Глава 1

(839 г. от Р.Х.)

Карета, стуча колёсами о булыжную мостовую Ингельгейма, подпрыгивала на ухабах и раскачивалась, и вместе с ней раскачивался внутри кареты архиепископ Меца. При каждом толчке он хватался руками за сиденье и морщился, так как сразу же в его спине возникала стреляющая боль. Поэтому он не любил быстрой езды, и его карета еле тащилась. Архиепископ вообще редко покидал свой Мец, но сейчас был особый случай. Император Людовик Благочестивый встречал посольство императора Византии и для этого собирал всю высшую знать, включая духовную.

Люди по золотым вензелям на дверках узнавали карету архиепископа и, разинув рот от удивления, провожали её взглядом, другие же исступлённо осеняли себя крестным знамением. Всё это было скрыто от архиепископа занавесками на дверцах, и поэтому он продолжал покачиваться и морщиться от возникающей боли, не видя этого. Вдруг раздался остервенелый крик, и карета остановилась:

– Ваше Высокопреосвященство, Ваше Высокопреосвященство, я осознал, я осознал!

– Пойди прочь! – раздался голос кучера и одновременный хлопок кнута.

– Ваше Высокопреосвященство, я осознал! – продолжал кричать человек, и архиепископ выглянул из кареты.

Уцепившись за вожжи и стараясь увёртываться от ударов кнута, прямо на земле лежал человек в грязном и рваном рубище, смутно напоминающем одежду монаха. Увидев архиепископа, он, прикрывая голову руками от ударов кучера, на коленях пополз к карете:

– Ваше Высокопреосвященство, я осознал! Нет ничего выше и священнее императорской власти, дарованной нам Богом, и покушаться на неё никому не дозволено, ибо это есть великий грех и чревато Божьими карами. Эти кары я уже ощутил на себе. Бог милостив, и через страдания, посланные им, познаёшь истину. Эта истина очищает душу человека и снимает часть грехов, совершённых им.

Архиепископ взмахнул рукой, останавливая кучера, и, перестав защищаться от ударов, человек уже на четвереньках подполз, ухватил за подол архиепископской сутаны и поцеловал её:

– Умоляю – помилуй, Ваше Высокопреосвященство! Осознал я. Голодаю я, подаяния не хватает. Люди от меня, как от чумного шарахаются. Позволь опять принять монашеский сан? Многодневным постом и непрерывными молениями я постараюсь снять с себя этот грех и опять принять милость Божью.

– Постой, постой! Ты кто? – архиепископ никак не мог понять на его взгляд бессвязный лепет убогого.

– Я Эббон, бывший епископ Реймса, – жалостливо, чуть ли не плача, проговорил просящий и опять заголосил, качаясь из стороны в сторону. – Я осо-озна-ал!..

– Перестань вопить! – сурово приказал архиепископ, и Эббон испуганно замолчал.

– А где же Агобард – бывший епископ Лиона?

– Он подался к Лотарю, и я больше о нём ничего не слышал.

– А ты, значит, остался?

– Я осознал… – пролепетал Эббон еле слышно.

Архиепископ поджал губы, немного подумал и спросил:

– Ты же знаешь латынь?

Вопрос прозвучал скорее утвердительно и риторически, чем вопросительно, и Эббон услужливо и с надеждой кивнул головой.

– Хорошо, я дам тебе шанс. Будешь послушником. Надеюсь, что с этого мгновения ты будешь служить только Богу и действовать только во благо церкви.

За этими обнадеживающими словами скрывался смысл, понятный бывшему епископу: незабвенно служить именно архиепископу Меца. Эббон нетерпеливо заёрзал на коленях:

– Иное исключено.

Архиепископ удовлетворённо кивнул головой:

– Ты будешь у меня переписывать рукописи, а также кормить узников, выносить их нечистоты, приобщать к нашей вере варваров. От твоего усердия будет зависеть дальнейшее твоё положение. Может быть, в дальнейшем получишь какое-нибудь аббатство.

Эббон бросился опять целовать полу сутаны архиепископа, но тот недовольно поморщился и достал несколько золотых монет:

– Перестань, не пресмыкайся! Вот тебе монеты, – он бросил их в пыль около бывшего священника, – приведи себя в порядок и приоденься.

Эббон с жадностью стал хватать монеты вместе с пылью, а архиепископ продолжил:

– Меня найдёшь во дворце императора. Чтобы тебя пропустила стража, возьми это, – он снял с пальца перстень со своим вензелем и, поморщившись, с неудовольствием сунул его в грязную руку бывшего епископа. – Но даже этот перстень тебе не поможет, если останешься в этих лохмотьях.

Из-за этой незапланированной задержки архиепископ опоздал к началу встречи посольства византийского императора и появился там, когда пышная церемония уже заканчивалась. Он не спеша направился к трону императора, и все вельможи почтительно расступались перед ним. Император, наконец-то увидев рядом своего духовника, облегчённо вздохнул, чуть улыбнулся и опять перевёл взгляд на послов: в белых одеяниях епископа Халкидонского и увешенного золотыми цепями спафария Феофана. Архиепископа не заинтересовали ни сами послы, ни их пышно наряженная свита, ни подарки, вручаемые императору. Его удивило наличие в свите послов императора Византии более двух десятков вооружённых воинов. Зачем они здесь? Он повёл головой с намерением кого-либо спросить об этом и вздрогнул от неожиданности – рядом стоял аббат Гунтбальд.

– Ты подкрадываешься беззвучно, как тень, – недовольно произнёс архиепископ. – Как ты оказался здесь?

– Кто осмелится не пропустить меня к духовнику самого императора, к архиепископу города, где находится усыпальница жены самого Карла Великого!

– Я надеюсь, что не пустое любопытство привело тебя сюда.

Аббат жеманно потупился.

– Так что у тебя?..

– Мне стало известно, что сын императора Людовик, обидевшись, что у него отобрали часть земель в пользу младшего сына императора Карла, встречался со своим братом Лотарем и договаривался с ним о совместных действиях против отца.

Архиепископ поморщился:

– Как это всё не ко времени!

– Император потакает Людовику. Видимо он не забыл, кому он был обязан возвращением на трон.

– Не тебе об этом судить! Откуда сведения?

– Мне сообщил об этом бывший епископ Лиона Агобард, который теперь служит Лотарю. С задержкой, но сообщил. Теперь Людовик собирает войско. В силу малочисленности своих владений он начал просить помощи у ободритов.

– Это он сделал большую ошибку.

– Зная взгляды Вашего Высокопреосвященства на отношения со славянами, мне пришлось приложить много усилий, чтобы ободриты отказали ему.

Архиепископ с удивлением с головы до ног оглядел аббата Гунтбальда:

– Ты сделал больше, чем я ожидал от тебя. За твоё усердие тебе больше подходит одежда епископа, чем аббата.

Гунтбальд со скромностью преклонил голову.

– Не время сейчас для очередной склоки, не время, – замотал головой архиепископ. – Не хватает сил для защиты рубежей. Того и гляди, что во Фрисландии опять появится Рюрик. Но где его ожидать? Береговая линия так длинна!

– Осмелюсь заметить, что вряд ли теперь Рюрик появится во Фрисландии. Она разорена: им разрушены города Антверпен, Доорник, Мехелен, разорены все монастыри. Торговый порт Дорестад грабили несколько лет подряд. В прошлом году норманны под предводительством какого-то Гастинга напали на Амбуаз и сожгли его. Не известно приложил ли к этому руку Рюрик или нет? Чего теперь грабить? Всё побережье Саксонии, Фландрии, Нейстрии и Фрисландии разорено. Торговля с Британией сошла на нет. Торговцы отказываются выходить в море, опасаясь норманнов и Рюрика. Даже славянских купцов стало меньше, из-за чего поднялись цены на меха.

– Славяне, славяне, опять славяне… Неугомонный и неуловимый Рюрик… Не удалось его привести к покорности, как этого Харальда Клака. Как его искать и где? Дорого обходится нам противостояние с ним. Как бы избавиться хотя бы от его набегов?!

– Я постараюсь придумать что-нибудь.

Архиепископ согласно кивнул головой:

– Придумай. Какие сведения о Бернаре?

– Маркиз Септиманский после смерти своего брата Госельма от рук Лотаря притих, старается не вмешиваться в склоки сыновей императора. А чего ему вмешиваться? После того, как император наделил, э-э-э…, своего сына Карла обширными землями, – архиепископ с подозрением взглянул на аббата, но у того был такой наивный вид, – что крестнику императора больше нечего тревожиться о своём воспитаннике. Правда, Бернар часто и надолго покидает свои владения, доверяя их назначенным им виконтам. Где он бывает – не известно.

– Поменяй своих осведомителей – я должен знать обо всём!

Аббат склонил голову в знак согласия исполнить повеление, а архиепископ переключил внимание опять на послов. После того, как спафарий Феофан, слащаво улыбаясь, закончил передавать предназначенные императору подарки, предварительно показывая их окружающим, к Людовику, важно восседающем на троне, обратился епископ Халкидонский:

– Мой император просил своего брата – императора франков принять участие в судьбе этих людей одного северного народа, – посол повёл рукой в направлении гордо стоящих сзади воинов, – и помочь им вернуться на родину. Много доблестных воинов из разных стран считают честью служить императору Феофилу. Эти люди несколько лет провели при дворе императора и решили вернуться к своим семьям. Это маленькая крупинка тех воинов, что решили покинуть Византию. С учётом того, что им приходилось проходить через земли диких славян и других варваров, их путь в Константинополь был труден и долог. Хотя доблесть этих воинов была не раз доказана в служении моему императору, он бы хотел, чтобы их жизни не подвергались опасности при возвращении на свою родину. Он считает, что отсюда им ближе до дома, чем из Константинополя.

Император с ласковой улыбкой повернулся к воинам:

– Кто вы, из какого вы племени?

Один из воинов с покатыми плечами и мощными руками вышел вперёд и, на взгляд архиепископа Меца, довольно пренебрежительно, а может быть даже нагловато начал отвечать:

– Русы мы.

– Вы крещёные?..

Воин отрицательно покачал головой.

– Так где же находятся ваши семьи?

Воин уже внаглую, без всякого почтения к императору ухмыльнулся:

– Наши семьи сейчас в Скандии.

– В Скандии, в Скандии… – задумался император. – Это где-то на севере? Кажется, там живут свеоны? Харальд Клак свеон. Вы его подданные?

– Он не наш конунг, – замотал головой воин.

Архиепископ Меца насторожился: откуда воин знает, что Харальд конунг? Или у них на севере все правители конунги? Тогда почему он понимает язык франков и говорит на нём? С акцентом, но говорит. Он чуть нагнулся к уху императора и тихо произнёс:

– Может это Троянский конь императора Феофила?

Император Людовик благодарно кивнул головой своему сводному брату и, продолжая улыбаться, обратился к послам:

– Хорошо, из любви к императору Феофилу я позабочусь об этих людях, но после того, как выясню о них всё. Если они не замышляют зла против меня, то я постараюсь обеспечить им возвращение на родину. Если они могут представлять угрозу империи, то я с моими послами верну их императору Феофилу, чтобы он сам решал их судьбы.

– Государь, позволь мне помочь выполнить просьбу императора Феофила, – архиепископ повернулся к послам и изобразил на лице доброжелательную улыбку. – Этих доблестных воинов временно поселят в одном из аббатств, их тщательно расспросят с целью определения самых безопасных способов доставки на их родину. Так как правила проживания в кельях аббатства не предусматривают наличия оружия, нашим гостям следует сдать всё вооружение. Аббат Гунтбальд проводит вас.

Архиепископ повернулся к аббату, и доброжелательная улыбка вмиг пропала с его лица:

– Досконально всё разузнай про этих русов: кто они, кто их соседи, кто у них правитель? Непременно расспроси их о Рюрике, может они знают, откуда он совершает набеги на наши земли? Постарайся окрестить их. В ближайшее время я пришлю тебе одного помощника. Он тебе поможет в этом.

Вереница разоружённых русов неспешно брела за семенящим впереди аббатом. Один из них – здоровенный верзила тихо спросил воина, который отвечал на вопросы императора:

– Оскол, а чего это ты ляпнул императору, что мы в Скандии живём?

– А стоит ли им правду-матку вываливать? Ты, Бермята, забыл – кто они? Или ты франкам опять готов доверять после того, что с нами было?

В ответ Бермята только вздохнул, а Оскол продолжил:

– То-то и оно!.. У меня шрамы от ран, нанесённых ими, начинают ныть, как только их вижу. Чем меньше о нас они будут знать, тем быстрее домой попадём.

На следующий день русов привели в достаточно просторную келью, в которой стоял один единственный стол, за которым разместились аббат Гунтбальд и с глазами навыкате писарь-монах, обложенный свитками пергамента и кипами заточенных гусиных перьев. Аббат, окинув взглядом пришедших и выбрав из них самого крупного с наивным, по его мнению, взглядом, обратился к нему:

– Как твоё имя?

– Бермята.

Гунтбальд строго посмотрел на писаря, и тот заскрипел пером, выводя на пергаменте «Бермунд».

– Так как же зовут твоего конунга? – опять перевёл взгляд на Бермяту аббат.

– У нас нет конунга, и не было никогда, – развёл руками Бермята.

– А как же вы решаете споры между собой?

– Сообща решаем… Да и чего нам делить-то?

– То есть, вами никто не владеет, и у вас демократия, как у древних греков?

– Я не понял, о чём ты говоришь, но клятву на верность мы давали…

Прервав Бермяту и задвинув его за себя, вперёд вышел Оскол:

– Нашим народом владеет каган, а мы служим тому, кто больше заплатит.

Гунтбальд смотрел на этого воина в византийской одежде, и у него начало возникать ощущение, что он уже где-то встречался с ним. Да и этот рослый и простоватый на вид здоровяк тоже не казался ему незнакомцем. А может, большинство воинов похожи друг на друга? Аббат раздражённо дёрнул щекой:

– А как твоё имя?

– Осколом меня кличут.

Писарь заскрипел пером и старательно начал выводить на пергаменте «Аскольд».

– Откуда у вас знание языка франков?

– Мы много воевали с данами, а их язык не намного отличается от вашего.

– Ваша земля граничит с данами? – аббат заинтересованно смотрел на Оскола.

– Даны, как муравьи в поисках корма, рыщут на своих судах по всему морю и нападают на всех.

– Бились с ними?

– Приходилось.

Гунтбальд устремил пронзительный взгляд на Оскола и вкрадчиво произнёс:

– Насколько мне известно, Рюрик – ярый недруг данов. Приходилось ли вам помогать ему?

– Когда Рюрик переломил хребет данам, вздёрнув их конунга Готфрида, ему помогали многие: и князь Цедраг, и князь Яромир, и даже витязи Арконы, что охраняют храм Святовита.

– Помогали ли вы ему усмирять данов?

– Разве их усмиришь? – усмехнулся Оскол.

– И всё же?..

Ледяной тон Гунтбальда заставил убрать усмешку с лица собеседника, и в ответ аббат получил аналогичный тону такой суровый взгляд, что сразу стало ясно – это достойный противник.

– Мы помогаем всем, кто хорошо заплатит, особенно, если нужно данов побить. Всем известно, что Рюрик не поскупился оплатить услуги тем, кто ему помогал: и Цедрагу, и Яромиру, и витязям…

– И вам?..

– Мы тоже внакладе не остались.

– Любите золото?..

– А кто же его не любит?

– Император Людовик может хорошо наградить, если сообщите, где скрывается Рюрик.

– Мы этого не знаем.

– Тысяча золотых монет… – в ответ аббат увидел только насмешливую улыбку. – Пять тысяч… Десять тысяч…

Не дождавшись согласия, Гунтбальд, скрывая раздражение, продолжил:

– Этот князь доставляет очень много, скажем так, неприятностей нашему императору Людовику. Чего он добивается, – не понятно. Хотелось бы встретиться с ним и обсудить возникшие разногласия. Вы можете найти возможность передать Рюрику это желание нашего императора?

– Как же мы ему передадим, если сами не знаем, – где его искать?

– Мы могли бы взять вас всех на службу. Оплата была бы не хуже, чем у императора Феофила. А за время службы помогли бы найти Рюрика. Если он предстанет перед очами императора Людовика, каждый из вас получил бы по тысяче золотых монет. Согласны?

Оскол отрицательно покачал головой:

– Нет у нас возможности служить императору. Истосковались мы по жёнкам нашим, хочется детишек своих потискать.

– А может – подумаете? Это очень много золота.

Ответом на слова аббата было полное молчание.

– Хорошо, – вздохнул Гунтбальд, – мы поможем вам вернуться на родину, но только вместе с вами поплывёт священник. Он будет пересказывать вам Евангелие, побуждать ваши сердца встать на путь познаний истин христианства, приобщать вас к его ценностям, одна из которых гласит: возлюби ближнего своего! Если эта истина безоговорочно войдёт в ваши сердца, то будет побуждать вас к совершению добрых поступков. Но это будет потом, а пока сообщите мне имена остальных…

Аббат поочерёдно переводил взгляд с одного воина на другого и слышал в ответ:

– Ульвар, Тыра, Путарь…

В это время писарь с усердием, высунув кончик языка и скрипя гусиным пером, выводил на пергаменте «Ульвар, Дир, Будтор…»

Покидая келью, Бермята склонился к уху Оскола:

– А чего это ты от золота отказывался?

– А ты уверен, что мы его получили бы? Это франки, а им после всего, что было с нами – веры нет.

Поучая Бермяту, он не обратил внимания на испуганного монаха, прижавшегося к стене и раскрывшего рот от удивления, который во все глаза рассматривал проходящих мимо русов. Едва последний из них скрылся из глаз, он буквально ворвался в келью и, вытаращив от возбуждения глаза, заверещал:

– Зачем вы их отпустили? Вы знаете кто это? Знаете?..

– Успокойся, брат мой! – умиротворённо произнёс аббат. – Здесь нет места для криков. Это тихая обитель. Ты, вероятно, Эббон?

Дождавшись утвердительного ответа, Гунтбальд продолжил:

– Его Высокопреосвященство предупреждал меня о тебе. Так тебе знакомы эти русы?

Эббон принял благочестивый вид и, перебирая чётки, негромко начал говорить:

– Я встречался с ними, когда проповедовал у данов. В то время Рюрик захватил город Худебю и погубил конунга Готфрида.

– Это мне известно, – склонил голову аббат. – Они помогали Рюрику разбить данов.

– Как они могли помогать Рюрику, – возмутился Эббон и опять повысил голос, – если они сами воины Рюрика? Один из них, который хотел меня утопить, – верный воевода князя.

– Это, наверное, тот, с кем я вёл беседу, – повернулся аббат к писарю. – Выходит, что я не ошибся и действительно раньше встречался с этим, э-э…

– Аскольдом, – подсказал писарь.

– Да, с Аскольдом. Что ж, тогда понятно, почему он отказывался рассказать о Рюрике. Они нам враги, и я считаю, что будет правильно, если их возьмут под стражу. Я сообщу архиепископу, и он распорядится прислать воинов. А ещё надо сообщить данам, чтобы они отправили свои корабли с воинами к берегам Скандии, к этим русам-свеонам. Может им удастся там захватить их заклятого врага Рюрика.

Глава 2

(840 г. от Р.Х.)

Густые клубы дыма поднимались от многочисленных пожаров в одном из небольших городов Фрисландии. По его улицам разносился зловонный смрад от сгоревших трупов. У обезумевших от горя и страха оставшихся в живых людей уже не осталось слёз, и они безучастно смотрели на воинов, грабивших их жилища. Во многих местах прямо на земле сидели с опустошённым видом многократно обесчещенные молодые девушки и женщины. Их растерзанная одежда уже не скрывала их женские прелести, и изредка проходящий мимо воин, прельщённый оголённым телом, подходил к прельстившей его, и та безропотно откидывалась на спину и, закусив губу от очередного унижения, ожидала, пока воин уймёт свою похоть.

Рюрик в сопровождении Рагнара, Матфрида и Градимира шёл по разграбленному городу и с удовлетворением смотрел на дело рук своего воинства. Он искоса поглядывал на грузного, еле поспевающего за князем купца, который с кислой миной на лице поглядывал по сторонам.

– Чем не доволен, Градимир? Добыча мала?.. – наконец остановился князь. – Иль торговать выгодней? Ты же сам просился со мной на франков. Может – стар стал, и сил уже не нет? Или тревожишься, что князь Яромир будет недоволен, что со мной в поход пошёл?

– Сил ещё полно, и воины мои довольны, а князю Яромиру до меня дела нет. Только уже второй год подряд мы разоряем эту Фрисландию. Уже всю её обобрали, добычу с трудом находим, а хотелось бы ещё нетронутые области пощипать.

– Интересуешься, почему я в Фрисландию так часто повадился? Матфрид, – князь повернулся к одному из своих воевод, – вот ты франк. Знаешь ответ на этот вопрос?