^[1]

На днях в одной из белоэмигрантских газет было напечатано:

«Нью-Йорк, 4 июля.

Уволен в отставку четырнадцатый по счёту полицейский судья Нью-Йорка. Увольнение объясняется крупными злоупотреблениями по службе – получением взяток. За последние полгода из двадцати пяти полицейских судей Нью-Йорка более половины оказались преступниками.»

Месяца три тому назад та же газета сообщала, что в одном из штатов Северной Америки был арестован за преступление по службе судья, который во время суда над ним признался, что за время своей деятельности по борьбе с преступностью он утвердил не менее тысячи бесчестных приговоров за взятки со стороны родственников и друзей преступников.

Тысяча преступлений, совершённых одним судьёй, – это, разумеется, очень много, но следует помнить, что американцы любят грандиозное. И – в данном случае – следует верить белоэмигрантской прессе: она не только усердно, но даже яростно защищает капиталистический строй, значит, не в её интересах сообщать читателям непроверенные факты, которые компрометируют этот любезный ей строй.

Значит, она сообщает факты эти или «по неосмотрительности», или по глупости, или потому, что для неё безразлично, чем кормить читателя, лишь бы он покупал газету. Она печатает в игривом тоне, например, такие сообщения:

«Перед судом исправительной полиции в Лионе должен был предстать бродяга, обвинявшийся в воровстве. Жандармы долго не решались ввести подсудимого и уступили только после настойчивого требования председателя. Перед судом предстал человек… без штанов. Бродяга заявил, что он изодрал свои штаны в виде протеста против несправедливого ареста, а затем, чтобы показать, «на что он способен, если его будут дальше мучить», съел значительную часть лохмотьев. Судья распорядился вернуть бродягу в тюрьму, дабы там ему справили пару брюк.»

Очень весело рассказано, хотя и чувствуется, что «бродяга» – из новых, из созданных безработицей.

Но вернемся в Америку, к судьям, которых в таком солидном количестве сажают на скамью подсудимых. Разумеется, сажают не всех. Например, Фуллер, губернатор одного из штатов, убийца Сакко и Ванцетти, кажется, ещё продолжает губернаторствовать. Не был посажен на скамью подсудимых и тот судья, который, будучи в ресторане, взглянул на часы и сказал публике: «Через минуту три человека сядут на электрический стул. Я не убеждён в их виновности, но нахожу, что, в пример другим, их нужно казнить».

Кажется, публика рукоплескала ему. Известно, что в эти дни дожидаются смерти 8 негров^[2], юноши, почти мальчики. Их обвинили в анархизме, хотя данных для обвинения не было и нет. Очевидно, их убьют «в пример другим».

Итальянцев Сакко и Ванцетти убили, в сущности, тоже «в пример другим». Приговорив к смерти, этих мучеников держали семь лет в тюрьме, чего не делалось даже в русских тюрьмах царского времени. Пролетариат Европы протестовал против приговора, протестовала интеллигенция. Это – не помогло. Сакко и Ванцетти были убиты. Наверное, будут убиты и 8 негров, несмотря на протесты пролетариата Европы и Союза Советов.

Протестовать против цинической жестокости капиталистов необходимо потому, что это организует классовое самосознание и классовые интересы солидарности пролетариев.

Но было бы наивно думать, что эти протесты могут оказать какое-нибудь влияние на суд капиталистов, людей, которые опьянены своей властью и которых всё более и более опьяняет животный страх пред социальной катастрофой. Они чувствуют, что революция неизбежно сметёт и смоет их с лица земли, загрязнённой ими. Им ничего больше не остаётся, как становиться всё более беспощадными по отношению к врагу, пока ещё недостаточно организованному для последнего, решительного боя. Но враг – организуется, и поэтому Зеверинг, прусский министр внутренних дел, советует полицейским «не жалеть патронов», как это советовал в 1905 году петербургский градоначальник Трепов.

4 июля Зеверинг «обратился ко всем полицейским учреждениям с циркуляром», в котором говорится:

«Если предыдущий циркуляр допускал применение выстрелов в воздух, то отсюда никак не следует, что разрешаются только холостые выстрелы и стрельба патронами воспрещена. Я не откажу в защите ни одному чиновнику, который пустит в ход огнестрельное оружие, руководствуясь предписаниями этого циркуляра.»

Конец ознакомительного фрагмента.