Вечер первый

Исчезнувшая тарелка

– Нет, нет, нет, – всплеснула руками сидевшая в кресле дама. Золотые локоны, обрамлявшие ее удлиненное лицо, энергично заплясали на плечах цвета слоновой кости.

Наталья Андреевна Орлова-Денисова была высока, безукоризненно сложена, хотя и чуть полновата. Несмотря на этот недостаток, она до сих пор слыла первой красавицей Москвы, и голубое парадное платье модного покроя подчеркивало ее прелести наилучшим образом.

– Я никогда не поверю в l’honnêteté¹ простого люда. Помните, господа, что сказал месье Карамзин, когда его спросили о России и ее народе?

Обведя присутствующих вопросительным взглядом, она подчеркнуто тяжело вздохнула:

– Вот она, слава! Пока человек жив, о нем говорят, а как только умирает, – она уходит вместе с ним… Господа, как можно забыть эти слова, выражающие всю сущность народа?.. Николя, друг мой, ты помнишь?

Николай Васильевич оторвал взгляд от карт и сердито посмотрел на супругу, сидевшую в окружении многочисленных гостей. Он не любил, когда его отвлекали от игры пустой болтовней. Но, взглянув на очаровательную Наталью Андреевну, на раскрасневшихся щеках которой играли ямочки, не мог сдержать улыбку. «Просто прелесть», – подумал про себя Николай Васильевич, влюбленный в свою жену как мальчишка, несмотря на возраст. И действительно, его супруга была не просто красива. Ее одухотворенное лицо, живой взгляд, светившийся умом, ее жизнерадостность и внутренняя энергия притягивали людей. Приветливый и добродушный нрав, необычайное гостеприимство всегда собирали под крышей небольшого, но уютного особняка много гостей.

– Нет, ma chérie². Признаться, я позабыл об этом. Ты же знаешь мою нелюбовь к сентиментализму, которым так восхищался господин Карамзин и ему подобные.

Бросив презрительный взгляд в сторону мужа, Наталья Андреевна продолжила прерванный разговор:

– Простим графу его беспамятство, – извиняющимся тоном произнесла она. – Continuerons, mes amis³… В одной своей беседе с послом Франции… не могу вспомнить его имени… на вопрос о том, что он думает о России, месье Карамзин ответил: «Разбудите меня в полночь на другом конце света и спросите, что сейчас делают в России, я с точностью могу ответить – воруют».

– Да-а-а, – протянул сидевший рядом с графиней пожилой мужчина, забавно причмокнув губами. – Вот намедни был такой случай в Курской губернии… У графа Давыдова сгорели усадьба, конюшня и все хозяйственные постройки. Так его крепостные, не боясь угореть, растащили все имущество, какое могли вынести из горящего дома. А после, вместе со всем добром, пустились в бега… Вот так-то. Вот в наше время…

– Вы, как всегда, правы, дядюшка, – перебила его Наталья Андреевна, зная словоохотливость престарелого родственника.

– О, это так ужасно, – вступило в разговор юное создание, испуганно заморгав большими карими глазами.

Миниатюрная графиня с черными, как смоль, кудрями была полной противоположностью Натальи Андреевны. Молоденькая женщина была угловатым и нескладным существом. На ее бледном личике, на первый взгляд лишенном всякой привлекательности, но преображавшемся и расцветавшем, когда мысль и чувство вдруг оживляли его, всегда лежала тень озабоченности, а в темных глазах то и дело отражался испуг. Будучи очень впечатлительной особой, юная графиня падала в обморок при любых треволнениях.

– Mon Dieu⁴, – продолжило щебетать юное создание, – куда катится Россия, если уже нужно опасаться собственных крепостных? Как это выдержать?

Она уже была готова в очередной раз упасть в обморок, но тут в разговор вступил сурового вида человек:

– А были случаи на моей памяти, когда они поднимали бунт и сами поджигали имения своих хозяев, – прогремел князь Безбородский, о котором в обществе сложилось мнение как о человеке энергичном, своенравном и бескомпромиссном. У него всегда и на все была своя (по его разумению, единственно правильная) точка зрения. – Что ни говори, но вороватый нынче народ пошел.

– Это все изветы⁵, Никифор Андреевич, – возразил статный мужчина лет сорока, одетый в изысканный сюртук табачного цвета. – Это одни только изветы, господа. Поверьте моему слову.

Возглас удивления пронесся по уютной гостиной графини Орловой-Денисовой. Все гости с нескрываемым любопытством посмотрели в сторону говорившего.

– Граф, вы защищаете простолюдинов? – по лицу Натальи Андреевны скользнула ироничная улыбка. – Значит, не зря вас все-таки подозревали в сочувствии декабристам.

– Вовсе нет, графиня, – с укором посмотрев на хозяйку, возразил граф. – Хотя и не буду разуверять вас в этом. Сознаюсь, по молодости меня частенько посещали бунтарские мысли. Но, к счастью, на этом все и закончилось: я никогда бы не предал моего Государя, изменив присяге.

Граф гордо вскинул голову и с вызовом обвел взглядом общество.

– Не сердитесь, Иван Дмитриевич, – вступился за Наталью Андреевну граф Акусин, заметив, что слова графини задели графа Лунина за живое. – Уверяю вас, Наталья Андреевна не хотела обидеть вас подобными подозрениями.

– Ну разумеется, что за вздор? – подтвердила хозяйка салона, ласково поглядев на графа. В ее дивных темно-синих, чуть раскосых глазах, обрамленных темными длинными ресницами, заиграли искорки. Она одарила графа Лунина, ближайшего друга их семьи, лучезарной улыбкой, мгновенно растопившей его холодность. Слегка покраснев от смущения, он забормотал что-то невнятное и потупил взор. В гостиной повисла неловкая пауза. Но тишину внезапно нарушила молоденькая графиня.

– Граф, – начала она, – ваши слова пробудили мое любопытство. Неужели вы хотите сказать, что… этим людям свойственно такое качество, как благородство?

Дядюшка Натальи Андреевны, дремавший в кресле, при этих словах встрепенулся, возмущенно крякнул и зачмокал губами.

– Милая графиня, – любезно обратился к ней князь Безбородский, – осмелюсь заметить, мне кажется, вы не так все поняли.

– Напротив, князь, – возразил граф Лунин, успевший оправиться от смущения, – графиня выразилась совершенно précisément⁶. Среди любого сословия можно встретить людей, которым не чужды благородные устремления.

– Но послушайте, граф, – возмутился князь и гневно посмотрел на Ивана Дмитриевича, – как можно? Кто они и кто мы?

– Иногда и среди простых, неграмотных, плохо одетых людей встречаются отзывчивые, сердобольные personnes, которым не безразлично чужое горе. Однажды мне довелось стать свидетелем трагического, но весьма любопытного события, навсегда изменившего мое представление о тех, кого вы называете простолюдинами.

– Иван Дмитриевич, вы заинтриговали нас, – с любопытством заметила графиня Орлова-Денисова. – Не окажете ли вы нам любезность и не расскажете ли эту захватывающую историю, дабы изменить и наше представление о русском народе?

– Да-да, граф, – вновь защебетало юное создание, умоляюще сложив ручки, – nous vous demandons… s’il vous plaît…⁷

– Я не могу отказать прекрасным дамам, – покорно склонившись, любезно согласился граф Лунин.

Он бросил влюбленный взгляд в сторону Натальи Андреевны. Щеки графини мгновенно залил пунцовый румянец. Чтобы скрыть смущение, она раскрыла веер и начала им обмахиваться. Разговоры смолкли. Все, затаив дыхание, ждали рассказа графа Лунина.

– Это случилось почти пятнадцать лет назад, – начал свое повествование граф. – Я тогда служил флигель-адъютантом Его Императорского Величества. Многие из вас, конечно, слышали об ужасном бедствии, случившемся в Зимнем дворце 17 декабря 1837 года.

– Не о пожаре ли идет речь, милостивый государь? – осведомился у рассказчика дядюшка графини.

– Совершенно верно, сударь, – подтвердил Иван Дмитриевич, слегка кивнув головой.

– Да-а-а, – задумчиво протянул пожилой мужчина, как обычно, причмокнув губами. – Зарево было так велико, что его видели многие: и крестьяне окольных деревень, и путники на дорогах аж за шестьдесят верст от Петербурга. Вон оно как… Я тогда…

– Что ни говорите, дядюшка, – прервала его Наталья Андреевна, печально вздохнув, – это ужасное событие, и оно имело печальные последствия. N’est-ce pas?⁸

Графиня посмотрела на Ивана Дмитриевича вопрошающим взглядом. Гладко выбритые щеки графа вспыхнули было румянцем, но тут же побледнели. Он сконфузился и опустил глаза. Но, понимая, что своим поведением может скомпрометировать графиню, взял себя в руки и продолжил рассказ:

– Увы, да… Ужасные события, коим я был свидетелем, действительно стали причиной многих бедствий. В огне пожарища погибли не только бесценные произведения искусства, но и люди, много людей.

– Люди? – со всех сторон раздались удивленные возгласы. – Но это невозможно! Говорили, что всем удалось спастись! Comment est-ce possible?⁹ Вы ошибаетесь… Вы были с Государем во время пожарища? Как он допустил подобное?

– Господа, господа, – запротестовал граф Лунин. – Прошу вас, не все сразу! Если позволите, я сначала закончу мое печальное повествование, а уж потом отвечу на все ваши вопросы, если таковые останутся… Итак, близился к концу еще один морозный день уходящего года. Надо сказать, зима в тот год рано вступила в свои права, и с каждым днем становилось все холоднее и холоднее. В тот вечер я был дежурным в Зимнем дворце. На следующий день должен был состояться смотр рекрутов и нижних чинов, ожидали прибытия Великого князя Михаила Павловича. Поэтому, как только Император с семьей покинули дворец, чтобы насладиться «Влюбленной баядеркой», нижние чины начали собираться около Фельдмаршальской залы для получения последних указаний. Казарменный дух обволакивал это собрание, но даже он не мог заглушить появившийся запах гари, который уже несколько дней витал в воздухе.

– Неужели ни слуг, ни дежурных офицеров не насторожил этот факт? – удивился князь Безбородский.

– Почему же? Конечно, насторожил. Могу вас уверить, что я лично спускался в подвал и обследовал каждый закуток. Но дело в том, что в одном из помещений располагалась лаборатория, где приготавливались лекарства для двора. Эта комната была так устроена, что над стоящим посередине столом располагался железный шатер. Изначально предполагалось, что благодаря ему дурные запахи будут рассеиваться. Но, увы, архитектор ошибся, и люди сильно страдали от удушливых испарений. Тогда в дымовой трубе над шатром пробили дыру. Ее появление действительно принесло облегчение работающим там людям. Однако вместе с дымом улетучивался и теплый воздух. А зима, как я уже упоминал, стояла суровая, и слуги, которые оставались здесь ночевать, в буквальном смысле s’engourdissait du froid¹⁰. Нечего удивляться тому, что челядь придумала способ, как сохранить тепло: на ночь они затыкали дыру рогожей и тряпками.

– Maintenant, tout est clair¹¹, – буркнул себе под нос князь Безбородский. – Гнать их надобно было в шею.

– Но, милостивый государь, – всплеснула руками Наталья Андреевна, – я, конечно, не хочу защищать этих людей, но их тоже можно понять.

– И понимать не хочу. Каждый должен знать свое место, – скрестив на груди руки, изрек князь и воинствующим взглядом обвел всех присутствующих.

– Господа, как можно! – пролепетала миниатюрная графиня, щеки которой горели от возбуждения. – Давайте лучше позволим графу продолжить рассказ. О, он так… так…

– Заинтриговал вас, ma chérie? – обратился к своей молодой супруге граф Акусин.

– Oui, très intéressant¹², – смутилась графиня, краснея.

– Иван Дмитриевич, голубчик, продолжайте, – проговорила Наталья Андреевна. Рассказ заинтересовал ее, и она с нетерпением ожидала продолжения.

– Подчиняюсь вашей воле, графиня, – почтительно ответил граф. – Так вот… Мы нашли источник дыма и как могли прочистили трубу. Через какое-то время запах исчез, и все успокоились. Но, видимо, остатки рогожи продолжали тлеть, и вскоре запах дыма вновь дал знать о себе. Именно эти клочки и стали причиной всех бедствий… Тот вечер выдался особенно холодным. За окном трещал мороз. Все окна были разрисованы причудливыми узорами. Как я уже говорил, около Фельдмаршальской залы собралось немало народа. Вначале запах дыма заглушался курильницами, источавшими ароматы благовоний, и крепким духом казармы. Но через какое-то время один из офицеров, я уже запамятовал его имя, обратил внимание, что из-под двери залы просачивается дымок. Послали за мной. Я в считанные минуты появился около залы. Мы распахнули дверь и увидели, как сквозь не заделанную отдушину пробивается огонь. Все замерли; никто не мог поверить своим глазам. Вероятно, все naïvement¹³¹ надеялись, что огонь прекратится сам по себе, тем более что пламя становилось все меньше и меньше. Но оказалось, огонь только набирает силу. И вот, когда огонь с треском и шипением вырвался наружу в углу залы, я осознал всю серьезность положения. Я приказал уведомить пожарную службу, имевшуюся при дворе, и начать спасать портреты и другие предметы интерьера. Сам же незамедлительно поспешил в театр, где Император, ничего не ведая о беде, продолжал наслаждаться балетом. Я буквально ворвался в царскую ложу, чем вызвал негодование Великого князя, но, оправдав свой поступок чрезвычайной срочностью, я обратился прямо к Императору. Улыбка и благодушие того тотчас же сменились каменным выражением лица. Сказав Императрице, что его призывают во дворец срочные дела и, наказав всему семейству после театра ехать в его собственный дворец, Император торопливо вышел.

Граф Лунин на секунду замолчал. Присутствующие слушали его, затаив дыхание. Тяжело вздохнув, Иван Дмитриевич продолжил:

– В одно мгновение долетели мы до дворца. Выйдя из кареты, Император окинул оценивающим взглядом дворец и помрачнел: огонь уже беспрепятственно разошелся по многим залам. Никто не мог противостоять его разгулу – он был главным действующим лицом этого вечера. Приказав немедленно явиться войскам и всем пожарным службам столицы, Государь поспешил внутрь. Я хотел было запротестовать, но грозный взор, которым удостоил меня Император, был красноречивей слов. Я подчинился…

– Император сам, лично, руководил борьбой с пожаром? C’est incroyablе!¹⁴

– Да, графиня, Император ходил по залам и лично отдавал распоряжения. Но с каждой минутой становилось все яснее и яснее, что выиграть битву с прожорливым огненным змеем шансов почти нет. Отряды пожарных трудились не покладая рук, обильно заливая залы водой. Однако пламя не только не сдавало позиций, но яростно наступало. Зимний был обречен. Тем не менее Государь не падал духом и продолжал руководить пожарными службами и прибывшими во дворец солдатами. Тем временем огонь добрался до деревянных креплений ниши Петровского зала и начал атаковать балки чердачного перекрытия. Горели деревянные люстры, со всех сторон падали обгоревшие балки и части балюстрад. Кто-то крикнул, что огонь добрался и до Дворцовой церкви. Не медля ни секунды, Император приказал направить туда часть батальона Преображенского полка. Впоследствии он не раз отмечал мужество простых солдат, ибо им удалось спасти почти всю церковную утварь и святые мощи. Но эта удаль многим стоила жизни…

– Насколько мне известно, по официальным данным обошлось без жертв, граф, – перебил Ивана Дмитриевича князь Безбородский.

– После пожара я лично осматривал каждый закуток дворца и видел немало тел задохнувшихся, изуродованных и обгоревших.

– Но… − попытался возразить князь.

– Вы ставите мои слова под сомнение? – с вызовом посмотрев на князя, спросил граф Лунин.

– Господа, – вмешалась в назревавший конфликт Наталья Андреевна. – Князь, Иван Дмитриевич не из тех людей, кто стал бы приукрашивать рассказ, дабы заинтриговать нас. К чему это? D’accord?¹⁵ – Одарив нахмурившего брови князя примиряющей улыбкой, графиня попросила графа продолжить свое повествование.

– Я уже упоминал о том, что огонь постепенно покорял все новые и новые рубежи. Запах гари и черный дым заполнили почти весь дворец. Люди задыхались. Кашель душил их, а едкий дым разъедал глаза. Видя это, Император приказал разбить окна, чтобы дать возможность гари улетучиться. Но, – тут граф сделал паузу и, тяжело вздохнув, продолжил: – это только усугубило обстановку. Дым действительно вырвался наружу и на какое-то мгновение все почувствовали облегчение, однако в тот же самый момент огонь вспыхнул с необузданной яростью. Потоки свежего воздуха не только принесли облегчение людям, но и придали силы огненному змию, расползавшемуся по дворцу с неимоверной быстротой. Полыхал зал за залом… обгоревшие балки, балясины, а затем и стены с шумом обрушивались вниз, издавая страшный грохот и разбрызгивая вокруг себя снопы огненных искр. Императору доложили, что огонь стал подбираться не только к его личным покоям, но и к Эрмитажу, грозя в любой момент перекинуться туда. Отдав распоряжение разбирать крышу галерей, он поспешил в покои. Я неотступно следовал за ним. Пламя тем временем стало подбираться к Невской анфиладе, уничтожая на своем пути вощеный паркет, изумительную резьбу и живописные плафоны. Огонь не жалел ничего и никого. Мы то и дело натыкались на людей, пытавшихся из последних сил спасти бесценные сокровища… Недалеко от входа в спальню Государь увидел двух солдат. Они заходились кашлем от едкого дыма, но, невзирая на это, прилагали все усилия, чтобы оторвать от стены огромное зеркало в изумительной по красоте золотой оправе. «Прочь! – взревел Император. – Оставьте это чертово зеркало! Какой в нем сейчас прок?.. Прочь! Какое вы дурачье! Вы же сгорите вместе с ним!» Видя, что солдаты либо не слышат его, либо до них не доходит смысл слов, я подбежал к ним и повторил приказ государя. Но они как сумасшедшие продолжали тянуть зеркало и приговаривали: «Ничаво, батюшка, ничаво… авось не угорим… мы ужо справимся… вишь, как крепко… но ничаво… поднатужимся и справимся… ужо не серчай дюже…». Между тем пламя занялось уже и в этой комнате, озарив ярким светом бледное лицо Императора. Осознав, что ему не удастся переубедить служивых, Государь размахнулся и изо всех сил бросил театральный бинокль, который все еще продолжал бессознательно держать в руке, в пресловутое зеркало. «Прочь!» – в бешеной ярости закричал он двум солдатам, оторопевшим от неожиданности. Не глядя больше на них, он скрылся в спальне жены, а я отослал озадаченных служивых восвояси и поспешил за ним. Когда я вошел в покои Императрицы, огонь уже занимался в дальнем углу. Но не это прежде всего бросилось мне в глаза. От неожиданности я на мгновение даже растерялся…

– Что же заставило вас так изумиться, граф? – возбужденным голоском пролепетало юное создание, всецело поглощенное услышанным. – О, как бы мне хотелось хоть одним глазком взглянуть на опочивальню императрицы. Она, наверно, была очень изысканной? С’est vrai?¹⁶

Иван Дмитриевич не сразу нашелся, как ответить на этот вопрос. Легкомыслие юной графини его несколько обескуражило. Неловкое молчание затягивалось. Граф Акусин укоризненно посмотрел на жену, щеки которой тотчас же запылали ярким румянцем. Графиня от смущения опустила головку и начала нервно обмахиваться веером.