Глава 2

С того памятного дня я больше ни разу не позволяла себе опустить руки и пожаловаться на судьбу. Я старалась как могла – выкладывалась на полную, чтобы поскорее восстановиться. В моей голове словно щелкнул какой-то переключатель – я перестала сокрушаться о том, что я чего-то не могу, а попросту приняла ситуацию такой, какая она была. Да, мне сейчас трудно пройти по палате, но с каждым днем я увеличиваю количество своих шагов, каждый день – это маленький кирпичик, который я кладу на возводимую мною стену выздоровления.

Я двигалась, превозмогая боль, сама брала в руки ложку и не успокаивалась до тех пор, пока у меня не выходило совершить то или иное действие. Когда я смогла более-менее нормально ходить, не падая на пол и удерживая равновесие, я принялась разрабатывать свои ноги и руки (даже задействовала кисть раненой конечности), придумывая различные упражнения. Наверно, я бы включила в свою «зарядку» и отжимания, если бы медсестра или врач мне позволили. Когда у меня что-то не получалось, я не расстраивалась, а совершала тысячу новых попыток, пока не добивалась того, что хотела. Если бы врачи ставили оценки за старания своих пациентов придерживаться их указаний, я наверняка получала бы самые высшие баллы.

Степан Сергеевич был мною очень доволен. Он каждый день заходил в мою палату, интересовался моим самочувствием и настроением, после чего спрашивал, как продвигается мое восстановление. Скоро я не только спокойно ходила по палате, но даже совершала небольшие прогулки по коридору, естественно, вместе с кем-либо из медперсонала. А к Степану Сергеевичу я привыкла как к родному, с единственным исключением: я по-прежнему не говорила ему о своей профессии. И, что меня огорчало, я так и не вспомнила, кто и почему в меня стрелял.

Было и еще одно обстоятельство, которое тревожило меня. Когда я была сосредоточена на своем физическом состоянии, я не могла думать ни о чем другом, кроме как о том, как бы поскорее вернуться к полноценной жизни. Однако со временем мое внимание переключилось на другое. Чем быстрее шло мое выздоровление, тем меньше я зацикливалась на мысли, что мне придется вести жизнь человека с ограниченными возможностями. Теперь же я постоянно вспоминала тетушку Милу, но не понимала, почему она не навещает меня в больнице. За время своего пребывания в клинике я вспомнила все подробности нашей с ней совместной жизни – она ведь всегда заботилась обо мне, чудесно готовила и, помнится, пыталась всеми силами устроить мою личную жизнь. Почему же она не приходит ко мне? Ведь я сейчас не в таком тяжелом состоянии, когда свидания с родственниками запрещены, я могу вполне сносно передвигаться, могу разговаривать, могу сидеть за столом… Где тогда тетя Мила? Неужели она не знает о том, что я в больнице? Ведь когда я пропала, она должна была обзвонить все клиники, морги, должна была обратиться в полицию…

Я не заговаривала со своим лечащим врачом по поводу своей тети по той простой причине, что боялась – вдруг ему станет известно, что я телохранитель? Как бы я ни доверяла Степану Сергеевичу, меня не отпускало ощущение, что он знает о том, как именно я получила ранение, но почему-то не рассказывает мне. Чем больше я думала обо всем этом, тем сильнее становилась моя подозрительность и тем упорнее я старалась вывести врача на откровенный разговор. Он уже не казался мне таким добрым и заботливым, как раньше – я не могла довериться Степану Сергеевичу, и теперь меня не отпускала тревога – не за себя, а за тетю Милу. Ведь если она не приходит ко мне в больницу, это означает, что с ней что-то стряслось! По доброй воле тетушка никогда не оставит меня, но я не могла даже связаться с ней – телефона при мне не было.

Отсутствие мобильника и заставило меня заговорить с врачом. Во время очередного визита ко мне я пристально посмотрела на Степана Сергеевича и спросила:

– Скажите, почему у меня нет мобильника? Ведь когда я попала в больницу, телефон был при мне?

– Да, вы правы, – спокойно кивнул врач. – Ваш мобильный телефон находится в моем кабинете, правда, он полностью разряжен, он выключен. Когда вы к нам поступили, то мобильник нашли в вашем кармане. Вынужден вас огорчить: вряд ли вы сможете пользоваться им в стенах нашей клиники. Место здесь такое, что позвонить настоящая проблема, ни одна сеть не ловит. Если вам нужен телефон, я его отдам. Не вижу ничего предосудительного в том, что пациенты пользуются сотовой связью. Но лучше будет, если вы воспользуетесь смс-сообщениями – в этом случае есть шанс, что эсэмэска через какое-то время дойдет до получателя.

– Вот как, – кивнула я. – А скажите, меня никто не навещал? Пока я была без сознания?

– Вы вспомнили что-то про свою семью? – тут же оживился Степан Сергеевич. Интерес у него был неподдельный – при всем своем желании я не могла уловить в его голосе и нотки фальши. Если он лжет, значит, ему лучше было пойти не во врачи, а в актеры.

– Вспомнила, – решила я говорить прямо. – У меня есть родственница, моя тетя. Она очень любит меня и беспокоится обо мне, вот и странно, почему она не навещает меня в больнице. Сколько я уже здесь нахожусь?

– Пятые сутки, – тут же ответил Степан Сергеевич. – За это время никто не интересовался вашим состоянием, мне тоже показалось это странным. Мы сообщили в полицию, так как обязаны это делать при огнестрельных ранениях. Приходил следователь, но вы еще были не готовы к беседе. Он должен появиться вновь, хотя вчера я разговаривал с ним по телефону и предупредил его, что память еще к вам не вернулась. Я не смог просмотреть вашу телефонную книгу, так как не знаю вашего пароля. Извините, но мы должны были обзвонить ваших знакомых. Вы не вспомнили свою профессию?

– Нет, – покачала я головой. – Мне нужен мой телефон… И еще, я все хотела спросить. Кто меня нашел? Кто позвонил в «Скорую помощь»?

– Вы лежали на земле – видимо, при падении ударились головой, что вызвало сотрясение мозга и повлекло за собой амнезию, – пояснил врач. – «Скорую» вызвал прохожий. Он утверждал, что впервые вас видит. Напугался, когда увидел молодую женщину, истекающую кровью. В вас стреляли, когда вы находились в малолюдном районе города, а тот человек вышел в магазин и нашел вас. Вот все, что мне известно о вашем ранении.

– Ясно… – протянула я. – И никто, выходит, сюда не звонил и не приходил?

– Увы, – отрицательно покачал головой врач.

Телефон мне отдали заряженным. У Степана Сергеевича был мобильный, к которому полагалось зарядное устройство с таким же разъемом, как у меня, поэтому он зарядил мой. В принципе, если не пользоваться Интернетом и не смотреть с телефона фильмы, зарядки хватало надолго. Возможности полазить по Всемирной паутине у меня и не было – доктор ведь говорил, что в больнице связь ужасная. Он еще добавил, что для того, чтобы позвонить, больничному персоналу приходится выходить на улицу и единственное, что можно сделать из здания – это отправлять смс-сообщения. Правда, дойдут они до адресата неизвестно когда, и получить ответную эсэмэску удастся не сразу.

– В таком уж месте расположена клиника, – развел руками врач. – Здание построено давно, архитекторы и строители как-то не подумали, что научно-технический прогресс дойдет до сотовой связи.

Я просмотрела свою телефонную книгу. Неудивительно, что Степан Сергеевич не нашел никого из моих родственников – я записывала в память номера телефонов своих клиентов, когда выполняла тот или иной заказ. После успешного завершения работы я стирала имена всех своих подозреваемых и людей, причастных к расследованию. Сейчас же в телефонной книге были имена и фамилии тех, кто относился к делу о покушении на одного банкира, которого я спасла незадолго до того, как угодила в больницу.

Тетушка Мила мне не звонила. И это было странно. Однако когда я открыла смс-сообщения, все стало ясно. Надо же, как я могла об этом забыть…

Тетя Мила проживала в Тарасове, у нее была сестра, с которой она давно не общалась, но связь поддерживала. Не потому, что они находились в ссоре или в плохих отношениях – просто сестра с мужем переехала за границу и в настоящее время – точнее, до настоящего времени – проживала в Австрии. Однако незадолго до моей травмы тетушке позвонил муж ее сестры и сообщил печальное известие. Сестра тети Милы умерла от рака, и безутешный супруг не мог прийти в себя после смерти подруги жизни. Детей у них не было, и муж тетушкиной сестры не знал, как ему жить дальше. У тети Милы имелся какой-то капитал, вдобавок ко всему я помогала ей с деньгами, благо моя работа это позволяла. Тетушка находилась в хороших отношениях с мужем сестры, поэтому она решила поехать в Австрию на похороны и поддержать несчастного вдовца. Чтобы не тратить деньги на телефонные разговоры, мы условились с тетушкой, что будем общаться только по необходимости смс-сообщениями. Электронной почтой тетушка не пользовалась, в социальных сетях хоть и была зарегистрирована, но не заходила туда. Последнее, что мне написала тетя Мила – это сообщение о том, что у нее все в порядке, но в Австрии она задержится.

«Надеюсь, Женечка, у тебя все хорошо, наверняка опять много работы. Не забывай кушать, хотя бы в кафе, знаю, что готовить ты не слишком любишь. Я постараюсь поддержать Кирилла, он сейчас в ужасном состоянии».

Сейчас мне все стало ясно. Смс-сообщение отправлено неизвестно когда, а получено сегодня, то есть когда я включила телефон. Понятно, что тетушка не знает, где я нахожусь – она считает, что я загружена очередной работой, поэтому не отвечаю. Даже не знаю, стоит ли ей писать о моем ранении. Для чего? Она и так переживает смерть сестры, уныние Кирилла Васильевича… Еще и мое ранение. Что я ей скажу? «Тетя Мила, приезжай немедленно, я в клинике с дыркой в плече, но все хорошо, хочу поболтать»? Ага, и моя бедная родственница будет разрываться между Австрией и Россией, хороша племянница, что сказать!

Я нажала кнопку ответа на смс-сообщение и написала:

«Тетя Мила, у меня все в порядке. Передай мои соболезнования Кириллу Васильевичу».

Отправив сообщение, я положила телефон на тумбочку. Немного подумав, выключила его – все равно, если тетушка мне и ответит, эсэмэска дойдет не скоро. В принципе оно и к лучшему, что тетя Мила не в курсе моего ранения. А то начнет волноваться, переживать, вернется в Тарасов, чтобы таскать каждый день несчастной Женечке еду в больницу… А бедный Кирилл Васильевич останется один на один со своим горем.

Да, не спорю, тетушкина еда куда вкуснее, чем «диетическая» больничная – мало того, что без соли, так еще и не отличающаяся разнообразием. Я непривередливый человек, могу есть что угодно, но согласитесь, даже очень неприхотливым людям надоедает один и тот же куриный бульон или жиденький супчик с непонятным содержимым. Один раз я высказала даже не недовольство, а всего лишь вопрос: а есть ли в меню что-то еще, помимо жидкой пищи? На это медсестра, которая принесла мне тарелку, заявила, что еда в больнице – самая подходящая для пациентов и что дают, то и надо есть.

«Скоро будешь сама ходить в столовую, – прибавила она. – Увидишь, что все больные едят одно и то же».

Я смирилась с мыслью, что, пока я нахожусь в больнице, придется есть что дают – сидеть голодной я не собиралась. Успокоила себя тем, что в некоторых странах люди едят живых личинок и тараканов, поэтому мой несоленый куриный бульон – далеко не худший вариант. Больше по поводу еды я никаких вопросов не задавала.

Если с едой я как-то смирилась, то другое обстоятельство не давало мне покоя. Я совершенно не понимала, что со мной произошло, точнее, при каких обстоятельствах меня ранили. Итак, я умудрилась схлопотать огнестрельное ранение. Но кто в меня стрелял? Наверняка некто намеревался меня убить, возможно, целился в голову, но промазал. Когда это произошло? Меня ранили в перестрелке или было совершено покушение? Чем я занималась до ранения?

Увы, как я ни напрягала память, вспомнить ничего не удавалось. Моя память возвратилась ко мне почти полностью – я могла сказать, что я люблю или не люблю, какие фильмы предпочитаю, сколько иностранных языков я знаю, какие книги приходилось читать… При желании я восстанавливала даже события моего далекого детства, когда я жила во Владивостоке. Однако день, в который меня подстрелили, словно стерся из моей памяти. Как я ни напрягала свой мозг, все было безрезультатно. Я не помнила ни места, где произошло мое ранение, ни времени, ни цели моего нахождения в данном месте. Все мои попытки заканчивались только бессильной злобой на саму себя и свою память, которая подсовывала мне совершенно ненужные картинки, но упорно скрывала самое главное. Где-то я слышала про такое свойство человеческого мозга – стирать те моменты жизни, которые губительно сказываются на психике человека. То есть, если я пережила какую-то драму, в результате чего получила огнестрельное ранение, мозг специально удалил все воспоминания об обстоятельствах травмы. Выходит, произошло нечто ужасное? Может, я не справилась с заданием и в ходе расследования моего клиента убили? Или погиб кто-то из близких мне людей? Да нет же, тетя Мила жива, а кроме нее, я ни с кем тесно не общаюсь. Тогда что произошло со мной?

Помню тот день, когда Степан Сергеевич утром пришел в мою палату. Я ожидала, что сейчас мы с ним снова будем «гулять», то есть я встану с кровати и совершу несколько шагов по палате. Сначала не будет получаться, я с трудом удерживаю равновесие, когда только встаю с кровати, но потом мои движения станут увереннее, и я смогу пройти несколько кругов по помещению. Когда мои шаги будут походить на шаги здорового человека, врач выведет меня в коридор, и я пройду довольно большое расстояние до противоположной стены и обратно. Если раньше оно давалось мне с трудом, то сейчас я передвигалась вполне уверенно и даже собиралась попробовать спуститься и подняться по лестнице.

Однако сегодня все пошло не так, как я ожидала. Врач помог мне встать, удовлетворенно покивал, когда я успешно преодолела несколько кругов, потом велел попробовать совершить несколько приседаний. Я справилась и с этой задачей – травмированное плечо в приседаниях не было задействовано, а голова уже не кружилась, как раньше. Я ожидала, что Степан Сергеевич предложит мне преодолеть лестницу, однако ошиблась.

– Что ж, Женя, могу вас поздравить, – сказал врач. – Двигательные функции почти полностью восстановлены, скоро начнем разрабатывать руку. Вам нужно на перевязку, а после вас проводят во вторую палату.

– Во вторую палату? – удивилась я. – Зачем?

– Теперь вы будете находиться не в отдельной палате, а в общей, – пояснил Степан Сергеевич. – Ваше состояние стабильное, опасений не вызывает. Теперь дело за малым – добиться полного выздоровления. Посмотрим, как поживает ваша рана, и тогда можно будет сказать, когда начинать занятия по восстановлению двигательных функций руки. Не бойтесь слова «общая палата» – пока там находится только один человек, точнее, одна девушка. Очень хорошая, вы с ней подружитесь, думаю. Хватит вам общаться только со мной и медсестрами. Есть станете в общей столовой, с теми больными, которые находятся в фазе восстановления. Я вас буду так же навещать, не беспокойтесь. Ну что, готовы? Тогда пойдемте на перевязку!

Итак, меня перевели в общую палату.

После перевязки медсестра – сегодня дежурила Роза Андреевна – показала мне, где находится моя новая палата. Я зашла в небольшую комнату, которая была немного просторнее моей предыдущей палаты. Отличалась она от прежнего места моего обитания тем, что в ней стояло три кровати, одна из которых была застелена клетчатым одеялом. Две другие были с постельным бельем, одна, возле окна должна была быть моей койкой. На кровати в центре комнаты сидела девушка лет девятнадцати-двадцати. У нее были светлые волосы, заплетенные в толстую косу, и приятное, миловидное лицо. Одета девушка была в уютную пижаму нежно-голубого цвета с нарисованными мордочками Микки-Мауса. Столь смешная расцветка удивительным образом шла девушке – пижама делала ее какой-то наивной, доброжелательной и беззащитной. Не знаю почему, но я сразу же почувствовала к ней симпатию. Она читала книжку – я не видела обложку, поэтому про себя стала раздумывать, какая литература может быть интересна девушке. На ум пришли любовные или сентиментальные романы, но не дешевое «бульварное чтиво», а что-то из классики. Может, «Анжелика» супругов Голон? Или что-то из произведений Жорж Санд? А может, «Джейн Эйр» Шарлотты Бронте?

Услышав наши шаги, девушка подняла голову и отложила книгу. Она с удивлением посмотрела сперва на Розу Андреевну, а потом на меня и поздоровалась. Голос у нее был тихий и робкий, словно она стеснялась новых людей. Я ответила ей приветливой улыбкой и пожелала доброго дня.

– Анечка, знакомьтесь, это ваша новая соседка по палате Женя, – представила меня медсестра. Аня улыбнулась мне в ответ и встала с кровати. Я увидела, что ее правая рука перебинтована, но не похоже, что у девушки перелом. Скорее другая травма – либо сильный порез, либо серьезный ушиб. Было видно, что рука Ане не доставляет видимого беспокойства – она не морщилась от боли, просто старалась держать ее неподвижно. Если бы был гипс, наверняка бы рука сильно отличалась по толщине от другой, а так просто забинтована от запястья до локтя. Только повреждена была не левая, как у меня, а правая. Немного приглядевшись, я увидела под пижамой видневшийся кусок бинта – видимо, у девушки была перебинтована и какая-то часть корпуса. Интересно, что с ней произошло? Несчастный случай? Или что-то другое?

– Аня, как у тебя дела? – заботливо осведомилась Роза Андреевна. – Как рука, болит?

– Нет, почти не беспокоит, – ответила девушка. – Все хорошо.

– Вот и замечательно! – ласково сказала медсестра. – Ну что, Женя, располагайся, знакомьтесь… Не буду вам мешать, если вдруг понадобится какая помощь, Аня знает, где кнопка вызова медсестры или врача.