Цитаты из книг автора «Максим Осипов»

Те же звуки: тук-тук, шмыг-шмыг. Жалость к себе

Издалека Москва представляется гигантским полипом (как строится Москва-красавица!), местами со злокачественным перерождением

Чтобы пробиться к жизни, не абстрактно-народной, а собственной, необходим простор, в Москве его не хватает. «Этот город я сдал», – говорит знакомый художник. В Москве всё не в меру человека, и не как в огромном храме, наоборот. Жить в провинции, если есть что делать, намного лучше. До работы – две минуты, а если поторопиться, то полторы. Лунной зимней ночью видно далеко кругом, да и времен года в средней полосе России куда больше четырех. Главное, что отравляет жизнь провинциала, – отсутствие выбора. Вид за окном останется неизменным до конца твоих дней, известно место на кладбище, где будешь лежать, исхода нет. Не попробовав жизни в большом городе, утешения в этом постоянстве не найти.

Нельзя относиться к так называемому «народу» как к малым детям: в большинстве своем это взрослые, по-своему ответственные люди. Во всяком случае, никакого ощущения потери, неосуществленных возможностей при тесном знакомстве с ними не возникает. Они и правда готовы жить лет пятьдесят – шестьдесят, а не столько, сколько на Западе

Вот одна из них: есть распоряжение, что ампутированные конечности нельзя уничтожать (например, сжигать), а надо хоронить на кладбище. Несознательные одноногие граждане своих ампутированных ног не забирают, в результате в морге недавно скопилось семь отрезанных ног. Пришлось дождаться похорон бездомного (за казенный счет, без свидетелей) и положить их ему в могилу.

Люди прощают себя, Бог им прощает, но они не меняются.

Не по-человечески мы работаем, а чтобы забыться, запоями: вспомнить потом не можем, что делали, от чего устали.

Есть ли в Америке цыгане? – они, кажется, всюду есть, – нет, связь с доисторическим временем здесь обеспечивают индейцы

– Как вы пишете в таких случаях – в соответствии с тяжестью перенесенной операции. Что за операция? – Пятнадцать часов в поезде из Йошкар-Олы.

они теперь все в провинции профессора, как на американском Юге: белый мужчина – полковник или судья.