной. В общем, к своему пожеланию хорошо провести выходные я ничего не добавила и вышла из прохладной конторы на жаркий июльский воздух.

Помещение мы снимали почти на вершине Беркутовой горы, и вся северо-восточная часть Тарасова была передо мной как на ладони. Секунду я постояла на крыльце, глядя на город, прищурившись от яркого солнца. Затем достала из сумочки темные очки и медленно пошла вниз по ступенькам.

Над Тарасовом стояло марево. Бетонные стены домов так нагревались за день, что к вечеру воздух над городом дрожал, словно над огромным неугасимым костром. Если прибавить к жаре еще и смог, то вы сможете представить, как чудесно находиться в городе в середине июля.

Меня ни жара, ни пропахший выхлопными газами воздух особо не волновали: и не такое видали! Июль мне нравился, потому что лишь в этом месяце жизнь в городе становилась не такой суматошной. В такую жару просто невозможно было спешить. Жаркий воздух требовал экономии энергии, а значит, вносил в жизнь размеренность, неторопливость и степенность. А их Тарасову всегда не хватало.

Если ко всему этому добавить еще и то, что не так много времени оставалось до моего дня рождения, станет понятно, почему мне нравился июль.

Я не раз слышала, что: «День рождения – грустный праздник». Могу сказать, это – кому как! Если есть причина грустить от того, что родились на этот свет, то – всегда пожалуйста. Для меня день рождения был самым любимым праздником в году. Каждый раз в этот день я просыпалась с таким чувством, словно родилась заново. Я ощущала огромный прилив сил и была готова, подобно Архимеду, попытаться перевернуть землю…

Я прошла на остановку девяносто восьмого автобусного маршрута и стала ждать любимый общественный транспорт. Цены на билеты вновь подняли, и все старушки на остановке стенали по этому поводу. Хотя им-то жаловаться было грех: они все равно на рейсовых автобусах ездили бесплатно.

Улыбнувшись, я встала чуть в сторонке от этих разгневанных фурий, на чем свет стоит костерящих правительство. Пусть себе ругаются. Они без этого, как страус без ног! Слушать старушек мне пришлось недолго. Подошло маршрутное такси, и они остались на остановке, а я поехала домой.

От конторы Тарасовского Комитета солдатских матерей я жила довольно далеко, поэтому добралась до дома к шести вечера. По дороге я купила свежий номер местной газеты бесплатных объявлений под названием «Что? Почем?» и заглянула в почтовый ящик.

Я не собиралась ничего приобретать, да и писем мне ждать было не от кого, но эту процедуру я повторяла регулярно, каждую пятницу. Три месяца назад это стало традицией и хорошей приметой.

Сегодня в почтовом ящике ничего не было. Я с сожалением захлопнула его и поднялась по лестнице на второй этаж. Все, я была дома.

Эту квартиру я приобрела чуть больше года назад в процессе обмена. Раньше у меня была трехкомнатная квартира улучшенной планировки в самом центре города. Но после гибели мамы и папы жить в ней я не могла. Поэтому и поменяла ее на двухкомнатную в более тихом районе. Естественно, получила хорошую доплату. Впрочем, доплата особой роли не играла. Мне нужно было просто сменить «среду обитания» после моего возвращения в город.

Я бросила газету на диван в гостиной и скинула надоевшие туфли. Положив на трюмо сумочку, я помчалась на кухню.

Не скажу, чтобы я была голодна. Напротив, в такую жару есть совершенно не хочется, но каждый день я с нетерпением ждала, когда вернусь домой, чтобы заняться приготовлением пищи.

Еще в юридической академии я вдруг поняла, что могу творить с продуктами чудеса. Даже самые банальные блюда, вроде яичницы, у меня получались настолько вкусно, что подруги в общежитии завистливо вздыхали:

– Тебе бы, Юлька, надо было в кулинарный техникум идти!..

Не знаю, как у меня это получалось. Наверное, действительно это было моим призванием. Но так как моя жизнь сложилась по-другому, то приготовление пищи превратилось для меня в хобби.

С той же самозабвенной страстью, с которой школьницей собирала наивные стишки в тетрадку, я коллекционировала рецепты. Я вырезала их из всевозможных журналов, без всякой меры скупала кулинарные книги и записывала способы приготовления блюд со слов других людей.

Но самым интересным для меня было изобретать свои собственные рецепты. Иногда я целые выходные проводила за плитой, переводя массу продуктов, пока не добивалась от того или иного блюда нужного мне вкуса.

Впрочем, не скажу, чтобы эти продукты пропадали зря! Соседями по лестничной площадке у меня была милая семейная пара, воспитывающая четверых детей. Именно им я и относила все свои кулинарные эксперименты. Я прекрасно понимала, как трудно в наше время прокормить небогатым родителям такую вечно голодную ораву, и ужасно радовалась, что могу помочь им.

Первое время соседи меня чурались, как чужого человека. Но, когда их младшая девочка Таня, страшно общительный ребенок, бесцеремонно пришла ко мне в гости и просидела больше часа, у нас с семьей Жлуктовых установились теплые отношения.

Танечке тогда здорово попало, потому что все это время девочку искали по окрестным дворам, но зато потом ей позволялось сидеть у меня сколько угодно.

Думаю, что причиной такой привязанности пятилетней девочки стала не я сама, а еще одна моя страсть. Дело в том, что после возвращения в Тарасов я ни с того ни с сего принялась собирать мягкие игрушки.

Некоторые из них мне были подарены, некоторые я купила сама. Но, как бы то ни было, мой дом теперь населяли не меньше двух десятков смешных зверюшек. Правда, в основном это были всевозможные представители семейства кошачьих, но и тому есть свое объяснение.

Я любила кошек. Для меня они были преисполнены такой естественной грацией, приправленной чувством собственного достоинства, что казались самыми красивыми животными на свете. Живую кошку я держать не могла, так как в любую минуту могла надолго уехать из дома, вот и собирала игрушки.

Ужин был готов. Сегодня я приготовила себе котлеты пожарские. Гарниром к ним были белая фасоль и зеленый горошек. Все это великолепие я полила растопленным маслом. Попробуйте. Это действительно вкусно. А если кому не нравится фасоль, то можете приготовить жареный картофель.

Сразу уничтожать такое произведение искусства не хотелось. Я решила немного продлить удовольствие от созерцания своего маленького шедевра кулинарии и взяла из гостиной газету. Раскрыв ее на странице с рубрикой «Послания», я стала неторопливо просматривать их, отламывая кусочки ржаного хлеба и поедая зеленый горошек.

Не успела я прочитать и половины, как едва не поперхнулась! Заметка в середине второго столбца была адресована мне. Более того, ее я ждала уже почти три месяца. Чувствуя, как сердце лихорадочно забилось в груди, я перечитывала небольшое послание снова и снова:

БАГИРЕ

Давно не видел

великолепия твоих бросков.

Пришло время выйти на охоту!

Загляни ко мне на огонек.

Есть кое-что для тебя интересное.

ГРОМ

Я испустила радостный клич, больше подобающий дикарю, чем юрисконсульту Комитета солдатских матерей, и, схватив в охапку плюшевого тигренка, что жил у меня на кухне, закружилась по комнате.

Наконец-то Гром вспомнил о том, что я существую. Это сообщение было для меня дверью в прошлую жизнь, по которой я так тосковала все время, после возвращения в Тарасов. И Гром открыл мне эту дверь. Сама не заметив как, я погрузилась в воспоминания…

* * *

В комнате было пятеро: пожилой человек в штатском, которого все звали Генерал, полковник в «камуфляже» с эмблемами войск ООН, Гром, Сверчок и я. Я сидела на пластиковом стуле почти у двери и молча наблюдала за происходящим. А понаблюдать было за чем.

Сама комната была ничем не примечательна. Обычный полевой штаб в первом попавшемся подходящем доме, даже пейзаж за окном не отличался от пейзажа юга России. Забываешь, что ты находишься в небольшом местечке Илияш неподалеку от Сараева.

Даже заголовки газет, что лежали рядом со мной на обшарпанном журнальном столике, можно понять без особого труда. Сверху лежал плохо напечатанный листок сербских радикалов «Одьек» с жирным заголовком первой полосы: «Живео Србия!»

Я оторвалась от попыток прочитать передовицу вверх ногами и посмотрела на Генерала. Он сидел спиной к окну, и выражение его лица разобрать было невозможно. Впрочем, этого и не требовалось! Генерал нервничал. Это было заметно по подрагиванию его пальцев.

«На пенсию пора, – молча вынесла я свой приговор. – Когда теряется контроль над эмоциями, наступает крах».

Это случилось с Голубем. Именно из-за него мы все оказались в этой комнате вместе, чего не должно было никогда случиться. И именно из-за Голубя нервничал сейчас Сверчок. Единственный из всех, кто совсем потерял контроль над собой: Голубь был его лучшим другом.

– Жду от вас, майор Суров, объяснения случившемуся! – наконец нарушил молчание Генерал.

Его голос прозвучал в тишине комнаты сухо, словно очередь выстрелов «М-16». Полковник в «камуфляже», сидевший рядом с Генералом, вздрогнул и испуганно посмотрел по сторонам. Нарушая субординацию, он сдавленным голосом проговорил:

– Не нужно фамилий! Нас могут прослушивать…

– Не учите меня, – огрызнулся Генерал, но все-таки поправился: – Я слушаю вас, Гром!

Несколько секунд Гром молчал. Он сидел в центре помещения и казался мишенью в тире, поскольку все внимание было приковано к нему. Однако Грома это ничуть не волновало. Его поза была расслабленной, а дыхание ровным.

– Голубь попал на глаза английскому патрулю, когда вертелся в их зоне влияния, – неторопливо проговорил Гром. – Он грубо нарушил инструкции и, вместо того чтобы дать себя спокойно проверить, решил скрыться от патруля. Его поймали, чего тоже не должно было быть. Судя по всему, раскололся он легко. Это понятно, потому что Багиру пытались взять через час после задержания Голубя, а они работали в смежных секторах.

– Почему вы устроили побоище, вместо того чтобы спокойно сдаться? – Генерал повернулся ко мне.

От удивления у меня отвалилась челюсть. Сдаться контрразведке бундесвера, имея на руках такие документы? Он что, с ума сошел?! Да я бы тогда из их тюрьмы в Висбадене лет семь на небо через решетку смотрела! Пока я раздумывала, как все это сказать Генералу, за меня заговорил Гром.

– Такой вопрос я считаю неуместным! – твердо проговорил он, глядя туда, где должны были быть глаза Генерала. – Багира действовала строго согласно полученным инструкциям и…

Гром не договорил. Генерал перебил его, хлопнув ладонью по подлокотнику кресла.

– Мне плевать на ваши инструкции! – заорал он. – Из-за действий вашей группы мы оказались на грани международного скандала. Теперь страны Альянса, а они, между прочим, входят в МВФ, могут такое нам устроить, что не одна голова с плеч слетит…

– Мы не имели права действовать по-другому, – твердо перебил Генерала Гром. – Какие бы мы были разведчики, если бы подобно Голубю…

– А вы и не разведчики! – теперь, похоже, была очередь Генерала заткнуть рот Грому. – Лично мне все ясно. Вы, майор, не смогли подготовить группу к работе должным образом. Из-за этого группа провалилась, и теперь все пункты по урегулированию, что были нами согласованы и утверждены, грозят быть отвергнуты странами Альянса. Сдайте оружие, майор! Вы и члены вашей группы разжалованы и уволены из органов.