– Мы приземлились в аэропорту Внуково города Москвы. Погода в Москве отличная, плюс двадцать два градуса. Просим вас оставаться на своих местах до полной остановки самолета и…

Слова капитана напрочь игнорируются: щелкают ремни безопасности, люди вскакивают со своих мест, чтобы поскорее стащить с полок ручную кладь и выстроиться в длиннющую очередь. Как будто их выпустят из самолета раньше, чем прицепят «рукав».

Я не тороплюсь. Да и зачем? Помимо увесистого рюкзака со мной прилетел чемодан, хотя скорее, чемоданище, который придется ловить на ленте выдачи багажа. Но я народ понимаю: в моей крови тоже гуляет адреналин. Не из-за перелета – я уже летала, пусть это было в детстве, а потому что я впервые в Москве одна. И могу делать все, что захочу.

Сматываю наушники и меняю время на московское. В этот момент очередь наконец-то начинается двигаться к выходу, и я уже вместе с ней. Во Внуково я впервые, но он мало отличается от других аэропортов: стеклянные переходы, высоченные потолки и металлический каркас, удерживающий все это. За огромными окнами безоблачное небо и яркое, уже осеннее солнце. Не жалею, что выбрала самолет, хотя перелет «Победой» и билет на аэроэкспресс обошлись мне в два раза дороже, чем попутка на «Бла-бла-каре». Я решила, что так быстрее и безопаснее, хотя, возможно, с последним нелюбители самолетов не согласятся.

Звонок застает меня именно тогда, когда я пытаюсь стянуть чемоданище с ленты, и проходит мимо, в отличие от чемодана, в ручку которого я успеваю вцепиться. Его перехватывает парень с моего рейса. Высокий, с косой челкой и широкой улыбкой. А главное – с волосами цвета пшеницы.

– Давай помогу.

– Спасибо, – улыбаюсь в ответ и поправляю лямку рюкзака на плече.

Опыт общения с парнями у меня практически нулевой, поэтому даже немного стыдно, что на моем лице из косметики только вишневый блеск для губ. А еще, что для своего путешествия я выбрала старые, растянутые джинсы и белую футболку с надписью «Be a voice, not an echo». Удобно, но слишком простенько. Особенно для знакомства с парнем, черная майка которого не скрывает рельефа мышц.

У него сильные руки, а предплечья украшают сложные узоры татуировок, но так как пялиться на них не совсем вежливо, то я перевожу взгляд на чемоданище в кислотно-оранжевом чехле. Успеваю только отметить, что по широкому мужскому запястью будто скользит огромный скорпион.

– Нравится?

Черт! Глазастый.

– Да, – признаюсь. – Скорпион как живой.

– Работа моего ученика, – заявляет гордо.

– Ученика?

На вид ему лет двадцать пять, так что ничего удивительного в моем удивлении нет.

– Да, у меня свой тату-салон.

Вау! Я люблю татуировки, но пока что моя кожа девственно чиста, не считая пробитых в тринадцать лет мочек ушей. Ужасно боюсь боли!

– Влад, – протягивает он ладонь, которую я с удовольствием пожимаю.

– Вета.

– Это сокращенно от Светы?

– Нет, от Елизаветы.

Он хочет спросить что-то, но мой телефон опять разрывается знакомой мелодией. Лезу в карман джинсов и, не глядя, нажимаю отбой. Я и так знаю, кто звонит… Но кажется, абоненту все равно на то, что я занята, потому что звонок сразу же повторяется.

Тогда я отбиваю снова и торопливо набираю сообщение: «У меня все хорошо. Перезвоню позже».

Когда буду готова к этому разговору. Если буду готова. Поэтому ко всему прочему выключаю на телефоне звук.

– Парень? – спрашивает мой новый знакомый.

– Нет, – мотаю я головой и признаюсь: – Мама.

Его улыбка превращается в понимающую.

– Волнуется? Моя такая же.

– Ага, – киваю я.

А еще она, наверняка, в гневе, но это не то, чем стоит делиться.

Влад снимает с ленты свою сумку, кладет на чемоданище и идет к выходу. Галантно, и это мне нравится.

– Надолго в Москву?

Вскидываю подбородок и смотрю ему в глаза. У него они светло-карие.

– Надеюсь, что навсегда.

– Дерзко, – смеется Влад. – Тогда желаю удачи в покорении столицы!

– С чего ты взял, что я собралась ее покорять?

– С таким вызовом во взгляде? Только покорять.

Я смеюсь в ответ.

– Нет, не поэтому… Долго объяснять.

– О’кей. Тогда может пересечемся снова? Выпьем кофе, и расскажешь про свои планы?

– С удовольствием, – соглашаюсь.

Мы обмениваемся номерами телефонов, и он провожает меня до вагона аэроэкспресса. Жаль, что нам не по пути: Влада уже ждет такси. Но знакомство с таким классным парнем –  хороший знак, это точно.

За окном электрички рассматривать нечего, тем более она движется слишком быстро, а я взбудоражена знакомством и собственной смелостью, поэтому достаю из рюкзака свою книгу желаний, потрепанный блокнот, с которым не расстаюсь уже несколько лет. В него я записываю самые сокровенные мечты, мысли и все свои планы.

Нахожу в самом начале списка нужный пункт.

Переехать в Москву.

Да! Со щемящим чувством в груди ставлю рядом особенно жирную галочку.

Я в Москве, и теперь буду здесь жить.

Второй по важности пункт в моем длинном списке вещей, которые хочу сделать или попробовать в своей жизни. Важное и всякие пустяки вроде узнать, каковы на вкус устрицы, или остановиться в пятизвездочном отеле. Я веду его с двенадцати лет, пусть старомодно, но мне нравится ощущение бумаги под пальцами, шелест страниц, едва уловимое поскрипывание стержня ручки, когда пишешь, особенно, когда вычеркиваешь сделанное. Это особый кайф и самый торжественный момент!

И мой большой секрет.

Переезд занимает второе место в топе заветного, а первое… Первое принадлежит тому, ради чего я здесь.

От Киевского вокзала до пункта моего назначения две остановки на метро. Дом старый, но лифт, к счастью, работает. Не представляю, как бы я тащила чемодан на четвертый этаж по лестнице.

– Ветка!!! – визжит Катя, увидев меня на пороге, и бросается обнимать. Она на полторы головы выше, поэтому меня едва не сносит в сторону. – Я так соскучилась! Прямо соскучилась-соскучилась!

– Еще бы, Емцева! Два года прошло.

– Два года! Капец как много!

Катя – моя школьная подруга. И самая лучшая. Мы как познакомились в первом классе, так все время сидели за одной партой, а после уроков вместе гуляли. Надолго вообще не расставались. Ей я могла доверить любой секрет, зная, что об этом никто не узнает. Мы были не разлей вода, даже во всех списках наши фамилии стояли рядом, но в девятом классе родители Емцевой уехали в столицу и забрали единственную дочь с собой. С тех пор мы общались через ВК и WhatsApp, а встречались на каникулах, когда Катя приезжала к бабушке. Желание уехать в Москву появилось у меня раньше, чем это сделала лучшая подруга, но благодаря ей только укрепилось.

– Тебе нужно было давно это сделать, – заявляет она, когда мы отлипаем друг от друга, и втаскиваем чемоданище в прихожую. – Уф! Тяжелый. Ты туда любовника что ли запихнула?

– Он бы там не выжил, – давлюсь смехом.

– Ну, я не в курсе твоих сексуальных предпочтений, – парирует эта язва. – Но ощущение такое, что ты всю жизнь сюда поместила.

– В каком-то смысле, так и есть: в этом чемодане все самое важное, что я забрала из дома.

Светлые брови подруги подскакивают вверх и скрываются за челкой.

– Значит, это правда? – переспрашивает она, будто по-прежнему не может в это поверить. – То есть ты не в гости, а насовсем?

– Кать, – смеюсь я, – мы же с тобой неделю назад разговаривали. Я как раз сказала, что билеты купила, и что на этот раз все серьезно… Или ты не рада меня видеть?

Мысль странная, но я почему-то за нее цепляюсь. Мы действительно с Емцевой обсуждали мой приезд, и для меня все казалось решенным. И вообщем-то не понятно, чему Катя так удивляется.

– Рада. Еще как рада! Просто я до конца не верила, что ты решишься. Ты же всегда была такой…

– Какой?

– Ну, у тебя родители строгие, – выкручивается подруга. – И ты целый год думала, переезжать или нет.

На самом деле, я работала, чтобы все-таки переехать.

– Это же отпад, Вет! – Она снова порывисто меня обнимает и тащит на кухню. По пути рассказывая, куда мы отправимся сегодня. И завтра, и в этом месяце. А заодно угощает меня сэндвичами с ветчиной и кофе.

Я у нее впервые, поэтому с любопытством рассматриваю бледно-голубую кухню, деревянный стол у стены и холодильник, на котором нет пустого места от магнитиков: в отличие от моей семьи, Емцевы много путешествовали.

– А как же институт? – спрашивает Катя, когда с ветчиной, сыром и хлебом покончено.

– Бросила. Ты же знаешь, что химия это не мое. Как бы я не старалась, вряд ли у меня получится продолжить славный род аптекарей.

Да, бабушка и мама провизоры, и очень хотели, чтобы я тоже им стала. Людям всегда будут нужны лекарства, работа непыльная, зарплата хорошая и побоку, что душа не лежит. Работа не должна нравиться. Я же в корне с этим не согласна, трудности, конечно, закаляют, но только когда интересна сама цель.

– Как Елена Дмитриевна на это согласилась?

– Мне разве нужно ее согласие? Мне уже девятнадцать, Кать, не пять.

– Она не в курсе? – Подруга деловито заправляет длинную мелированную прядь за ухо и делает глоток кофе.

– Я ей рассказала. Вчера.

– О господи, Вета! И что они сказали?

– Устроили великую трагедию, – пожимаю я плечами. – Особенно отчим. Он вроде как ответственный за меня и все такое.

Нет, Александр Федорович – нормальный мужик, но иногда он слишком перегибает. И не понимает, что я давно в их новой с мамой семье лишняя.

– На мою жизнь у меня свои планы.

– Понимаю, – тянет подруга. – Это то, что я думаю?

Ответить я не успеваю, потому что кто-то звонит в дверь, точнее в домофон, и Катя буквально выбегает в коридор.

Ждет кого-то?

Впрочем, она так же быстро возвращается.

– Э-м-м… Вета, кажется, это по твою душу.

– Чего?

Мои глаза, по ощущениям, становятся большими-пребольшими, потому что за мной могли явиться только мама или отчим. Но нас разделял полуторачасовой перелет, а я в Москве всего ничего. Это просто не могут быть они, потому что телепорт еще не изобрели.

– Это Никита, – объясняет Катька. – Омельчин.

Мой сводный брат?!

Да я скорее поверю, что я выиграла миллион, чем в том, что он здесь. Потому что не представляю кто или что может заставить Ника Омельчина явиться за моей душой или телом. Или за всем вместе. Да и вообще заставить делать что-либо. Наша общая история тому доказательство.

Никита – старший сын Александра Федоровича и мой сводный брат. Чисто номинально, потому что когда отчим женился на маме, Ник уже давно учился и работал в столице. Так что мы впервые с ним встретились на свадьбе родителей. Ну как встретились, скорее, я его впервые увидела вживую, а не на фото. Было столько гостей, что нас просто забыли представить друг другу. А я боялась подойти к нему сама. Высокий, темноволосый, широкоплечий, он тогда показался мне самым красивым парнем, которого я когда-либо видела. Поэтому я краснела, бледнела и весь вечер просто пялилась на него, не решаясь сделать шаг и сказать: «Привет! Я твоя сестра». Казалось, что он сдвинет широкие брови и пробуравит меня недовольным взглядом. Когда же все-таки решилась, выяснилось, что он уже уехал.

Потом я долго ругала себя за трусость и мечтала о новой встрече с Никитой несколько месяцев. У меня было оправдание: мне тогда исполнилось двенадцать, и я хотела, чтобы у нас с мамой появилась настоящая семья, а у меня – братья или сестры. В моем случае брат был один, и жил он в другом городе.

К следующему визиту Никиты к отцу мои мечты так и не развеялись. Я тогда решила исправить оплошность со знакомством и подошла к нему первая: выбежала на крыльцо дома, споткнулась и едва не сбила Ника с ног. Наверное, только благодаря силе и умению брата балансировать, мы тогда с этого крыльца не улетели. Потому что хрупким подростком я не была. Но когда я на долю секунды оказалась в его объятиях, из меня повторно выбило весь воздух, а от прикосновения ткани пиджака к щеке и аромата мужского парфюма закружилась голова и подкосились колени. Не знаю, из-за чего мне стало более стыдно: от собственной неуклюжести или реакции на его прикосновения.

– Ты кто? – лениво спросил Никита, отодвинув меня и поставив на ступеньку ниже.

Я так долго готовила эту фразу, что выдала ее без запинки:

– Я твоя сестра.

Скептически меня оглядев, выдал он:

– У меня нет сестер, детка.

– Теперь есть, – нашлась с ответом я. – Я.

За смелость (хотя скорее за глупость) меня удостоили пристальным взглядом. Казалось, он просканировал меня от макушки до пальчиков ног, которые не скрывали старые резиновые шлепанцы. Темно-рыжие кудри, с которыми не справлялась ни одна расческа, круглое веснушчатое лицо и пухлую фигуру. И озвучил свой приговор:

– Ошибаешься.

Ник шагнул в дом, тем самым показывая, что разговор закончен. И мне бы тогда остановиться, поверить этому не мальчику, но мужчине. Проблема была в том, что я с детства отличалась целеустремленностью и препятствия меня не пугали. Поэтому в тот момент решила, что сделаю все, чтобы понравиться Омельчину.

За что потом очень сильно поплатилась. И о чем очень-очень хотела бы забыть.

В общем, сейчас нас ничего не связывает. Пусть так и остается.

Но какого он здесь забыл?

– Я бы на твоем месте дверь не открывала, – предлагаю я. Потому что Никита – последний, кого мне хочется сейчас видеть в моей новой жизни. Более того, я не собираюсь с ним видеться в принципе.

– Думаешь, его это остановит? – хмурится Катя.

– Его время стоит дорого, так что вполне вероятно, что Ник свалит минут через пять. Хотя ты можешь сказать, что меня здесь нет.

Подруга поджимает губы:

– Вет, я уже впустила Омельчина в подъезд и сказала, что ты тут.

Если бы у меня была машина времени, я бы прыгнула в нее и отмотала время назад, чтобы не позволить Емцевой нажать эту клятую кнопку домофона. Но такой машины у меня нет, зато есть сводный брат за дверью. Поэтому я бросаю на Катю яростный взгляд, поднимаюсь и решительно направляюсь к выходу. И по пути готова мысленно надавать себе оплеух. Потому что прошло то время, когда я была готова бежать за Ником на край света.

Но готова ли я встретиться с ним лицом к лицу?

«Готова!» – рычит чувство собственного достоинства. В конце концов, моя сопливая юношеская влюбленность прошла, я теперь девочка взрослая и даже одна в большом городе. Мне все по плечу!

Поэтому я быстро поворачиваю ключи в замке и резче, чем собиралась, открываю дверь.

Омельчин стоит на лестничной клетке и вертит солнцезащитные очки в руках. Лучше бы он их не снимал, потому что взгляд темно-серых глаз как выстрел в грудь и навылет. Я, кажется, забыла какой он высокий, и в плечах Ник стал только шире: светлая рубашка не скрывает рельефности мышц. Раньше его черты были мягче, теперь же все в нем говорит о силе и опасности. Он будто шагнул со страниц «Форбс». Буквально! Просто перекроил под себя две реальности, и оказался поближе к моей.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю хрипло, потому что Ник выглядит еще мужественнее, чем в моих воспоминаниях. Он изменился, и стал еще…

– Приехал за тобой, Елизавета.

Самоувереннее!

А вот голос у него не изменился: такой же низкий, глубокий. Даже мое полное имя не режет слух, но именно этот факт вытряхивает меня из ступора, в который я впала.

– Елизаветой меня называет только бабуля.

– Плевать, – и судя по тону, он с собой честен. – У тебя есть десять минут, чтобы попрощаться с подругой и успеть на ближайший рейс домой.

– Я только приехала и домой не собираюсь.

– Это не обсуждается.

– Еще как обсуждается! – зверею я. – Как ты вообще меня нашел?

– Отец дал адрес, где тебя искать, а конспиратор из тебя так себе.

Мысленно вспоминаю все матерные слова из собственного лексикона. Потому что мама, естественно, знает, где живет Катя. А еще знает, что кроме Емцевой у меня в Москве никого нет. Ну если не считать самого Омельчина, но он последний человек в столице… Нет! Он последний человек в мире, с которым я буду жить в одной квартире.

– Нянька из тебя тоже так себе, – отвечаю и со злорадством самоубийцы наблюдаю, как сжимаются тонкие губы и раздраженно раздуваются его ноздри. – Я уже взрослая девочка, и ты должен это понимать.

Я подразумеваю то, что он сам однажды выпал из семейного гнезда и отправился покорять столицу. Надо сказать, успешно. Никита закончил МГУ и параллельно открыл свое дело, начинал с небольшого тренажерного зала, а теперь у него сеть спортивных клубов по всей стране. Хотя отчим из тех людей, кому не нравится, когда кто-то поступает им наперекор, и даже спустя несколько лет не простил сыну разрушенной отцовской мечты увидеть Ника чемпионом. Сводный брат отказался от спортивной карьеры и из-за этого основательно разругался с отчимом.

Мой намек более чем прозрачен, но мужчина перестает крутить в руках очки и смотрит на меня так, будто видит впервые. Оценивающе. Как если бы я была не надоедливой сводной сестрой, прицепом доставшейся к новой отцовской супруге, а незнакомкой.

Потемневший как штормовое небо взгляд горячими мазками скользит по моим губам и вниз. Задерживается на груди, натягивающую плотную ткань футболки, оглаживает бедра и ноги, а я сглатываю, потому что ощущение такое, что я стою перед ним нагишом. И хочется немедленно прикрыться. Хотя лучше вернуться к Катьке и захлопнуть перед ним дверь!

Омельчин будто улавливает мое желание и делает шаг ко мне. Всего один шаг, а он оказывается невероятно близко, отчего все во мне переворачивается от запаха морской соли и мускуса. От знакомого аромата. Его аромата. Сердце едва не выпрыгивает из груди, а мысли – из сознания.

Я отступаю назад и натыкаюсь на двери, которые успела прикрыть, чтобы Катька не подслушивала. Дальше отступать некуда, только позорно убегать. Но для этого нужно открыть чертову дверь, которая по всем правилам пожарной безопасности распахивается на лестничную клетку. То есть мне придется подвинуться еще ближе к Омельчину, влипнуть в него всем телом, или подвинуть его, что при габаритах сводного братца – миссия невыполнима.

– Взрослая девочка, говоришь? – усмехается он, склонившись так, что ухо щекочет его дыхание, и не позволяет мне отодвинуться в сторону, прижав широкую ладонь к металлу за моей спиной. Лицо Ника так близко, будто он собирается меня поцеловать. – И что взрослая девочка собирается делать в Москве?

Вопрос меня встряхивает.

– Не твое дело, – огрызаюсь я, подныриваю под его руку и оказываюсь на свободе.

– Видишь ли, теперь мое, – с видимым сожалением заявляет Омельчин. – Ты теперь мое дело, Елизавета. Отец попросил доставить тебя домой. Так что будь хорошей взрослой девочкой, собери вещи, и я отвезу тебя в аэропорт.

– У тебя проблемы со слухом?

Даже удивительно, что получается спросить спокойно, потому что в груди словно разожгли костер из злости и раздражения. Потому что это не смешно. Совсем.

– Скажи отчиму, что не нашел меня. Москва большая.

– Но я тебя нашел.