ГЛАВА 1

Я не люблю зиму. Я ее просто ненавижу. Не нужны мне ни коньки-лыжи, ни заснеженные белым кружевом деревья, ни морозные узоры на окнах, ни прочая романтическая чушь. И даже Новый год мне не нужен – слава богу, прошел уже… И вообще мне ничего не нужно, когда за окном мороз минус тридцать, в моей комнате всего плюс пятнадцать, и я сижу с ногами на диване, в теплых брюках, двух свитерах, закутанная еще и в клетчатый плед, из которого только и торчит мой нос, кончик которого даже дома все время красный. На коленях у меня лежит журнал, и я, буквально на секунду выдергивая руку из-под пледа, переворачиваю страницы. И у меня даже не хватает духу пойти и принять горячую ванну, потому что, сами понимаете, возвращаться после нее в комнату, где всего плюс пятнадцать… Что-то не тянет меня на подобный экстрим. И я очень рада, что телефон молчит и никто не предлагает мне работу.

Да и откуда ей взяться-то, этой работе, в такую холодину? Преступники все, наверное, тоже отогреваются на кухнях и оставляют свои коварные замыслы до лучших времен, когда мозги их потихоньку оттают. И насчет этого есть официальное подтверждение: в программе «Время» с радостью объявили статистику Московского управления внутренних дел – количество преступлений в морозные дни уменьшилось на тридцать процентов.

В принципе сидеть бы да радоваться: средствами я обеспечена, холодильник забила продуктами еще вчера, предприняв отчаянным усилием воли поход, а точнее, забег в ближайший супермаркет, работать не надо. Вот только чертов холод отравляет все преимущества такого отдыха. И даже поехать к кому-нибудь в гости я не могу, потому что моя «девятка» вчера, например, просто отказалась заводиться, когда я хотела хоть немного скрасить свое существование и рвануть к своей подружке Светке-парикмахерше.

Самое печальное, что у меня вчера сломался еще и обогреватель, который, видимо, за последние годы отвык от подобных морозов и, ошалев от перегрузки, тихо скончался. Правда, он уже и по возрасту должен был это сделать – приобретен он был много лет назад, – а купить новый мне и в голову не приходило: прошлые зимы не доставляли людям таких проблем, как нынешняя. И теперь у меня в кухне на одной из зажженных конфорок плиты покоился красный кирпич: пришлось воспользоваться бабушкиным методом, чтобы совсем не закоченеть.

Я щелкнула пультом, включая телевизор, дабы послушать прогноз погоды, в надежде, что синоптики скажут что-нибудь, что поднимет мне настроение. Увы, ничего оптимистичного в их прогнозах не было, наоборот, обстановка только нагнеталась, и даже глава РАО ЕЭС озабоченно качал с экрана рыжей головой, рассказывая о дефиците электроэнергии. Я тоже покачала головой от досады и переключила канал, отложив журнал, и, втянув руки в рукава свитера, спрятала их под плед. Так все-таки поудобнее: и страницы переворачивать не нужно, и живых людей видишь – все веселее. Мне очень хотелось выпить горячего кофе или чаю, но вылезти из-под пледа я так и не решалась. Решилась я на это, лишь вспомнив о своих незаменимых «друзьях» – двенадцатигранных цифровых костях, обладающих способностью предсказывать будущее. Правда, я пользовалась ими в основном по работе, но можно попробовать и сейчас. Доставая замшевый мешочек, я молила про себя, чтобы кости сказали мне, что синоптики ошибаются и что тепло наступит очень скоро. Лучше всего – уже завтра.

8+18+27 – «Существует опасность обмануться в своих ожиданиях».

Что ж, придется, видимо, смириться с этим жизненным ударом и терпеливо ждать. Если синоптики и ошибаются, то мои кости – никогда. Я убрала их на место и снова юркнула под плед.

Только я начала запоминать по именам героев сериала, который вынужденно обозревала, как зазвонил телефон. Чертыхнувшись, я вначале хотела было проигнорировать звонок, но потом подумала, что, может быть, звонит кто-то, у кого заводится машина и в квартире тепло, и он хочет пригласить меня к себе в гости, естественно, заехав за мной…

Увы, все оказалось совсем не так.

– Татьяна Александровна? – прозвучал незнакомый женский голос.

– Угу, – пробурчала я.

– Я вас беспокою по очень важному и деликатному делу, – продолжала незнакомка. – Вы ведь частный детектив?

– В общем, да, – подтвердила я. – А с кем имею честь?

– Меня зовут Аделаида Анатольевна Морозникова, – сообщила женщина, и при произнесении ею своей фамилии меня словно обдало холодом. – Я заведующая детским домом, и у нас… – Она замялась. – Одним словом, я говорю, что дело деликатное. Мне необходимо с вами встретиться.

– Ну что ж, – вздохнула я. – Подъезжайте ко мне. Адрес знаете?

– Нет, – огорошила меня Аделаида Анатольевна. – Я вообще-то думала, что вы сами приедете. Я сейчас как раз на работе… Вам ведь все равно, наверное, придется здесь побывать…

– Ну уж нет, – усмехнулась я. – Вообще-то я привыкла, чтобы первый разговор с клиентом происходил у меня. И потом, я не уверена, что мне доведется побывать у вас: вдруг я не возьмусь за ваше дело? Я же даже не знаю, в чем его суть. И при подобном раскладе в такой мороз самой к вам ехать?

Проще говоря, мне хотелось сказать: ищите дураков в другом месте. Морозникова, очевидно, это поняла, поскольку в трубке повисло молчание, а потом потенциальная клиентка проговорила, причем довольно неохотно:

– Хорошо. Назовите ваш адрес, я сама приеду.

Я рассказала Морозниковой, как меня найти, положила трубку, шмыгнула красным носом и пошла в кухню ставить чайник, раз уж все равно вылезла из-под пледа. Аделаида Анатольевна появилась у меня минут через сорок, когда я уже допила второй бокал чаю и немного согрелась.

– Кофе хотите? – предложила я в прихожей, пока она снимала длинную нутриевую шубу и разматывала шарф.

– О да, – кивнула Морозникова, разуваясь. – Жуткий холод! Хорошо хоть, что я на служебной машине и водителю удалось ее завести.

Я пригласила ее в кухню, так как это было самое теплое помещение в моей квартире. Аделаида Анатольевна была довольно высока, возраст ее приближался где-то к сорока, но выглядела она моложаво и ухоженно. Достаточно модная стрижка на основе сэссона, мелирование: прямые светлые пряди волос чередовались с темными, очки в тонкой оправе. На Морозниковой был надет темно-голубой джемпер и длинная черная шерстяная юбка. Продолговатое лицо было довольно приятным, интеллигентным, хотя и не очень запоминающимся. Даже глаза красивого голубого цвета из-за очков с сильными диоптриями казались меньше и не выделялись. Губы были накрашены светло-розовой помадой.

«Ей бы следовало носить контактные линзы, – мелькнуло у меня в голове. – И губы слегка утолщать темной помадой – лицо бы выглядело ярче и выигрышнее».

Но я быстро забыла о вдруг проснувшихся во мне идеях доморощенного визажиста и, разлив кофе по чашкам, обратилась к Аделаиде Анатольевне:

– Так что у вас произошло?

Та для начала вздохнула и заговорила, почему-то понизив голос, хотя мы были вдвоем:

– Понимаете, я уже говорила, что дело деликатное… И мне как раз хотелось бы, чтобы вы помогли сохранить все в тайне… Ну, пусть не все, но хотя бы… Одним словом, мне бы хотелось сохранить репутацию нашего заведения. Сами понимаете, это детский дом!

– Так что же все-таки у вас случилось? – прихлебывая кофе, который остывал прямо на глазах, повторила я.

Морозникова опустила плечи, нервно побарабанила пальцами по столу и сказала, глядя в сторону:

– У нас умер воспитанник.

Я чуть приподняла брови, но пока ничего уточнять не стала, ожидая, когда заведующая сама расскажет мне все детали.

– Простите, у вас можно курить? – спросила та.

Я кивнула, тоже достала свои сигареты и включил вытяжку над плитой. Аделаида Анатольевна сделала несколько длинных затяжек, смяла сигарету в пепельнице и тут же закурила новую. То, что она заметно волнуется, было видно невооруженным глазом.

– Простите, вы ведь обещаете мне сохранять конфиденциальность? – вдруг подняла она на меня свои голубые глаза.

Настал мой черед вздохнуть.

– Аделаида Анатольевна, – проговорила я. – Вы ведь обратились ко мне не просто так, верно? Скорее всего, вам кто-то меня рекомендовал, поскольку объявлений в газетах о своих услугах я не даю. Верно?

– Да, – осторожно подтвердила Морозникова. – Одна моя знакомая, из парикмахерского салона «Элит»…

– Я догадываюсь, о ком идет речь, – стряхивая пепел, кивнула я. – Вполне приличная дама, верно? И вы ей доверяете, раз обратились за помощью в своем… деликатном деле. И уж она, наверное, предупредила вас, что частные детективы, которые позволяют себе разглашать профессиональные тайны, очень быстро теряют и репутацию, и клиентов, а порой и лицензию. А если не предупреждала, то об этом вам говорю я. Я работаю частным детективом много лет. И пока что у меня нет ни одного нераскрытого дела. И жаловаться на меня клиентам тоже не приходилось. Ну, разве что сам клиент вдруг оказывался преступником – попадались мне и такие оригиналы. Надеюсь, у вас не тот случай?

Морозникова сначала, видимо, не поняла мою последнюю фразу, потому что несколько секунд сидела неподвижно, затем вспыхнула и воскликнула:

– Да что вы! Я вообще не имею к случившемуся никакого отношения! Меня вообще тогда не было в детском доме, у меня давно рабочий день закончился!

– Вот и славно, – невозмутимо откликнулась я. – А теперь расскажите, пожалуйста, что там у вас случилось и как все произошло. И поподробнее, чтобы мне пореже приходилось перебивать вас вопросами.

Аделаида Анатольевна залпом допила кофе, который, увы, уже совсем остыл, и начала:

– Одним словом, у нас заболел воспитанник. Точнее, двое… Первый мальчик, из старшей группы, уже был направлен в изолятор – речь шла о дизентерии. Второй поступил туда на следующий день. Два дня пролежал, пролечился, ему стало лучше… И вот наутро он был обнаружен мертвым! В своей кровати!

– А отчего наступила смерть? – все-таки пришлось мне уточнить, потому что Морозникова, вспомнив о деталях трагедии, закрыла лицо руками и замолчала.

– Разумеется, пришлось вызвать «Скорую» и милицию. Врач сказал, что смерть наступила от асфиксии. То есть он задохнулся…

– Или его кто-то задушил, – добавила я.

– Да, – нервно согласилась заведующая. – Но вы же понимаете, что этого просто не может быть!

– Почему? – удивилась я.

– Потому что… Да потому что этого просто некому сделать! – развела руками Морозникова. – У нас только дети и воспитатели! Неужели вы думаете, что кто-то из них способен на такое?

– Но ведь мальчик же умер. Вряд ли он сам себя задушил.

– Но он… Но это мог быть несчастный случай! – стояла на своем Аделаида Анатольевна.

Я вздохнула.

– Когда наступила смерть, по словам врача?

– Около двенадцати часов ночи, – ответила Морозникова.

– А во сколько обычно дети ложатся спать?

– В десять.

– Аделаида Анатольевна, а кто оставался в детском доме после ухода воспитателей? Я так понимаю, что не все сотрудники там ночуют…

– Разумеется, нет. Остаются дежурный воспитатель, нянечка… ну, и охранник.

– Охранник находится в помещении?

– Да, у входа, в вестибюле. Ворота на ночь мы запираем. Входную дверь – тоже.

– То есть никто посторонний на территорию детского дома проникнуть не мог?

Морозникова чуть подумала, потом отрицательно замотала головой.

Я выразительно посмотрела на нее. Она снова вспыхнула:

– Но у нас проверенный коллектив! Вы что же думаете, я людей с улицы набираю на работу? У них у всех стаж, рекомендации! Опыт педагогической работы!

– А воспитанники? – уточнила я.

– А что воспитанники?

– Ну, они-то наверняка не все из благополучных семей. У вас же не только сироты, как я понимаю, но и те дети, от кого отказались родители. Или лишены родительских прав.

– Все верно, – кивнув, согласилась Аделаида Анатольевна. – Но кому из воспитанников и, главное, зачем придет в голову убивать… этого мальчика?

– А что говорит милиция? – спросила я.

– Говорят – будем разбираться! Уже вызывали несколько раз – и меня, и воспитателей, и нянечку. И даже детей опрашивали.

– И что выяснили?

– Да разве они мне докладывают? – отчаянно махнула рукой Морозникова.

– То есть по подозрению в убийстве никто не задержан, не арестован?

– Нет, – покачала головой заведующая и выжидательно посмотрела на меня.

– Простите, но я не совсем понимаю – чего, собственно, вы хотите от меня? – спросила я.

– Ну я же вам говорила о репутации своего детского дома. Я дорожу своей работой, своим коллективом… Детьми, наконец! И мне бы совсем не хотелось, чтобы поползли слухи… – вкрадчиво заговорила Аделаида Анатольевна.

– Ну, слухи так или иначе поползут, – заметила я. – Детей же не заставишь молчать.

– Пускай так, но одно дело, когда просто болтают, а другое – когда для этого есть основания, – возразила мне директор детского дома.

– А разве их нет? – удивилась я.

– Вы меня не поняли, – со вздохом сказала Морозникова. – Я потому и обратилась к вам, чтобы вы развеяли все возможные сплетни. Чтобы вы доказали, что это был несчастный случай и ни воспитатели, ни воспитанники к нему не причастны!

– Я думаю, что это вы не понимаете специфики моей работы, Аделаида Анатольевна, – покачала я головой. – Поймите, я занимаюсь расследованием преступлений – убийств, краж, ичезновения людей… Я могу провести работу и выяснить, что произошло на самом деле. Понимаете? Я могу установить ис-ти-ну. Но вам она как раз может не понравиться. Вдруг окажется, что это было убийство и виноват как раз кто-то из персонала или воспитанников? Что тогда?

Аделаида Анатольевна поморгала накрашенными ресницами.

– Вот этого как раз и не надо! – выдала наконец она. – Я хотела, чтобы вы всех опросили, все сопоставили, а потом сказали в милиции, что мы тут совершенно ни при чем! И чтобы они прекратили дело!

– Простите, но это звучит, я бы сказала, более чем наивно, – усмехнулась я. – Вы сами-то понимаете, что говорите? Я приду в милицию и скажу: «Вы знаете, я там пообщалась в детском доме со всеми, они все такие милые, какие из них убийцы? А мальчик просто забыл, как дышать, и задохнулся, как в том анекдоте. Так что быстренько сворачивайте дело, я вам приказываю». Так, что ли?

– Господи, ну как вы все утрируете! – недовольно проговорила Морозникова. – Но у вас же есть какие-то знакомства, связи в милиции? Наверняка же есть! Вы могли бы просто… ну… как бы неофициально попросить их замять это дело… Разумеется, я заплачу вам за работу!

– Я уже сказала вам, в чем заключается моя работа, – сухо ответила я. – То, о чем вы просите, совсем не по моей части. Если вам нужно решить вопрос, как вы выражаетесь, неофициально, попробуйте сами обратиться в правоохранительные органы и договориться, что называется, без свидетелей. Но я не уверена, что ваша просьба будет удовлетворена.

– То есть вы отказываете мне в помощи, – констатировала Аделаида Анатольевна.

Я только развела руками.

– Хорошо. – Она поднялась и молча направилась в прихожую.

Я последовала за ней и, наблюдая, как заведующая детским домом обувает сапоги, сказала:

– Могу дать вам совет: доверьте все милиции. Даже если окажется, что виноват кто-то из ваших подопечных, то это все равно лучше, чем если спустя какое-то время выяснится, что вы пошли на подкуп. В первом случае вы, конечно, можете получить взыскание, но это не такая уж строгая мера, и со временем все забудется. А вот во втором… Тогда будет существенно подмочена не только репутация вашего заведения, но и ваша собственная. А для педагога она очень важна. Работу можно потерять, а найти новое место будет непросто. Так что послушайтесь меня – не наломайте дров.

– Спасибо, – сухо кивнула Морозникова и, не застегивая шубы, открыла дверь и вышла на лестничную клетку. Потом обернулась и добавила: – Только и в первом случае, боюсь, дело не ограничится простым взысканием. Так что перспективы у меня в любом случае нерадужные.

Вздохнув, я пожала плечами и закрыла дверь. Постояла немного, потом, поежившись от холода, направилась в комнату и залезла под плед, предварительно включив телевизор. Перспективы на вечер у меня тоже не были особенно радужными, хотя это, наверное, мелочи по сравнению с проблемами Аделаиды Анатольевны Морозниковой. Но, как бы ни звучало это цинично, меня эти проблемы не касаются.

* * *

Ирина Викторовна нервно ходила по комнате, время от времени бросая косые взгляды в сторону мужа, который молча и внешне спокойно укладывал вещи в большую спортивную сумку и словно не замечал супругу. Затем он подошел к двери, возле которой она стояла, и, чуть отстранив жену, прошел в ванную комнату, откуда вынес бритвенный станок и упаковку лезвий. Ирина Викторовна не выдержала:

– Значит, ты все окончательно решил? – спросила она.

– Я ведь уже сказал, – откликнулся муж, укладывая набор в сумку.

– Но ты понимаешь, что это безумие! – воскликнула женщина, беря мужа за руку и насильно усаживая его на диван рядом с собой. – Владислав, давай поговорим, в конце концов, спокойно!

– Мы же все это уже обсуждали, – глядя в сторону, сказал Владислав Юрьевич.

– Мы так и не пришли к общему знаменателю, – возразила супруга. – Ты совершенно не принимаешь в расчет мои доводы! А они, между прочим, очень убедительны! Господи, да тебе все твердят одно и то же: брось ты эту затею! Все друзья говорят!

– В данном случае меня не интересует их мнение, – парировал муж.

– А мое мнение тебя интересует? – повысила голос Ирина Викторовна.

Владислав промолчал.

– Ты же жизнь свою губишь! – В голосе супруги зазвучали слезы. – И не только свою, но и нашу: мою и Алешкину! Ты о нас подумал? О нем подумал, о сыне родном?

Владислав пристально посмотрел в глаза жене, и та несколько осеклась.

– Хорошо, хорошо, я все понимаю, – уже спокойнее заговорила она. – Но и ты согласись, что нельзя принимать такое серьезное решение столь поспешно. Ладно, я согласна, можно поехать, выяснить обстановку, потом трезво все оценить, рассудить… А потом уже решать. Но нельзя же действовать вот так, под влиянием порыва, эмоций!

– Но и ты сейчас говоришь под влиянием эмоций. Ведь они в первую очередь в тебе протестуют против моего решения.

– Во мне протестует здравый смысл! – Голос Ирины Викторовны снова поднялся до визгливых нот. – И я считаю, что это просто предательство по отношению к нам.

– Ира, я вас вовсе не предаю, – устало проговорил Владислав Игоревич. – Я просто хочу исправить собственную ошибку, совершенную несколько лет назад.

– Что ты называешь ошибкой? – округлила глаза Ирина Викторовна. – Меня и Алешку? Может быть, ты жалеешь о том, что бросил ту женщину? Ты, может быть, потому так и рвешься туда, что решил вернуться к ней насовсем? Так ты мне лучше сразу скажи…

– Ну о чем ты говоришь, – поморщился Губанов. – Ты же знаешь прекрасно – я вернусь через неделю, и все у нас будет по-прежнему. Ну, с маленьким изменением, которое никак не повлияет на наши отношения.

– Ничего себе – маленькое изменение! – Губанова вскочила с дивана. – Оно меняет всю нашу жизнь. И Алешкину тоже! Ты вообще знаешь, как он-то к этому отнесется? Он ведь пока ничего не знает! А ему осенью в школу идти, если ты забыл!

– Ну а это-то здесь при чем? – тоже начал раздражаться супруг.

– При том, что ему сейчас совершенно ни к чему подобные… сюрпризы!

– Почему ты так уверена? Может быть, наоборот, ему это только поможет. Будет веселее, проще. Уроки легче делать.

Ирина Викторовна только презрительно рассмеялась.

– Нет, ты поразительно наивен, – проговорила она, подходя к столу и закуривая сигарету. – Я удивляюсь тебе! Ты взрослый умный человек, грамотный, уважаемый на работе, во многом разбирающийся – и совершенно ничего не понимаешь в жизни! В молодости лопухнулся, теперь хочешь снова…

– Ирина, – строго перебил женщину Губанов. – Давай не будем трогать эту тему об ошибках моей молодости. Как раз одну из них я и хочу поправить, пока не поздно.

– Как бы ты этим самым не совершил очередную ошибку. На этот раз роковую, – вздохнула женщина и выразительно посмотрела на мужа. – Имей в виду, я ведь, если что, рассусоливать не стану. Как бы тебе не потерять ту семью, которая у тебя сейчас есть.

– По-моему, ты начинаешь меня шантажировать, – неожиданно улыбнулся Владислав и, подойдя к жене, обнял ее сзади. – И вообще, я думаю, что ты просто ревнуешь. Этим и объясняется твоя непримиримость. Ирка, ну что ты, в самом деле? Ты же знаешь, что вы с Алешкой для меня дороже всего. Ну? Чего ты?