***

– Нет, ну какая несправедливость! – в сердцах проговорила Ирина и с раздражением запустила небольшую гобеленовую подушку в музыкальный центр. Подушка попала удачно. Захочешь повторить и то не сможешь. Прямо по кнопке отключения питания, и центр тут же выключился.

«Вырубился, ну и к лучшему» – подумала Ирина и, свернувшись калачиком на кровати и укутавшись плотнее в плед, принялась размышлять над несправедливостью судьбы.

Несправедливость заключалась в том, что на любимой радиостанции вечерний эфир вести начал не как обычно Дмитрий Голубев, а Нина Воскресенская. И пережить это Ирине было чрезвычайно трудно.

Ведь она готовилась к каждому эфиру любимого радиоведущего как к свиданию с ним. Её завораживал его мягкий баритон, а также легкий и немного ироничный стиль ведения эфира. Она помнила все его шутки и сопереживала всем новостям, будто он их говорил не целой стране, а лично ей одной – Ирине Заслоновой. Ей и больше никому. Каждый эфир она хотела ему позвонить, даже телефон рядом с собой на кровать ставила. Хотела, но не могла. Как только она поднимала трубку, в горле пересыхало, а мысли начинали скакать как бешенные. И Ирина понимала, что даже если сейчас дозвонится в эфир, сказать она все равно ничего не сможет. Даже по бумажке заготовленный текст (уж сколько раз пыталась написать) и то не прочтет.

«Интересно, почему все же не он… – думала Ирина, – может, заболел?»

Мысль о возможной болезни Дмитрия её взволновала. Вдруг ему сейчас плохо, и он один страдает, и даже чай с лимоном для него заварить некому? Вот если бы она могла оказаться рядом с ним, она бы и чай заварила, и поесть приготовила. Ведь это, наверное, так приятно готовить для любимого человека. Когда он в ответ на заботу ласково поцелует тебя и шепнет на ушко какую-нибудь двусмысленную шутку по поводу, что остаток вечера лучше провести не на кухне, а в спальне… Не то, что готовить для вечно всем недовольной тети Риты. От нее ведь и доброго слова не дождешься. Только и знает, что шпынять. Это не сделала, то сделала не так. Мысли привычно съехали на жалость к себе и оплакивание собственной горькой участи. Но вот за что её так обделила природа. Ни броской внешности, как у тети, ни способностей как у той… Вот была бы она как тетя ведуньей, а так приходится быть у нее на побегушках, постоянно выслушивая упреки, что её пригрели и держат лишь из жалости. Порой это доставало её так, что хотелось все бросить и уехать. Только уезжать было некуда. Дом матери в деревне совсем развалился после смерти той. А денег на его ремонт ей не достать. А если и достать, менять городскую жизнь со всеми удобствами на деревенскую – радость не велика. Да и что ей в деревне делать? Мужа-алкоголика какого заиметь, вроде её собственного папочки, который по пьяни утонул в реке, когда ей еще и двенадцати не было, и корячиться всю жизнь на ферме как мать? Нет в деревне жизнь не для нее. Но и в городе, жизнь оказалась не по ней. Её пугало обилие незнакомых людей, их постоянная суета, необходимость тоже куда-то бежать и что-то непрерывно делать. Для нее даже поход в ближайший магазин раз в день был великим подвигом, который она совершала, лишь боясь гнева своей волевой и строгой тети. Попробуй не сходи – вечером такой нагоняй получишь, что небо с овчинку покажется.

Одним словом судьба к Ирине Заслоновой была несправедлива, а жизнь её безрадостна и уныла. Единственным ярким пятном были вечерние эфиры с любимым ведущим, которые начинались за два часа до возвращения тети домой и шли как раз до её прихода. Ирина едва успевала выключить приемник и метнуться на кухню, изображая, что с нетерпением ждет возвращения домой тетушки, чтобы покормить ужином. И вот сегодня её лишили обычной маленькой радости, поэтому Ира была безутешна. Жалость к себе затопила все её сознание и в мыслях о несправедливости мироустройства она незаметно для себя заснула.

Проснулась она от громких воплей:

– Ирка! Дурья твоя башка, мало того, что ты снова продукты хорошие переводишь, так опять новую сковородку спалила! Ты что не чувствуешь что ли, что от гари уже дышать нечем??? Или ты нарочно решила пожар устроить?

Иру просто подбросило на кровати. Судорожно втянув носом воздух, она поняла, что забыла выключить котлеты.

– Я не нарочно, тетя Рита, – она выскочила на кухню.

Тетя в сапогах, пальто и шляпке, распахивала тем временем окно.

– А как? Специально? – раздраженно повернулась она к ней. – Ну вот как можно не почувствовать такой запах?

– Я уснула… – Ира потупилась.

– Это зачем, позволь узнать, ты котлеты поставила жариться, если решила пойти лечь спать?

– Я их пожарила… а выключить забыла… а потом уснула… – тихо пояснила она.

– Это за сколько до моего прихода ты их пожарить решила, что они так сгореть смогли?

– За два часа… – еще тише выдохнула Ира. Она знала тетю обмануть невозможно, и ложь её раздражает до крайности, поэтому врать не решилась.

– Зачем? Зачем жарить магазинные котлеты за два часа до того как их можно будет съесть? Объясни мне: зачем? Я поняла бы, если бы ты сама их делала… ну трудно рассчитать, сколько времени займет: прокрутить фарш, все смешать, пожарить… тут хоть как-то понятно… А здесь? Достать из упаковки две котлеты, и положить на сковороду за пятнадцать минут до моего прихода, это что так трудно? Зачем жарить, а потом подогревать?

Тетя уперлась в нее испытующим взглядом. Ира молчала. А что она могла сказать? Ну не объяснять же тете, что она жарит котлеты заранее, потому что не хочет отвлекаться от эфира, ведь на кухне нет радиоприемника.

Не дождавшись ответа, тетя горестно покачала головой и, проронив: – Ну что же за наказание такое свалилось на мою голову… – вышла в коридор, чтобы, наконец, снять уличную одежду.

Ира, зябко поеживаясь от сырого и прохладного осеннего воздуха, врывающегося в окно, робко застыла посреди кухни, не зная, что делать дальше.

Через некоторое время тетя вновь заглянула на кухню:

– Ну что столбом стоишь? Иди к себе в комнату, а то еще простынешь, не дай Бог, горе ты мое луковое.

– А ужин? – Ира несмело взглянула на нее.

Высокая, статная тетя даже в тапочках не теряла импозантности.

– Иди, – тряхнула она своими шикарными каштановыми кудрями. – Протянет тут немного, и я макароны поставлю отвариваться. Макароны с тобой поедим, раз ты и котлеты, и сковороду спалила.

– Да я тоже макароны отварить могу…

– Иди уже, – тетя раздраженно поморщилась, и её зеленые ведовские глаза сердито блеснули, – ты уже наготовила сегодня. Хватит.

Посчитав за благо не спорить, Ира тихо скользнула обратно в свою комнату. И, забравшись с ногами в кресло, стала вновь размышлять над своей печальной судьбой.

***

Примерно через полчаса тетя позвала ее.

– Ирина, иди есть!

Она выглянула из своей комнаты. Тетя суетилась в гостиной, накрывая на стол, на котором уже дымилось блюдо с макаронами. Ира только шагнула к столу, как тетя сурово одернула ее:

– Руки иди вымой! Сколько раз говорить, что перед едой руки мыть положено?!

Ира безропотно отправилась в ванную, а когда выходила оттуда тетя крикнула ей:

– Ир, масло сливочное из холодильника захвати.

Испуганно втянув голову в плечи, Ира шагнула к двери гостиной:

– А у нас нет масла, тетя Рита.

– Почему? – тетя удивленно воззрилась на нее: – Я же оставила тебе подробный список, что купить в магазине. Ты в магазин не ходила?

– Ходила. Но там не было вологодского масла.

– Купила бы другое…

– Я не знала какое.

Тетя, возведя глаза к потолку, медленно опустилась на стул и тяжело вздохнула. Потом, вновь взглянув на племянницу, тихо спросила:

– Ирина, если в том магазине, где ты была, не было вологодского масла, то ты могла или сходить в другой магазин, или с мобильного позвонить мне, чтобы спросить какое еще масло можно купить взамен вологодского. Почему ты не сделала это?

Ира, потупившись, молчала. Какой толк объяснять тете, что в другой магазин она пойти не сообразила и мобильный с собой в магазин не брала. Да если б и взяла, звонить ей все равно бы не стала. Ей хватило того, как тетя неделю назад сурово отчитала её за несвоевременный звонок во время совещания. Как будто Ира могла знать, когда совещание, а когда нет…

– Ладно, – тетя сокрушенно покачала головой, – садись. Будем есть макароны без масла. Что с тебя взять. В следующий раз буду писать, что покупать, если вдруг нужного продукта в магазине не окажется.

Ира села и, наложив макароны себе в тарелку, принялась за еду. Тетя придвинула к ней тарелку с нарезанными помидорами и огурцами:

– Овощи бери, что пустые макароны есть…

– А можно я не буду овощи, а возьму молоко и сахарный песок? Я люблю макароны с сахарным песком.

– Бери, что хочешь. Я, по-моему, ни холодильник, ни шкафы на ключ не закрываю, – тетя недоуменно пожала плечами.

Ирина встала и прошла на кухню, еще хранившую устойчивый запах сгоревших котлет. Налив стакан молока и захватив сахарницу, она вернулась в гостиную.

Тетя, отставив пустую тарелку, сидела, откинувшись на высокую спинку стула, и листала модный журнал. Ира знала эту её привычку. Поев, тетя некоторое время, не вставая из-за стола, просматривала журналы, а потом просила заварить чай.

Поставив молоко, Ира начала сахарить макароны и тут её заинтересовала картинка на развороте журнала. Пытаясь кверху ногами рассмотреть изображение, она резко поставила сахарницу прямо на стакан с молоком. Стакан с дребезгом раскололся, а молоко плеснулось на стол.

Тетя испуганно вскочила, стряхивая рукой капли молока со своего костюма и недоуменно переводя взгляд с белой лужи, растекающейся по столу на замершую Ирину с сахарницей в руке. Потом резко метнулась к шкафу, достала тряпку и стала вытирать стол и собирать осколки, бросив раздраженно:

– Поставь сахарницу, сядь и доешь, наконец!

Нервно сглотнув, Ира села и придвинув поближе тарелку, принялась за еду. Ей было не по себе, и она старалась съесть все как можно быстрее.

Наведя на столе порядок и выбросив осколки, тетя села напротив и тихо проговорила:

– Не давись. Я не тороплюсь и подожду, чтобы ты доела, и мы могли спокойно обсудить все случившееся.

Ира запихнула в рот последнюю порцию макарон и отодвинула тарелку:

– Я доела, тетя.

– Тарелки на кухню отнеси.

Ира молча встала, отнесла тарелки, вернулась и села вновь. Она знала, что её ждет длительная воспитательная беседа и никуда ей от нее не деться.

Однако тетя, нервно постукивая пальцами по краю стола, молчала. Ира молчала тоже. Наконец та, нервно сглотнув, хрипло проговорила:

– Мне это все надоело, племянница.

И Ира не узнала её голоса. В нем не было ни обычного уверенного спокойствия, ни привычного напора. Впервые в жизни Ирина услышала в голосе своей тетки то ли растерянность, то ли отчаяние.

– Ну я же не нарочно, тетя… – испуганно прижала она руки к груди, – я, конечно, понимаю, что и стол очень дорогой, и костюм Ваш… но я правда не нарочно…

– Дело не в столе, хоть он и достался мне еще от твоего деда и дорог не только тем, что это очень ценный мореный резной дуб, но и как память… и уж конечно не в костюме… мне вообще плевать на него… Дело в том, что наши с тобой отношения, племянница, зашли в тупик. Ты видно столь же бестолкова, как и мать твоя, и разумной самостоятельности от тебя ждать не приходится. Хоть та бестолкова была как раз не в этом… Но в любом случае, похоже, что послана ты мне Всевышним именно, за то, что когда-то, мать твою я образумить не позволила…

– Я ничего не поняла, тетя. О чем Вы? – растерянно пробормотала Ира.

– О том, что когда-то я не дала твою мать наставить на путь разумный и правильный. И видно сейчас расплачиваюсь за то. Вот скажи. Только честно скажи: она была счастлива? Хоть когда-то была?

– К чему Вы это, тетя Рита? – Ира недоуменно вскинула брови.

– Ответь! Твоя мать была счастлива? – требовательно повторила тетка.

– Ну не знаю… вряд ли… – растерянно пожала плечами она в ответ.

– Вот. Я всегда подозревала это… Всегда! Только она гордая была и предпочитала не жаловаться, а лично расплачиваться за собственную бестолковость… Только и мне видно теперь время расплатиться пришло. Но ничего, выводы я сделала. И то, что я по дурости, ну и глупой солидарности детской допустила, больше не допущу. Тебе я не позволю этот номер повторить! Тебя я заставлю за ум взяться! Хоть и нет у тебя дара, но и без него в жизни много чего добиться можно. И я заставлю тебя это сделать. Силой заставлю! – тетя до побелевших пальцев сжала лежащую рядом с ней салфетку, в её глазах сверкала решимость.

– Тетя… я не понимаю ничего, – Ира испуганно хлюпнула носом, её напугал такой настрой тети.

– А тут и понимать нечего, – та раздраженно отбросила в сторону салфетку, – когда-то давно я не дала нашему отцу силой твою мать образумить. Мне казалось, у каждого человека есть право свой собственный путь выбирать. Как оказалось, я ошиблась и обрекла Нину на долгие годы безрадостной и тяжелой жизни. Что ж постараюсь эту ошибку не повторить с тобой.

– Вы обрекли? – удивилась Ира. – Вы же младше мамы были… и намного…

– Ну пять лет не такая уж большая разница, – хмыкнула тетя. – Мне тринадцать тогда было, ну а ей соответственно восемнадцать. Так что обе уже в разуме были.

Любопытство пересилило природную застенчивость, и Ира не удержалась от вопроса:

– Тетя, а что произошло?

– Думаю, тебе не повредит узнать о том, – тетя задумчиво коснулась волос на виске длинными тонкими пальцами с великолепным маникюром. – Кстати, то, что Нина, как я поняла, не рассказывала тебе ничего, для меня тоже факт, подтверждающий, что решение тогда мы приняли с ней неправильное.

Тетя глубоко вздохнула и, печально качнув головой, начала рассказ:

– Ты ведь знаешь, что росли мы с Ниной без матери, она умерла моими родами. И воспитывал нас обеих отец. Времени много уделять он нам не мог, и были мы с ней в основном предоставлены сами себе. Отец, конечно, знал, что дар у нас обеих с ней есть, и старался заставить его развивать, но это не мешало нам расти, что в поле трава.

– У мамы был дар предвидения? Я не знала об этом никогда, – удивленно протянула Ира.

– Когда ты родилась – уже не было. У женщин в нашем роду пропадает он с рождением ребенка. И детям лишь через поколение передается, если у мужа дара нет.

– Почему?

– Ты задаешь странные вопросы, – тетя раздраженно повела плечом. – Откуда я знаю почему? Просто случается так и все. Кстати, у тебя все шансы ребенка с даром родить.

– Выходит, мама от дара отказалась, чтобы меня родить?

– Нет, она отказалась от дара, чтоб за отца твоего замуж выскочить, – хмуро обронила тетя, и сердито поджала губы, – и я, как последняя дура, ей в этом поспособствовала.

– Это как?

– А так. Отправил нас наш отец в конце лета в деревню. Нина как раз школу закончила и в институт поступила. Вот он и решил, что и ей, и мне свежий воздух перед новым учебным годом хоть на месяц, но необходим. И снял он для нас комнату у одной старушки в деревне и попросил её за нами приглядывать. Воздух свежий, речка, лес – красота. Мы с Нинкой целыми днями то на речке, то в лесу пропадали, но только повстречался нам однажды гармонист местный. Весельчак и балагур со смоляными кудрями. По нему все окрестные девки сохли, а он лишь Нине стал внимание оказывать. Конечно же, городская приехала. Ну и она устоять не смогла. Тот бывало лишь к дому подойдет, да затянет:

Ой, пойду-выйду на улочку,

Постучу в окошечко к любушке.

Ты услышь мою песенку, милая,

Да и выйди ко мне, ненаглядная.

И Ниночка наша, готова уже была к нему не только на улицу бежать, а и на край света мчатся за ним вприпрыжку. Хозяйка, где мы жили, завидев такое дело, тут же отписала нашему отцу. Что так мол и так. Приезжайте, а то не ровен час, не услежу за Вашей старшенькой. Ну и отец приехал. Нинке конечно головомойку устроил и сказал, что поутру мы все домой поедем. Она в слезы: «Не поеду, мне жизнь без него не мила». А отец ей: тебе, мол, дорогая, не о парнях думать следует, а дар свой беречь и приумножать и институт закончить. Нинка тут и вовсе разошлась: «Не нужен мне никакой дар и институт не нужен, – рыдает, – если я ради них любовь свою сгубить должна. Ночью к нему сбегу. Хоть из окошка вылезу, а сбегу!». Тогда отец запер её в сарае и сказал, что насильно увезет, чтоб она там не причитала. Ну а я по дури, другого слова сейчас и не подберу, ночью у отца ключ стащила и Нину выпустила. Утром мне досталось, конечно, от отца, а вот Нину он искать не стал. Сказал, раз сбежала от него, нет у него больше такой дочери, пусть сама, как хочет, так и живет. Забрал меня, не став слушать никаких моих просьб простить ее, и уехали мы. Вскоре я узнала, что Нина вышла замуж за твоего отца, она написала нам. Но наш отец не простил её и мне с ней и видеться, и переписываться запретил. Я лишь после его смерти с ней общаться начала… Она тогда меня ни разу не упрекнула… мол сама решила, сама и расплачиваюсь,.. хотя я видела, что несладко ей живется. И от помощи моей всегда отказывалась. Лишь как-то обронила, что очень жалеет, что даже перед смертью отец её так и не простил… Кстати, после её побега он за мое воспитание взялся всерьез. Думаю, благодаря лишь этому я и институт закончила, и аспирантуру, и две диссертации по психологии и психоанализу написала и защитила. Да и работа у меня сейчас такая, тоже только благодаря той базе, что он в меня вложил. Так что скажу тебе, дорогая племянница, жизнь заставила меня понять: чувства – чувствами, но, чтобы жить хорошо, надо уметь их контролировать, и детей тому же учить. Возможно, насилие и не самый лучший способ образумить, но поверь мне – самый действенный. Поэтому отныне, моя дорогая, буду жестко заставлять и контролировать.

– Тетя Рита, но я же не сбегаю никуда, – Ира непонимающе взглянула на нее.

– Не сбегаешь, – подтвердила та. – Но ты абсолютно не контролируешь свое поведение и, насколько я понимаю, не желаешь выполнять даже элементарные мои требования. Хватит мне тут этого твоего разгильдяйства. Я сыта им по горло. Я все ждала, что ты сама, попривыкнув к жизни со мной, за разум возьмешься, но как видно – напрасно. Ты не желаешь учиться, ты не интересуешься ничем. Ты целыми днями сидишь у себя в комнате и ни-че-го – это слово тетя произнесла по слогам, – не делаешь. Так нельзя! Как ты себе представляешь свою дальнейшую жизнь? Чего ты достигнешь, сидя в комнате, с приемником и телевизором в обнимку? Тебе уже восемнадцать. Ты совершеннолетняя, взрослая девушка, а ведешь себя как неразумное дитя. В общем все, Ирина. Мне надоело. К тому же я вижу к чему это приведет, если я не вмешаюсь… Вижу!

– Вы видите мое будущее? И что меня ждет? – Ира заинтересованно взглянула на тетку.

– Все не так однозначно, на будущее можно влиять. Но я вижу, что если все оставить, как есть, то повторишь ты безрадостную судьбу своей матери, причем опять же благодаря моему попустительству… – тетя нервно сглотнула.

– B что мне делать, чтобы её не повторить?

– Делом заняться! Делом! И посвятить себя не пустым мечтаниям и фантазиям, а достижению какой-то цели.

– Какой? – Ира испуганно вжала голову плечи, напор тетки её пугал.

– Что ты хочешь добиться в жизни? – не снижая натиска, устремила на нее взгляд тетя, – Кем ты хочешь стать?

– Ну не знаю… – растерянно пробормотала она.

– Хорошо, – тетя нахмурилась и, отведя взгляд, тихо забарабанила пальцами по краю стола. – Не хочешь сама искать занятие по душе, за тебя найду я и заставлю стать профессионалом своего дела. Таким, которого ценят, таким, который не пропадет ни в какой ситуации и будет независим.

– Вы хотите, чтобы я пошла работать?

– Нет, пока я хочу, чтобы ты пошла учиться.

– В институт? – несмело спросила Ира. Учеба давалась ей с трудом.