Ситуацию, происходящую в книге, принято называть любовным треугольником. Многие из рецензентов говорят о четырехугольнике. А как по мне, не стоит обижать эти геометрические фигуры таким сравнением. Потому что в отношениях, описанных в книге, совсем нет ровных линий и прямых поворотов. А есть клубок плотно спутавшихся ниток. Вот тебе кажется, что ты начал его распутывать и даже смог разделить несколько отдельных ниточек. Напрасные надежды! С другой стороны мотка эти же ниточки уже скрутились в плотные узелки. Хочется плюнуть на это напрасное занятие, взять ножницы и…Но это не нитки, а ты – не Мойра. Тем более один из участников клубка уже выпутался из него таким вот радикальным способом, но клубок от этого стал только еще плотнее и запутаннее.
В этой книге практически нет фирменного этвудовского феминизма, а все герои практически нормальны психически, (по крайней мере главная тройка), различные формы депрессии не в счет. Ба, Этвуд здесь даже жалеет мужчин!
Нат чувствует себя комком замазки, и женщины, которые откуда-то все время берутся, безжалостно мнут его жесткими требованиями и железным неодобрением. Он честно пытается им угодить. Ему это не удается - не потому, что он слаб и безволен, а потому, что их желания безнадежно противоречивы. И не одна женщина, а несколько. Они преумножаются, кишат.
Да, Этвуд жалеет Ната, который как рак-отшельник, у которого нет своей ракушки, все ищет ее и ищет. Теплую, удобную, надежную ракушку, которая спрячет его от всех проблем, укроет и защитит, и самое главное – ничего не будет у него требовать. Но ракушки такими не бывают! Во всех ракушках уже сидят женщины, которые, возможно, и готовы впустить туда Ната, но ничего не требовать взамен – они не могут.
«И вот все это, эта пустыня, это растущее сознание своего поражения загнало его наконец в бежево-серую гостиную Элизабет.» Ее ракушка надежна, бронирована и укреплена как военный дзот. Сидя в ней, так удобно манипулировать людьми, добиваться того, что тебе хочется, одерживать над ними свои маленькие, тщательно спланированные победы. Тебя тихо ненавидят, тебя считают «своим личным наказанием, гибридом Железной Леди и пылесоса», и даже Колючей акулой, ну и пусть. Зато никто не замечает, что на самом деле в ракушке сидит маленькая перепуганная девочка, у которой когда-то украли детство. Девочку не любили, девочку бросали и предавали, девочкой манипулировали, решая свои проблемы. Девочка выросла и тоже научилась отлично манипулировать, а вот любить она не умеет. Она боится любви, она убегает от нее в свою ракушку, она делает свою ракушку еще более неприступной, еще более бронированной, еще более опасной для окружающих. Зато девочке так спокойнее!
И Нат прибивается к ракушке Леси. Вот она тихая пристань! Тихая, спокойная, неагрессивная, не желающая видеть вообще ничего вокруг. У Леси есть свой внутренний мирок, тихий, незаметный, с милыми ее сердцу окаменелостями и динозаврами, и кто-то еще там вообщем-то лишний. «Она не привыкла быть чему-то причиной». Леся вроде бы любит Ната, но свое спокойствие и своих динозавров она любит еще больше.
– Динозавры вымерли, - сказал он ей однажды, пытаясь оживить разговор. – А я еще жив.
- В самом деле? – откликнулась она и смерила его одним из тех взглядов, от которых у мужчин съеживаются яйца. Как будто он – маленькая кучка собачьего дерьма.
Женщины-ракушки вначале охотно впускают Ната, он ведь такой добрый, отзывчивый, понимающий. Но на деле его доброта – это всего лишь безволие, слабохарактерность, неумение и нежелание что-то решать. Он постоянно в поиске ракушек, потому что построить свою собственную у него нет ни сил, ни желания. «Он наотрез отказывается быть определенным».
И это только основные нити, а ведь в этом клубке есть еще множество других, плотно сплетенных с основными.
Грустная, неторопливая книга. Клубочек в какой-то момент все таки разматывается, ты рад, что тебе это удалось. Можно смотать все нитки в отдельные моточки, положить на полочку и залезть в свою ракушку…