Часть I

«Мчался он бурей темной, крылатой…» ^[1]

Глава 1

Анастасии снились только вещие сны. Открывая утром глаза, она подолгу лежала в постели, перебирая в памяти подробности ночных путешествий, вылущивала крупицы смысла из шелухи ненужных подробностей.

В ту ночь ей приснился расстрел. Черный ров в болотистой низинной почве, где на дне вырытой ямы сразу скапливалась вода. Стрекот пулеметов, падающие вниз тела. Она стояла на краю ямы и смотрела. Но те, кто умирал внизу, в ямине, ее не видели. И те, кто убивал, не видели тоже. Лишь один человек, упавший в ров, оказался зрячим. Глаза его на мгновение, прежде, чем померкнуть, впились в лицо Анастасии. А губы, искаженные предсмертной гримасой, дважды беззвучно шевельнулись. Анастасии показалось, что она разобрала по губам одно-единственное слово: «глаз». Напрасно Анастасия силилась проснуться – сон вновь и вновь возвращал ее к влажной ране в земле, наполненной мертвыми человеческими личинками. Она уже готова была упасть в эту яму и очутиться среди мертвых – живая.

– Нет! – закричала Анастасия и открыла глаза.

Несколько секунд она лежала неподвижно, раскинув руки и ощущая невыносимую тяжесть во всем теле. Потом, превозмогая слабость, поднялась и зажгла свечу. Была середина ночи – время, когда до рассвета, даже июньского, бесконечно далеко. Синий потолок с золотыми нарисованными звездами в эту минуту казался настоящим небом.

Увиденное во сне не походило на пророческое видение – это было реальное событие, случившееся уже давно, если судить по одежде, вернее, белью казнимых. Но вот когда точно и кто тот человек, что пытался, умирая, сказать что-то важное?

– Очередная гадость случилась в нашем дерьмовым мире, – прошептала Анастасия. – Только пока абсолютно неясно, какая.

Она взяла свечу и подошла к зеркалу. Но вместо рыжеволосой женщины в мешковатой ночной сорочке она увидела паренька лет семнадцати с длинными, связанными в узел волосами. Анастасия покачала головой и поднесла свечу еще ближе к зеркалу. Теперь появилась девушка в сиреневом плаще с дорогой кожаной сумочкой через плечо.

– Интересно, – процедила сквозь зубы Анастасия.

Свеча в ее руке дрогнула, и тогда в глубине зеркала возник человек неопределенных лет в железнодорожном купе у окна. На его желтоватое костистое лицо с резко очерченными скулами падали отсветы проносившихся за окном фонарей. У путешественника были абсолютно белые волосы до плеч. Он пил вино из простого граненого стакана и улыбался.

– Этого еще не хватало! – воскликнула Анастасия.

Изображение тут же пропало. В черной поверхности зеркала теперь не отражался даже огонек свечи.

– И кто же все это объяснит, если я ничегошеньки не понимаю?! – раздраженно пробормотала Анастасия.

Она вышла в коридор, как была, в одной ночной сорочке, со свечою в руке и направилась к соседней двери.

– Викентий Викентьевич! – Анастасия постучала по фанере костяшками пальцев.

Несмотря на поздний (или, быть может, ранний) час, в комнате не спали: изнутри доносилась шумная возня, бросанье предметов и ругань. Лишь после третьего стука дверь наконец приоткрылась, и наружу высунулся толстенький коротышка в одних пижамных полосатых штанах, босиком. Он близоруко щурился и поглаживал ладонями круглый, как арбуз, живот, покрытый черной растительностью.

– Чем могу служить, сударыня? – спросил он с легким поклоном. – Надо полагать, случилось нечто экстраординарное?

– Вот именно. У старухи родился сын.

– Младенец? – уточнил Викентий Викентьевич.

– Нет, сразу взрослый. Вор и бродяга.

– Ну, такое частенько случается. Стоит ли из-за подобной мелочи вскакивать посреди ночи?

– А если я скажу, что господин Фарн направляется сюда?

– Фарн?.. – Викентий Викентьевич испуганно обернулся, будто за его спиной тут же возник господин с белыми, как снег, волосами.

– Не к нам конкретно, – поправилась Анастасия. – А к нам – в город.

– Может быть, все не так страшно? Образуется, так сказать. – Викентий Викентьевич покосился на дверь, шум за которой ничуть не стихал, а напротив, усиливался.

– Мы сделаем вид, что нас это не касается, – задумчиво проговорила Анастасия.

– Как будет угодно, сударыня. – Вновь не без изящества поклонился коротышка. – Решение зависит исключительно от вас. Я все исполню.

Анастасия повернулась, чтобы вернуться к себе, но вдруг остановилась.

– Послушай, киса, Барсик, а почему ты не называешь меня королевой?

– Простите, сударыня, не могу.

– Не тяну, значит, на королеву?

– Сударыня, вы же знаете, как я вам предан!

– Но встречать Фарна на вокзал не поедешь, так ведь?

– Шайтаниров поедет, ему такие поручения по душе. А меня увольте, я человек умственного труда.

Вновь в комнате что-то грохнуло, дзинькнуло, разбиваясь, следом завизжали – истошно и на разные голоса. Барсик вздрогнул всем телом и сделал попытку ретироваться за дверь.

– Послушай, избавься от них! – в сердцах воскликнула Анастасия.

– Никак не могу, – потупился Барсик.

– А если я прикажу?

– Если прикажете, – Викентий Викентьевич глубоко вздохнул, – что ж, дело подневольное, исполню. Но я бы просил нижайше…

– Ладно, ладно, делай, что хочешь, – милостиво разрешила Анастасия и вновь собралась идти к себе, и вновь остановилась. – Знаешь, что этот пацан придумал, а? Будто бы он из параллельного мира на трамвае приехал. Ну, каково? Тебе нравится?

Барсик, услышав такое, даже подпрыгнул на месте.

– Ох, лучше не надо! – воскликнул он в сердцах. – Не люблю я переправы. Пограничье, неопределенность.

– Это теперь не в нашей власти, – заметила Анастасия. Ясно было: сама она на что-то решилась, только боится признаться в этом.

– Ну да, да, одни наделают, а нам расхлебывай. Знаем мы такие штучки.

– Да не ворчи ты, Барсик, киса, – одернула его Анастасия.. – Надоело. Я отправляюсь спать, завтра день будет хлопотный.

– У тебя все равно ничего не получится! – выкрикнул Барсик, и сам сконфузился от таких дерзких слов.

– Это почему же?!

– Потому что тебе никогда не удается сладить с Фарном. – Он еще больше сконфузился.

– Посмотрим, – прошипела Анастасия.

Вернувшись к себе, Анастасия бросилась на постель, но заснуть не могла – слова милашки Барсика ее уязвили. Можно, конечно, обратить его в крысу или сделать какую-нибудь другую гадость, но вряд ли это утолит ее душу. Глупец! Что он ведает об ее замыслах?! Ничего! Сколько лет она таилась и ждала. Все эти долгие-долгие годы казались сном. Но наконец она проснулась. Нельзя сказать, чтобы прежде она не открывала глаза по утрам. Вставала, куда-то шла, делала вид, что врачует, а вечером опять занимала горизонтальное положение на своей широкой продавленной тахте. Один день походил на другой, а часы исправно тикали, и так же исправно опадали листки отрывного календаря. Эпохи разнятся, дни остаются схожими. Когда очередной облысевший календарь вышвыривается в окно, ватная неподвижность сна начинает казаться невыносимой. Время требует соблюдения условностей даже во сне. Окружающим надо предъявлять морщины, седину в волосах, набрякшие вены. Если такие жертвы тебе кажутся чрезмерными, приходится менять имя и тот маршрут, по которому ты ежедневно уходишь из дома.

Труднее всего во сне дождаться пробуждения. Кто-то должен подойти и тронуть тебя за плечо. Но никто из персонажей твоего сна не может этого сделать. Ни милый Барсик, ни фантазер Шайтаниров. Они послушно ждут пробуждения вместе с тобой.

Но в эту ночь Анастасия проснулась.

Наконец-то! Явь! Как солнечный свет после театральной подсветки. Вещи приобрели плотность, пространство – глубину, тело – силу, разум – ясность. Анастасия вскочила. Достаточно она насмотрелась снов во сне! Теперь дорога каждая минута. В этот раз все должно получиться. Этот паренек сделает все, что от него ждут, хотя сам не подозревает, на какой опасный путь ступил. Главное, чтобы он не испугался, исполнил…

Она оборвала собственную мысль, боясь, что кто-то может услышать ее и помешать осуществить то, о чем она грезила все эти годы.