Когда вся компания отчаливает, погрузившись в два джипа с телегами и снегоходами, мы с Олегом остаемся одни.

– Ты чего с ними не поехал?

– Одну тебя тут оставить?

– Только поэтому?

– И поэтому, и просто не хочу, дней много, еще съезжу. Тебе помочь?

– Не надо. Ты бы полежал – весь день на ногах и за рулем еще.

– Я не устал.

– Олег… ну, я ведь не сказала, что устал. Я сказала, что ты ногу перегрузил…

– Мари, тут я Верхний.

– Это при чем?

Он легонько щелкает меня по носу пальцем, но идет на диван, ложится так, чтобы видеть меня, и берет планшет. Я же начинаю накрывать на стол – сегодня, смотрю, решили не заморачиваться и заказали все в ресторане, мне остается только разложить по тарелкам, расставить посуду, найти рюмки и стаканы. Вижу, что Олег задремал, стараюсь двигаться потише. Он ни за что не признается, что устал, или что нога побаливает, но я-то вижу…

После ужина, расслабленные, все собираются у большого камина в комнате – кто на диванах, кто на креслах-мешках. Разумеется, кто-то тащит гитару – ну, а как же… Олег морщится, но берет:

– Чего изволите?

– Давай блатное что-нибудь, – мечтательно заказывает Историк, развалившись на диване. Лена сидит рядом, держит его за руку, и по лицу Макса впервые на моей памяти расползается довольная улыбка.

– Фу, доцент, откуда у вас такие низменные вкусы? – шутит Север.

Олег перебирает струны, пробует пару аккордов, поет что-то из Наговицына, потом Круга. Я закрываю глаза и прислушиваюсь к ноткам в его голосе – они заставляют меня закусить губу, чтобы не плакать. Я люблю, когда он поет, но почему-то это всегда слишком уж эмоционально. Внезапно в перерыве между песнями слышу, как Лера произносит:

– Можно мне? – и открываю глаза.

Все удивленно смотрят на Леру, а она – на Дениса. Тот медленно кивает, и Олег протягивает ей гитару:

– Ну, давай, удиви нас, раз взялась.

Лерка, к всеобщему изумлению, берет инструмент, садится, чуть согнув спину, пробует аккорд, другой – и начинает петь. Я натурально открываю рот – у нее совершенно сумасшедший хрипловатый голос, пробирающий до мурашек. Она поет, конечно, из Арбениной – сперва «Кошку», потом «Цоя», потом внезапно начинает «Грустных людей», и на припеве вдруг подключается Олег. Дуэтом у них выходит так, что мурашки не только у меня – даже Север подался вперед и вслушивается в каждое слово. Я даже дышать боюсь, чтобы не спугнуть свое ощущение. Олег сидит рядом со мной, обняв за плечи одной рукой, и я чувствую вибрации от его тела. Это почти оргазм, божечки…

Лера прихлопывает струны, закончив петь, и вдруг, взглянув на меня, поет «Сливки со льдом». Так, черт… лишнее. Но она, похоже, решила меня добить, потому что поет «Поговори со мной, Ольга» – не самую популярную песню Арбениной, зато часто звучащую у меня в плеере. Ну, и Лера в курсе… вот сука… Олег осторожно сжимает мое плечо, я мотаю головой, а Лера, допев, начинает «Секунду назад», и я слышу в ее голосе слезы. Глаза, похоже, у нее тоже мокрые, она опускает голову к самому грифу гитары, так, чтобы волосы упали на лицо. И вдруг ломается Денис – едва Лера допевает со слезой в голосе «я человек, а не эксперимент, еще живой», он срывается с мешка и отвешивает ей пощечину. Сказать, что все в шоке – вообще не поделиться эмоциями… Между ними мгновенно оказывается Историк:

– Дэн, Дэн, ну, ты чего? Все нормально же… зачем?

Лерка, зажав щеку, смотрит на него – из глаз текут слезы. Денис кривит губы, отодвигает Макса в сторону и, шагнув к Лере, протягивает руку для поцелуя. Меня сейчас вывернет… Лерка же послушно прикасается к ней губами и бормочет:

– Простите, Мастер…

– Гитару верни Олегу.

Лера послушно встает, протягивает гитару, но Денис орет:

– Не так! – и она бухается на колени, протягивает гитару на вытянутых вперед руках:

– Возьмите, сэнсэй…

Олег смотрит на Дениса, качает головой:

– Лечись, – но гитару забирает.

Настроение испорчено у всех – такие концерты мало кому нравятся, даже Север обалдел, а уж он-то по части таких штук Денису фору даст в сто очков. И только Денис, похоже, собой доволен – потягивается:

– Ну что – катанём, пока есть настроение?

– У кого оно есть? – интересуется Олег. Он вообще недоволен происходящим, а сейчас ему еще придется донжонить в экшенах.

– Ну, у тебя, понятно, его нет. Но мы-то на бантик не завязывали, да?

– Мари, если хочешь, иди наверх, – негромко говорит Олег мне на ухо.

– Спасибо.

Я забираю гитару и иду к выходу, стараясь даже не слышать, о чем идет речь в комнате. Однако, когда на пороге оборачиваюсь, тут же вижу, как меня провожает взглядом Денис, мгновенно вскидывающий загипсованный палец, едва я повернулась. Да и пошел ты сам…

Одеваюсь, беру телефон, плеер с наушниками, сигареты и плед, выхожу на балкон и усаживаюсь в кресло. Мороз не ослабевает. Закурив, вставляю наушники и тут же натягиваю перчатки. Музыку делаю погромче, чтобы даже не слышать, что там внизу происходит. А там явно сейчас Лерке достанется – Денис вошел как раз в то состояние, в котором теряет способность соображать, что делает. Олег, конечно, не даст ничего экстремального, но силу удара не отрегулирует.

Сижу и пытаюсь разложить весь сегодняшний день в цепочку. Это никогда не кончится, наверное.

Не можешь прожевать – просто не ешь, это же элементарно. Мало сломанного пальца, надо непременно еще и опущеным побыть. Ну, лови, чего…

Зато я поняла теперь, зачем это все Олегу. У него такой же комплекс Верхнего, как, в принципе, и у всех. Контролируя Дениса, он получает то, чего не позволяю я. Это, правда, дает мне возможность безнаказанно хамить и опускать бывшего в присутствии кого угодно, что тоже не есть норма для нашего сообщества. Будь Дэн немного поумнее, он бы и сам давно сделал так, чтобы я его не кусала прилюдно. Но – нет. Такое впечатление, что он мазохист без дураков, не только физический, но и пси. И это пси ему нужно от меня.

Словесная пикировка за ужином.

– Палец мне сломала, сучка бешеная.

– Ну, так не надо было меня за горло хватать, предупреждала ведь. Радуйся, что это только палец.

Другой бы на этом успокоился, поняв, что я не спущу ни слова в свой адрес – не первый ведь день знакомы. Но нет! У Дениса никогда не хватало мозгов не подставляться.

– Да ты же залетаешь на ать-два, со мной вообще от куни могла залететь.

– Ну, а что тут странного? Никогда ведь не было понятно, что ты брал в рот до того, как ко мне прийти.

И все в этом духе. И чем больше народа это слышит, тем довольнее у него рожа. Эта музыка будет вечной…

Лерку жалко, но это не мои, как известно, проблемы. Я всегда говорила – мне нет дела до баб, если мужики такие, что позволяют себе с ними по-свински обходиться. Это не я такая крутая – это мужики у них дерьмовые и не ценят их совсем. Говорила ведь – не позволяй ему лишнего, не прогибайся, не подчиняйся его требованиям, если они тебе не вкатывают. Но кого учил чужой опыт, правда? Своих шрамов наживем, чего уж. Ну, нажила, на человека не похожа уже – и что? Стала для него более притягательной? Ни фига. Только унижает он ее теперь в разы круче и прилюдно уже.

Легче быть мной – я всегда над тусовкой. Ну, и Олег, конечно. Он разрешает мне ровно то, что считает допустимым. Кроме того, с ним я не позволяю себе такого поведения. Да, я не этикетная, это все знают, но репутацию Верхнего на людях я не пошатну ни за что. Ему, конечно, поровну, но все же.

Удивляюсь, как меня еще до сих пор кто-то из баб подушкой ночью не удушил. С годами мой язык становится все более развязанным, а оскорбления – менее завуалированными, ибо чего напрягаться, все равно понимают только Олег да Макс еще, который просто укатывается всякий раз, когда я кого-то немного опускаю. А я уже и удовольствия не получаю, скорее – по привычке. Бесят глупые, ограниченные, совершенно без интеллекта. Одноклеточные. Я Лерку считала равной себе по мозгам, а она – как все.

Дело даже не в том, что я никогда не понимала Д/с и его последователей, мне это чуждо. Дело в другом. Во всем должен быть предел, грань, за которую нельзя позволять Верхнему даже словесно перешагнуть. Я не верю, что она настолько его любит, что готова слепо исполнять любые приказы, даже абсурдные.

Надо же, а звучит это так, словно я ревную.

Я училась не бояться его долгие годы. Все время, что я с Олегом, я училась не бояться. В итоге – Олега не боюсь, да, хотя прекрасно на собственной шкуре выучила, что вот его как раз надо бы бояться и хоть иногда думать, что говорю и в каком тоне. Но – нет. А все потому, что знаю – он никогда мне не причинит реальных увечий, он всегда остановится, даже если будет слеп от злости. Доверие, короче, куда сильнее страха. Я доверяю – потому не боюсь.

Я ненавижу вот это состояние полного одиночества среди толпы веселящихся людей. Мне не весело – ни с ними, ни без них. Я сижу на балконе, закутавшись в плед поверх лыжного комбинезона, курю и слушаю музыку. Внизу полным ходом экшн, а мне отвратительно даже думать о том, что там происходит. Тошнит физически. И я знаю, что, как только все там закончится, меня начнут подначивать, хоть и знают, что мы пабликов не работаем.

Я не могу запретить Олегу сюда ездить – да и с чего бы, в общем-то, но и сама не ездить не могу, он не разрешает. Хотя вот разрешает уйти и сидеть в одиночестве, раз уж мне так приспичило. И ночью он будет весь мой – такой, как бывает только здесь, словно чувствует вину за мое плохое настроение и старается ее загладить. И ведь я на самом деле не смогла бы с ним жить, и дело не в чувствах, ни в чем. Просто не смогла бы – мы бы очень быстро потеряли ту близость, что имеем каждый раз, встречаясь.

Я прикасаюсь к нему, трогаю, целую – вот он, рядом, весь принадлежит мне. Но это ощущение усиливается как раз потому, что я знаю – скоро надо будет расставаться до следующего раза, и потому я стараюсь взять как можно больше – и отдать еще больше. Просто чтобы хватило до следующего раза и мне, и ему.

И температура еще… домой ехать поздно, можно, конечно, фыркнуть, и джип Олега на руках вынесут за ворота, если я скажу, но что-то нет сил.

Примерно через полчаса, замерзнув окончательно, решаю спуститься за чаем. Но сразу с лестницы попадаю в объятия Олега – он как раз шел наверх:

– Не надо туда, Мари.

– Да я чаю хотела…

– Потерпи, – он разворачивает меня обратно, но я успеваю краем глаза увидеть, что там не экшн уже, а просто Лера, Ирка и Лена сплелись голыми телами на ковре, и рядом стоит Историк со стеком. Денис и Север на диване, в руках тоже стеки.

– Идем, Мари… – Олег буквально заталкивает меня наверх и запирает дверь в комнату.

– Они совсем офигели, что ли? – выдыхаю я, расстегивая куртку.

– Дэн летит с катушек.

– Так что ж ты их оставил?

– Там Макс. А я не хочу, все. Мне своя Тема нужна, задолбало чужую разруливать.

Но он что-то зол, так что начинаем вовсе не с Темы – он сдирает с меня куртку и ставит на колени, одной рукой спуская свои спортивные брюки:

– Стой спокойно, я сам.

Ну, вот я чем провинилась? И не спросишь… из глаз слезы, в горле саднит…

– Прости… – отдышавшись, просит он.

– Перевозбудился?

– Убью сейчас, – предупреждает он, ложась на кровать. – Иди ко мне.

Ложусь рядом, стянув через голову толстовку. Он пару минут бродит рукой по телу, потом встает и идет к саквояжу:

– Раздевайся.

– Совсем?

– Да.

«Да» в моем случае подразумевает возможность оставить шорты – ну, по понятным причинам.

Вижу в его руках мешок с веревками – ну, вот как он всегда знает, что именно выудить из саквояжа? Хотя… с веревками что знать? Если я где-то накосячила, мне необходимо побыть обездвиженной, чтобы собрать в кучу мысли. Олег снимает майку, садится, поджав под себя ноги, и манит меня пальцем:

– Встань на колени лицом ко мне, руки назад.

Буквально минут за семь – десять он покрывает все мое тело узлами и витками джутового шнура так, что я не могу ни пошевелиться, ни повернуться. Руки связаны между собой за спиной, не просто связаны – скручены по всей длине так, что образуют что-то вроде подставки – как у паспарту для фотографии, на них можно при желании опереться, если суметь откинуться назад. На животе – ровная дорожка из узлов и петель, согнутые в коленях ноги разведены и связаны каждая отдельно от колена до ступни – витками с узлами. На груди – две петли, переплетенные между собой узлом в ложбинке.

Олег садится на подоконник, закуривает и придирчиво осматривает работу:

– Люблю, когда ты такая…

– Не сиди там…

– А то что? – он закидывает на подоконник здоровую ногу, опирается на нее рукой. В луче фонарного света, пробивающегося сквозь штору, его тело выглядит особенно притягательным. Он огромный, но рельефный – грудные мышцы и бицепсы здоровенные. Сидит, курит и наблюдает за мной. А у меня весьма интересный приход в обвязке – я сначала начинаю тяжело дышать, потом плачу, потом, если не снять обвязку, могу уснуть – в любой позе, даже в такой, стоя на коленях.

Сегодня стадию ускоренного дыхания я проскакиваю – плачу сразу. В голове взрывается какая-то чертова хлопушка с мыслями, и они начинают колоть меня изнутри. Тут все – и Лялька с ее попытками найти в моих записях себя – а зачем, если ты от меня отказалась, и моя болезнь, которая за год без лечения начала прогрессировать, о чем, разумеется, никто не знает, и Денис с его попытками снова оказаться рядом со мной, и Лера с ее более чем странным поведением, и – Олег. Олег, который для меня – все. Будучи вот так связанной и не имеющей возможности шевелиться, я всегда имею зато время осмыслить то, на что не хватает его в обычной жизни. Олег для меня – все. Если его не будет – меня тоже не будет. Нет, физически я никуда не денусь, но что от меня останется? Оболочка. Обескровленная Мари. И только он наполняет меня этой кровью под завязку – что бы это ни значило.

Его руки прикасаются к груди, гладят ее, сжимают – я даже не думаю о том, с какой силой он делает это – лишь бы не переставал. Потихоньку развязывает узлы, освобождая тело не сразу, а постепенно – так эффект от притока крови длится дольше и похож на оргазм. Меня колотит в его руках, как в судороге, Олег крепко прижимает меня к себе, поднимает и носит по комнате, что-то бормоча в ухо по-японски.

В дверь стучат, и Олег рявкает:

– Пошел на хрен! Прости, малыш… – это уже шепотом, снова мне на ухо.

– Олег, это я, – слышится голос Историка. – Спустись, останови его, я задолбался.

– Да твою же мать! – Олег кладет меня на кровать, накрывает одеялом: – Я сейчас вернусь, только башку пробью ему.

– Не вздумай… – а язык вообще не ворочается…

– Все, тихо!

Он набрасывает брюки и шерстяные носки и идет вниз. Там слышится возня, стук упавшей мебели – стул, наверное, потом звук открывшейся входной двери и через пару минут – отчаянный ор Дениса с улицы. Встаю, шатаясь, подхожу к окну, но застаю уже финал – Олег бросает к забору пустое ведро, а Денис, мокрый, выбирается из сугроба и трусцой несется в баню.

– Если я спущусь вниз еще раз, пеняй на себя! – орет Олег ему вслед и входит в дом. – Так, все, закончили! По норам! – раздается снизу. – Повторяю – если спущусь еще раз – не обижайтесь.

Скрипят ступеньки лестницы – он поднимается наверх, а внизу через пять минут действительно стало тихо, только через какое-то время хлопает входная дверь – вернулся Денис. Олег, злой, как черт, захлопывает дверь нашей комнаты и задвигает защелку:

– Ну, не может, чтобы не вывести, что за человек…

– Что… там?

Мне не сильно интересно, да и кайф мне Денис сломал своей дурью.

– Я ему папа, что ли? – Олег забирается под одеяло, и я просто физически ощущаю, как от его тела волнами исходит злоба. – Не умеешь – не берись! А выпил – вообще не берись, даже если умеешь! В асфиксию мальчик поиграть решил!

– Господи…

– Что-то они с Севером вообще планки сорвали, не контролируют себя никак. Но самое удивительное – теперь Леру на общак ставят.

– Это не наше дело.

Он смотрит на меня, потом вздыхает:

– Ты права. Не наше. Но если что-то случится, я буду чувствовать себя виноватым – я здесь самый опытный.

– И что – так и будешь всем сопли вытирать? Им под полтинник уже всем, пусть разбираются. И мне, кстати, надоело, что моя Тема идет по радиусу, если у этих придурков что-то происходит.

– Мари, ну, что ты… тебе я дам все, что ты захочешь, только скажи.

– Да? Тогда… руки за спину, господин. Нет, ляг на них! Или… – с меня вдруг слетела вся истома от веревок, я встаю и иду к саквояжу. – Можно?

– Чего ты хочешь?

– Ты скажи – можно?

Олег заинтригован:

– Хорошо, можно.

Я вытаскиваю кожаные наручи – у них большие ремни, хватит на его запястья:

– Руки за спину заведите, господин.

Он смеется:

– Ты что придумала?

– Увидите.

Он подчиняется, и я стягиваю его запястья сзади, заваливаю на спину и тяну вниз брюки:

– А вот теперь я посмотрю, насколько хватит вашей силы воли…

– Только не это… – стонет Олег, но сам подается вперед, понимая, что я все равно сделаю, что хочу.

Этим искусством я давно овладела в такой мере, что ничего выдумывать не приходится. Но рядом с кроватью стоит бутылка с водой, и она явно холодная… Контраст теплых губ и холодной воды доводит моего Верхнего до крайней точки, он стонет, закусив губу и закрыв глаза, а я, видя это, получаю такое удовольствие, от которого заходится сердце.

– Ты… сумасшедшая… – задыхаясь, произносит Олег и вытягивается в струну. Через секунду он орет так, что мне становится смешно – представляю, чего сейчас нафантазируют остальные… – Мари… я тебя убью…

– Придется оставить тебя в наручах, дорогой, – невозмутимо говорю я, садясь на него сверху.

– Освободи руки.

– Нет, – наклоняюсь и провожу языком по его шее вниз, к яремной впадине. – Хоть раз почувствуй, каково это – подчиняться…

– Можно подумать… да ты такая же Верхняя, как я, просто тебе это не вкатывает.

– Нет, родной, ты ошибаешься… я не Верхняя, никогда даже мыслей в эту сторону не было. Я мазохистка – и все. И только для тебя – все остальное.

Я долго мучаю его легкими прикосновениями, до тех пор, пока тренированное тело моего Верхнего не становится похожим на стальной рельс – так напряглось. Он может прекратить все одним жестом – просто с силой развести руки за спиной в стороны, и либо разогнется карабин, либо лопнут ремешки, его держащие, но Олег этого не делает – ему, похоже, самому понравилось новое ощущение. Но – хватит… Снимаю наручи – и он мгновенно подминает меня, развернув к себе спиной, но в последний момент вспоминает:

– Ох, черт… на колени!

Засыпаем мы мгновенно – едва коснувшись подушек головами, но я вскоре просыпаюсь – бессонница, сон, всегда короткий, мучительный, сменяется долгими часами бесцельного рассматривания потолков. Осторожно поворачиваюсь на бок, беру руку Олега в свою. Он ровно дышит, и его лицо сейчас кажется мне самым прекрасным на свете. Я смотрю на него и думаю – ну, вот все, что угодно, только бы он был со мной. Я никогда не скажу этого вслух, но внутри только так и чувствую – главное, чтобы он у меня был.

…устав лежать без движения, спускаюсь вниз за чаем. Дэн курит в кухне, весь какой-то помятый, расхристанный – чисто алкаш с похмелья, хотя они не так много выпили сегодня.

– Не спится?

Молчу.

– Не провоцируй меня, Мари. Не видишь, что творится?