смерть… — говорил мне Георгий Дмитриевич, когда я спустя пятнадцать лет после нашей первой встречи в Малеевке отважилась вступить с ним в разговор и записать его для моей передачи. — Можно путешествовать по разным наукам, переменить ментальную среду обитания. Вдруг я, гуманитарий, преисполнился неодолимым влечением к естествознанию и тут же перебрался в Институт естествознания и техники, обосновался в секторе истории механики, физики и засел за трактат: «Эллин, итальянец, француз и германец — о воде», посвященный тому, как одна и та же реальность — ВОДА — видится глазами Архимеда, Стейвина, Галилея и Паскаля. Я вольный мыслитель, чем хочу, тем и занимаюсь, — говорил Георгий Дмитриевич, расцветая под моим восторженным взглядом. — У меня такой стиль: куда ни вхожу, подобно простодушному вольтеровскому Кандиду, наивному человеку, всему удивляюсь. Таковы мои трактаты