Цитаты из книги «Миряне – кто они? Как в православии найти самого себя. Современные истории»

«Возлюби ближнего, как самого себя»[35]. А как ты себя любишь? «Отвергнись себя и возьми крест»[36] – какого «себя» отвергнись? Прежде чем отвергаться, нужно бы понять, чего ты отвергаешься.

человек – не то, что он есть (или думает, что есть), а то, чем он может стать.

Композитор София Губайдуллина говорит, что вначале ей является как бы вертикаль ее будущего сочинения, единовременное общее звучание, а потом уже она его разматывает по горизонтали, в последовательности

Во-первых, каждый упрек заставляет испытать свою совесть – может быть, он справедлив? Действительно, надо каждому проверить себя. Во-вторых, нужно понять, что всеобщего одобрения никогда не будет, и не стоит даже ставить такой задачи.

образ многоэтажного здания. Можно представить, что каждый этаж – это век. Прошло 20 веков – в здании 20 этажей. А между всеми этажами ходит лифт, который помогает перемещаться из одного времени в другое. Он один для всех слоев. Он пронзает и объединяет все. Это Евхаристия, объединяющая времена и одновременно вырывающая человека из их власти. Таинство Евхаристии строит Церковь как Тело Христово. Она созидается в Евхаристии. Как это происходит, ни объяснить, ни истолковать, ни уразуметь невозможно. Но есть вера. Вера эта держится на словах Христа: «Сие творите в мое воспоминание» . То есть Господь обещал – и обещание исполняется. А если оно исполняется, значит, время не властно.

христианству соприродно апокалиптическое ощущение. Поскольку Христос уже пришел, то миру, по большому счету, нет смысла существовать – все уже исполнилось. А в то же время Господь этот смысл видит и задает новые земные задачи, и Церкви приходится их решать. Апокалиптическое ощущение не покидает Церковь с I века – при этом жизнь все продолжается

Может показаться, что достаточно взять острые ножницы и исправить все недостатки обряда. Но такое хозяйничанье в святом доме – это очень опасная штука. Хотя обряд может и должен меняться, но это изменение должно быть выстрадано, проверено-перепроверено и проведено так деликатно и осмотрительно, как, можно сказать, в истории еще не удавалось. Нужно выработать правильное отношение к форме, которая веками хранила высокое содержание. Она этим содержанием освятилась и осмыслилась. И она может казаться случайной или слишком «человеческой» – но все равно надо очень-очень долго заниматься и проникаться, прежде чем ты решишься изменить хоть йоту.

Для церковного сознания это очень трудный вопрос: попробуйте-ка что-то в службе изменить… В Русской Церкви изменение обрядов – очень опасный путь. Потому что однажды это уже привело к необратимым трагическим последствиям – к старообрядческому расколу. И история не закончилась – проблема формы и содержания остается.

Богослужение – это обряд, а обряд – это форма, хранилище смысла, и отношение к обряду – это проверка на понимание смысла. Чем можно пожертвовать, а чем нельзя, за что стоит бороться, а за что – нет.

Литература не равна жизни, жизнь не равна литературе. Литература – это один из видов искусства. А слово «искусство» однокоренное с «искушение», «кусать». Но это не обязательно зло, это испытание. И здесь уже надо говорить о том, как взаимодействует жизнь с искусством. Взаимодействуют они очень сложно. Что-то происходит в истории – и отражается в литературе. Но одновременно что-то происходит в литературе и влияет на жизнь. Например, после Фонвизина никто не соглашался быть бригадиром, этот чин, существовавший между полковником и генералом, исчез из русской армии! Так эффективно Фонвизин высмеял героя с этим чином.