Когда я, предварительно позаботившись о том, чтоб отойти с Томом подальше от лагеря, рассказала ему обо всем, он поспешил спрятать лицо в ладонях.
Я то смотрела на него, то смущенно отводила взгляд. Плечи его тряслись – по-видимому, от сдерживаемого смеха (возможно, истерического сорта). Наконец, не в силах более вынести молчания, я сказала: