Часть I
Мент

 
… Ни бодрствую, ни сплю, —
и так проходит ночь…
настанет же рассвет —
весенний долгий дождь
и думы о тебе…
 

Эти навязчивые строки постоянно отдаются в мозгу, мешая жить, изнуряя, заставляя снова и снова возвращаться в тот день, заново переживать случившееся. Два месяца прошло, а все не отпускает никак, не становится легче, не забывается. И так тянет туда, на кладбище, где под черной плитой лежит тот, ради кого была вся жизнь…

– Даша, что ты там делаешь? – Марина вошла в каминную и с удивлением обнаружила, что домработница выставила из бара все бутылки и теперь пытается расположить их в каком-то только ей ведомом порядке.

Отбросив со лба светлую кудряшку, круглолицая, улыбчивая Даша повернулась к хозяйке:

– Убрать тут решила, Марина Викторовна, столько бутылок скопилось – ужас!

– Радоваться должна, что их много и все полные, – буркнула Коваль, беря со столика пачку сигарет и отправляясь в спальню, на балкон.

Она совсем прекратила прикасаться к спиртному – боялась, что затянет, и тогда точно не выкарабкаться. Именно поэтому в баре скопилось столько разнообразных бутылок с напитками. Марина дала себе слово не упасть до той черты, после которой начинается ничто, и держалась, хотя порой ей хотелось махнуть рукой на все и заглушить разрывающую сердце боль с помощью испытанного средства – бутылки текилы.

В такие моменты она запирала бар на ключ и отдавала его домработнице, под угрозой увольнения запрещая Даше возвращать его. Привычная ко всему Дарья не удивлялась – знала, как легко молодая хозяйка срывается и выключает себя из жизни на неопределенный срок. Сейчас, когда после гибели Егора Сергеевича прошло два месяца, Даша уже меньше переживала, наблюдая за тем, как Марина старается держать себя в руках. Да и Хохол не давал ей слишком уж задумываться и погружаться в свое горе. И было еще кое-что…

Апрель никогда раньше не казался таким монотонным и тягостным. Завтра с Кипра возвращается футбольная команда, а Марине до этого не было никакого дела, даже неинтересно, как они там сыграли, с кем…Ничего не хотелось, все надоело…

Телефон звонит, а трубку снять лень, все равно это кто-то неважный и ненужный. Но упертый зато – трезвонит и трезвонит!

– Да!

– Здравствуй, Марина…

«Черт тебя побери – опять надоедливый мент, достал уже! Как только ухитряется так быстро добывать постоянно меняющийся номер мобильника – непонятно! Пользуется служебным положением, что ли?»

– Чего тебе опять, Ромашин? – устало ответила Коваль, заранее зная, чего – сейчас встречу назначать будет, заколебал!

– Ты будешь сегодня в городе?

– А может, я уже там?

– Я стою напротив твоего офиса, и тебя здесь точно нет. Так что?

– Слушай, самому-то не надоело еще? Как мне от тебя отделаться, скажи? Каким волшебным словом? Тем, что на три буквы? – Она закурила сигарету и закинула ногу на перила балкона.

– Зачем ты так? – немного обиделся подполковник. – Я соскучился.

– Вот бы мне твои проблемы, а? – позавидовала Марина, покачиваясь в кресле. – Мне совсем скучать некогда.

– Так я увижу тебя сегодня? – настаивал он, и она усмехнулась:

– А ты телевизор включи вечером – там обязательно что-то обо мне будет! Ведь знаешь, что от меня журналисты уже третий месяц не отлипают, как и ты, впрочем.

Со дня гибели мужа ей просто прохода не давали, особенно когда вскрылось, что никакой это не московский строитель Грищенко погиб от выстрела в висок, а сам Егор Сергеевич Малышев, считавшийся давно погибшим. «Восстановлена справедливость!» – так об этом сказал один борзый журналист в «Криминале»… Правда, через два дня он почему-то закрылся в своем гараже и угорел в машине, надышавшись выхлопными газами… непонятно, что ж он так неосторожно…

– Марина, ты сама-то не устала корчить из себя неизвестно кого? – поинтересовался тем временем Ромашин. – Ведь я знаю, что ты совсем не такая…

– Да, я знаю, что я в принципе ангел… наверно, – усмехнувшись, проговорила она. – Только вот крылья мне как-то один человек вырвал с кровью и макнул меня потом в чан с дерьмом, чтоб не сильно гордилась. Так что теперь я именно то, чем выгляжу.

– Неправда. Тебе просто нравится думать о себе в подобном свете, вот ты и думаешь, и других еще заставляешь.

– Так не думай обо мне – в чем проблема-то?

– Легко тебе говорить, – вздохнул он. – Приезжай ко мне…

– Куда?! – поразилась Коваль такой наглости. – В управу, что ли? Это еще зачем?

– Зачем… затем, что я хочу увидеть тебя.

– Ты точно больной, Ромашин! Как медкомиссию-то обошел, скажи? В ментовку психов не берут.

– Мне исключение сделали…

– Повезло, – Марина выбросила окурок, перекинула ногу на ногу, устраиваясь удобнее. – У тебя все?

– Ты не ответила.

– А была должна?

– Марина, я ведь не мальчик, а ты заставляешь меня валяться в ногах, вымаливая возможность увидеть тебя, – тихо и грустно проговорил Ромашин.

– Саша, ты волен делать все, что хочешь. Я не принуждаю тебя ни к чему – ты сам хочешь этого. Давай прекратим бесполезный разговор, – попросила она. – Счастливо тебе, – и положила трубку, отключив телефон.

Бедолага Ромашин потерял голову в тот самый момент, когда увидел ее впервые, в тот самый день, когда погиб ее муж. Подполковник места себе не находил и был рад тому обстоятельству, что лично контролирует дело, это давало ему возможность видеть поразившую его женщину. Разумеется, Ромашин отдавал себе отчет в том, кто она и чем занимается, как и понимал то, что вряд ли она станет общаться с ним по поводам, не имеющим отношения к расследованию гибели ее мужа. Но образ Марины преследовал подполковника, заставлял постоянно вспоминать ее, сидевшую в кресле посреди огромного зала казино, ее бескровное лицо, на котором ярко и непристойно выделялись накрашенные алой помадой губы. Кто угодно выглядел бы вульгарно в таком виде, но не она – ей удивительно шло все это, и траурные одежды, и вызывающе-кровавые губы.

Ромашин был поражен тем, насколько хорошо она владела собой – только что лежала на крыльце, рыдая и не видя никого вокруг, и вот буквально через десять минут сидит собранная и почти спокойно отвечает на вопросы, только курит много. Он не мог заставить себя не смотреть на нее, и тогда она, подняв покрасневшие глаза, сказала ему что-то – он даже не понял, что именно, но взгляд отвел.

Через неделю после похорон Грищенко-Малышева подполковник приехал в «Парадиз». Его долго не впускала охрана, которая никак не могла в толк взять, что хочет от хозяйки переодетый в штатское начальник городской милиции. Да он и сам не мог внятно это объяснить, но потом нашелся:

– У меня есть одна вещь, принадлежащая госпоже Коваль, я должен вернуть ее, – и Кот впустил его.

Марина сначала не могла понять, кто это вообще такой, она и видела-то его полтора раза за все время, и фамилия его ей ни о чем не говорила. Только когда он вошел в кабинет, где Коваль сидела с чашкой чая, забросив по привычке на стол ноги, до нее и дошло, кто это.

– Чем обязана, господин подполковник? – холодно поинтересовалась Марина.

– Я приехал, чтобы вернуть вам это… – смущенно пробормотал он, теряясь под пристальным взглядом, и протянул ей раскрытую ладонь, на которой лежала подвеска, тот самый черный бриллиант, что спас жизнь Коваль и отнял ее у Егора. – Я подумал, что вам дорога эта вещь…

В синих глазах плеснул ужас, Марина даже отшатнулась от протянутой в ее сторону руки, но потом сумела прийти в себя.

– Мне это не нужно! – отрезала она, хватая сигарету. – Можете оставить себе. Если это – все, то можете быть свободны.

– Простите… я не хотел… – еще сильнее смутился подполковник, покраснев, как пацан.

Марине вдруг стало стыдно – чем перед ней виноват этот приятный на вид человек: тем, что решил вернуть безделушку, не подозревая, как ей больно ее видеть?

– Хотите кофе, господин подполковник? – произнесла она, стараясь сгладить свою резкость, и увидела в его глазах промелькнувшую радость.

– Если можно…

– Даша! – заорала Марина, и Ромашин вздрогнул от неожиданности. – Кофе свари, пожалуйста! Присаживайтесь, – указала рукой на кресло напротив.

Он осторожно опустился в кресло, не сводя с нее глаз.

– Что-то не так? – спросила она, устав от этого взгляда.

– Что? Нет-нет, просто… Сколько вам лет, Марина Викторовна? – вдруг спросил он и испугался собственной смелости. – Простите. Можете не отвечать – я ляпнул глупость…

– Тридцать четыре, – спокойно ответила она. – Я никогда не скрываю свой возраст.

– Совсем молодая…

– Для чего?

– Для всего, что вам пришлось пережить.

– Я привыкла.

Даша принесла кофе на подносике, поставила перед подполковником, забрала у хозяйки пустую чашку.

– Что-нибудь еще, Марина Викторовна?

– Нет, спасибо, Даша, можешь идти.

Воцарилось молчание. Коваль курила, Ромашин пил кофе, исподтишка разглядывая ее. Марина тоже изучала гостя.

«Видный мужичок, надо признать, жалко только, что блондин и мент. Но наружность вполне приятная и располагающая. Женат, вон кольцо на пальце, и дети есть, наверное».

– У вас есть дети, господин подполковник? – спросила Коваль, и он ответил честно:

– Есть, два сына, но они уже взрослые. Можно мне называть вас по имени?

– Пожалуйста, – пожала она плечами.

– И вы тоже зовите меня по имени, хорошо? Меня зовут Александром.

Внезапно он встал и, подойдя к ней вплотную, взял руку и поднес к губам:

– Простите… Марина, я не должен делать этого, вам сейчас не до того, но нет сил удержаться – я голову потерял с тех пор, как увидел вас в казино…

– Идите вон, господин Ромашин! – негромко, но очень зло и отчетливо произнесла Коваль.

Он пошел к двери и обернулся на пороге:

– Простите…

Когда он ушел, на Марину вдруг напал приступ истерического хохота, и она покатывалась до тех пор, пока не пришел Женька, телохранитель недремлющий:

– Что с тобой?

– Ты не поверишь – у меня сейчас был начальник ГУВД, на колени падал! – она снова скорчилась от приступа смеха. – Я не могу – почему мужики такие уроды и придурки? Что вам всем вокруг меня – медом, что ли, намазано?

– Погоди… – перебил Хохол. – Он к тебе приставал, что ли?

– Не хватало еще! Я – и с ментом?! Западло, Женька!

Если бы кто-то сказал ей, что ровно через два месяца она окажется в постели с этим самым ментом, пришла бы в ярость…

Боль – она черного цвета, обволакивающая и ласкающая. Коваль осознала это на кладбище, приехав на сорок дней к мужу. И мрамор памятника не казался ей больше холодным, и место это не вызывало отрицательных эмоций, скорее – наоборот. Марина прижималась лицом к плите, чувствуя, как она теплеет от этого, как будто Егор отвечает жене. И традиционные белые розы не казались больше чем-то печальным – просто цветы, которые так любил муж… Наверное, все ее эмоции выплеснулись в тот раз, когда Егор инсценировал свою гибель, Коваль пережила шок тогда, два года назад, а сейчас приняла все как очередной удар судьбы.

Хохол был единственным, кого утомляли эти поездки на кладбище – он не мог простить Малышу того, что он отнял Марину, и теперь она не подпускает его к себе. И вообще обходится без мужиков, что для нее равносильно подвигу. И с так идиотски забеременевшей Веткой никаких отношений она тоже не поддерживала, игнорируя ее. Да и сама ведьма со дня похорон Егора не звонила и не приезжала, жила у себя, а Маринин племянник Колька регулярно наведывался к ней и сообщал тетке последние новости. Как ни странно, он был не в курсе Веткиной беременности, хотя не исключено, что мог быть ее причиной. Почему та не говорила – Коваль не понимала.

Сегодня, после посещения кладбища, Марина вдруг решила навестить подругу, но, когда сказала об этом Хохлу, тот взвился:

– Опять началось?!

– Тебя это не касается, – совершенно спокойно ответила Коваль, вставая с лавки и собираясь уходить. – Отойдите все, дайте с мужем попрощаться.

Охрана отошла метров на десять и встала спиной к хозяйке, а та снова прижалась лицом к черной мраморной плите и прошептала:

– Пока, Малыш… я скоро приеду опять, ты меня жди, хорошо? И помни – я люблю тебя, родной…

Отряхнув перчатку от рыхлого снега, который здесь еще лежал, Марина вышла из оградки и пошла к машине. Усевшись на заднее сиденье рядом с мрачным Хохлом, она велела водителю ехать в город, в центр, где жила подруга.

– Поедем домой! – попросил Хохол, но Коваль отрицательно покачала головой:

– Нет, мне надо к Ветке. Ты стал слишком много позволять себе, Женя, мне это не нравится.

– Мне тоже не нравится кое-что, – буркнул Хохол. – Например, то, что ты все время от меня бегаешь. Я что – совсем чужой тебе?

– Нет. Но больше ничего не будет.

– Почему?

– Не хочу.

Он замолчал и отвернулся, глядя в окно. Марина не обольщалась, что он поверил ей, но сказала то, что чувствовала – не хотела она его больше, все кончилось, перегорело. Если бы вдруг Хохол решил уйти, она расстроилась бы, но только потому, что привыкла к его присутствию, к тому, что он всегда мог защитить. Но не более того.

…Ветки дома не оказалось, где ее черти носили – непонятно, но, значит, не судьба сегодня перемирие устраивать.

– Тебе повезло, – хохотнула Коваль, возвращаясь в машину и глядя на Хохла.

– Это не мое дело, – угрюмо бросил он.

– Вот спасибо!

Дома ожидал сюрприз – повестка из прокуратуры. Дело об убийстве мужа, конечно, завели, но на успех в милиции особо не надеялись – не раскрываются такие дела… И каждый понимал, что Коваль сама куда быстрее найдет и накажет исполнителей и заказчиков, чем это сделает прокуратура и милиция, поэтому никто слишком уж землю не рыл, так – для видимости. Но завтра ехать все же придется. Марина весь остаток дня провела в постели, читала какую-то ерунду и запивала ее зеленым чаем. Даже Хохол, привыкший к тому, что после кладбища она непременно напивается в дрова, был шокирован – Коваль не попросила принести текилу, только чай.

– Ты не заболела? – Он пощупал лоб, и Марина улыбнулась:

– Странно видеть меня трезвой?

– Ты никогда не изменяешь своим привычкам, а сегодня…

– А сегодня не хочу. Устала. Полежи со мной, – попросила она неожиданно для самой себя, да и для него тоже.

Женька прилег на край кровати, но Коваль притянула его ближе к себе, подергала за майку:

– Ты не знаешь, что я терпеть не могу одетых мужиков в своей постели?

– Тебя не поймешь – то не подходи, то раздевайся, – пробормотал он, снимая майку и спортивные брюки. – Иди ко мне, – он обнял ее, но Марина, отстранившись немного, негромко сказала:

– Женя, я не шутила.

– Я понял. Но обнять тебя я могу?

– Можешь. Можешь даже остаться у меня, но предупреждаю – если что, не жалуйся потом!

– Не волнуйся, цела будешь…

Как же она всю ночь хотела его, кто бы знал… Но она дала себе слово, что этого больше не будет, и сдержит.

Визит в прокуратуру шокировал – вместо следователя в кабинете ожидал начальник ГУВД.

– Что вы делаете здесь, господин подполковник?

– Жду вас, – честно ответил Ромашин, отодвигая ей стул.

– Зачем?

– Хотел увидеть.

– Странный способ вы нашли, – заметила Коваль.

– Но ведь по-другому вы не согласились бы, – резонно откликнулся он.

– И что будет дальше? – поинтересовалась Марина, вынимая сигареты.

– А чего бы вам хотелось?

– Мне?! От вас?!

– Вы делите мир на ментов и правильных людей, да, Марина Викторовна? – усмехнулся Ромашин. – Иначе откуда такой сарказм в голосе?

Она смотрела ему прямо в глаза и улыбалась, а внутри все почему-то вздрагивало. Чем-то неуловимым этот мент напоминал ей погибшего мужа. Ромашин оказался изобретательным – он взял ее за руку и поднял со стула, притягивая к себе:

– Поедем ко мне, девочка… поедем, я не могу здесь…с тобой нельзя так, ты же совсем другого уровня женщина… поедем, Мариша… – Он словно не замечал, что невольно перешел на «ты», и она тоже не заметила этого.

Не понимая, что нашло на нее, Коваль спокойно дала увести себя из кабинета, вывести через пожарный выход во внутренний двор и усадить в припаркованную там «Волгу».

– Охрана с ума сойдет… Куда мы едем? – пробормотала она.

– Ко мне на дачу.

– Ты спятил, да? Ты хоть понимаешь, что сейчас происходит? – спросила Марина, глядя на его решительное лицо.

– Конечно – я везу к себе женщину, которая лишила меня сна и желания работать. – Подполковник улыбнулся, довольный таким поворотом событий.

Он приготовился услышать от нее что угодно, приготовился даже к тому, что она ударит его, начнет кричать… Но Коваль сидела в его машине абсолютно спокойная, только про охрану вот вспомнила.

– Нет, Ромашин, ты на это с другой стороны посмотри – подполковник, мент, начальник городской управы, везет к себе бандитку…

– Не наговаривай на себя! – отрезал он, сворачивая на проселок. – Мне все равно, кем ты себя считаешь.

– Так это не я – это твои братья по классу! – засмеялась Коваль, положив свою руку на его, сжимающую руль, и Ромашин вздрогнул от прикосновения прохладной кожаной перчатки.

Дача оказалась на уровне – двухэтажный коттедж, в котором и зимой было неплохо. Ромашин быстро затопил камин, подвинув Марине кресло.

– Не замерзла? Сейчас быстро тепло станет, здесь вообще всегда тепло. Хочешь коньячку? – предложил он, положив руки ей на плечи.

– Не хочу.

– А я бы выпил…

– Нервничаешь?

– Есть немного, – признался Ромашин, осторожно наматывая на палец прядь черных волос. – Ты думаешь, мне было легко решиться?

– Решился ведь, – пожала она плечами.

Он обошел кресло, в котором Марина сидела, опустился на пол и уткнулся лицом в ее колени:

– Если бы ты знала, что творится сейчас у меня в душе…

– Я не хочу знать этого – мне и своего хватает. – Она опустила руку на его голову, прикоснулась к волосам, и он поднял глаза:

– Если ты сейчас скажешь, я отвезу тебя домой…

– Что, передумал? – улыбнулась Коваль, погладив его по щеке.

– Как я могу передумать? Но ведь и заставить тебя я тоже не могу… если ты не хочешь, ничего не будет.

– Тогда зачем ты замутил все это?

– Уже не знаю…

– Хочешь, скажу? – Она наклонилась к его лицу близко-близко и зашептала: – Потому что тебе до смерти захотелось узнать, что же во мне такого, что заставляет тебя постоянно обо мне думать… Пойдем, Саша, я покажу тебе все, что ты хочешь…

Он подхватил ее на руки и понес в спальню, на кованую кровать, осторожно раздел и замер, глядя.

– Господи…

– И что такого ты увидел, что повергло тебя в ступор? – поинтересовалась Коваль, ложась на бок.

– Тебя…

– Иди ко мне…

Он долго лежал рядом, боясь прикоснуться, только гладил пальцами лицо. Марине было странно наблюдать за подобной нерешительностью – обычно мужики сразу знали, что и как.

– Можно, я поцелую тебя?

– Саша, ты такой смешной – я лежу перед тобой совершенно голая, а ты спрашиваешь разрешения поцеловать меня…

– Я боюсь, что ты исчезнешь, если я к тебе прикоснусь.

– Если бы я собиралась исчезнуть, я изначально не поехала бы – к чему такие сложности? – Она перевернулась на живот и поцеловала его грудь, едва коснувшись губами. – Ты же видишь – я здесь, с тобой…

Это было странно – взрослый мужчина вел себя как подросток, впервые оказавшийся в постели с женщиной. Он долго изучал ее, прежде чем войти, целовал и гладил так нежно, что Марине почему-то хотелось плакать – таким иногда бывал Егор… Когда же она, заплакав все-таки, упала лицом в подушку, он изумленно повернул к себе ее голову и, поцеловав в губы, спросил:

– Что с тобой, Мариша? Я сделал что-то не так?

– Нет, Саша… – всхлипнула она. – Дело не в тебе… я не могу привыкнуть к тому, что теперь я на самом деле одна… понимаешь – я отвыкла быть одна…

– Ты не одна – я с тобой, – целуя ее снова, проговорил он.

– Ты не со мной – у тебя жена и дети.

– Это неважно. Я никогда не видел такой женщины, как ты.

– Да таких, как я, вообще редко кто видел, – усмехнулась Коваль, вытирая глаза. – И одни проблемы от этого.

– Не говори так, – попросил он, взяв ее лицо в свои ладони. – Не могу слушать. Я все готов сделать для тебя, все, что ты захочешь. Только будь со мной.

– Ты спятил, Саша, – это ведь абсолютно невозможно, подумай о своей карьере, которая рухнет под откос сразу, как только станет известно о нашей связи. А известно станет очень быстро, поверь мне, – все, что связано со мной, попадает на первые полосы и на все местные телеканалы.