Смотри, – говорю, – разразит тебя бог!А он шамкает:– Я сам – бог! Да!И вдруг, запнувшись за подножие, едва не упал, а я понял это как знамение.Ревностно полюбил я церковное; со всем жаром сердца ребячьего окунулся в него, так, что всё священно стало для меня, не только иконы да книги, а и подсвечники и кадило, самые угли в нём – и те дороги!