– Святые угодники, пусть кто-нибудь отберет у нее перо и чернильницу.
– Она будет писать грифельным карандашом, – предположила я.
– Тогда бумагу.
– Есть столы, стены, учебники…
– Хватит! Я поняла, что талант не сдержать.
От удара из глаз посыпались искры, из рук – шестьдесят переписанных и прошитых нитками канонов, а с уст сорвалось залихватское ругательство, достойное бывшего привратника поместья Вермонт, убежденного сквернослова.
В гулкой рекреации воцарилась ошарашенная тишина. Не знаю, кто из нас сконфузился сильнее.
– У вас очень разнообразный словарный запас, – вдруг вымолвил он.
– Я учусь на отделении изящной словесности.
– Это многое объясняет.
– Господин преподаватель, вы в сознании? – приподняла я голову от крепкой груди.
– Дай мне умереть тихо, женщина, – прохрипел он.
– Канон о поведении благородных девиц запрещает обращаться ко мне на ты без оснований.
– Думаю, у меня есть все основания.
– Какие же?
– Ты лежишь на мне с голым задом.
– Святые угодники!
– София, вы куда? – протянул Ленар.
– Подкоп под стену рыть, раз взять штурмом вы не позволили! – оглянулась я через плечо, и нога немедленно провалилась в ямку с ледяной жижей. – Да разбери этот дождь проклятьем несварения!