жизни. Потом они начали потихоньку перепутываться. Тогда Георгий Дмитриевич принялся различать их по цвету: научные мысли писал черной ручкой, а личные — синей. Синий он считал цветом души.
Однажды ему с ходу не удалось классифицировать свою мысль.
— Вроде затевается из личной ситуации, к примеру, скандал с женой. Но я уже вижу, как это воспарит к самым разотвлеченным проблемам духа и отзовется в беседе с Кантом, Декартом, Монтенем. Ведь все едино, и ценишь каждое мгновение бытия, — делился со мной Георгий Дмитриевич, видимо, почуяв, что я его страстный единомышленник. — Я 1929 года рождения. На мое поколение, — говорил он, — выпало много очарований и разочарований: легенды революции и Гражданской войны, иллюзии тридцатых годов, сталинские соколы и сталинские репрессии, и я — сын