© Перевод Боброва Л.В., 2015.

© ООО «ТД Алгоритм», 2015

Людо Мартенс и его книга «Другой взгляд на Сталина»

Предисловие публикуется в авторской редакции.

Это предисловие можно было бы назвать «Памяти Людо Мартенса» или «Сталин был прав», но я озаглавил его так, как озаглавил. Во-первых, потому что оно вовсе не является некрологом. Да и запоздало в этом качестве, ибо Л. Мартенс скончался в 2011 году. Во-вторых, потому что историческая правота Сталина является смыслом всей книги и отнюдь не голословно подтверждается автором на каждой странице.

Тем не менее замечу: то, что обычно пишут о политическом деятеле, даже спустя длительное время после его смерти, нередко несёт в себе отдельные черты упомянутого печального жанра. Правда, только в том случае, если пишущий характеризует покойного с положительной стороны. Я не собираюсь скрывать своего в целом одобрительного отношения к Л. Мартенсу, к его деятельности, к его статьям и книгам. Но поскольку, повторяю, писал не некролог, а предисловие, то имею некоторые критические замечания.

Людо Мартенс ушёл из жизни в шестьдесят пять лет, то есть рано, ибо это – тот возраст, который для умудрённых европейских политиков вовсе не считается почтенным. Я не был лично знаком с ним. Наблюдал издали, когда посещал в Брюсселе Международный Коммунистический Семинар, регулярно устраиваемый с 1992 года, – детище Мартенса, которым он очень дорожил. Впрочем, нет, его главным детищем была Партия Труда Бельгии, основанная им в 1979 году. Вот она-то и породила знаменитый Семинар, проходивший под председательством главы ПТБ, на который съезжались представители десятков коммунистических и левых организаций со всего мира.

Ему обычно предшествовали фестивальные мероприятия с участием ветеранов комдвижения, революционной молодёжи, прогрессивной прессы, левых музыкантов и т. д., после чего начиналась основная работа. Читались доклады, шли прения и обмен информацией, высказывались мнения по актуальным проблемам современности, по вопросам теории и практики коммунизма. Некоторые из выступавших делились собственными, небезынтересными теоретическими разработками. Советская, сталинская тематика занимала и занимает в этих разработках немалое место.

Прежде чем основать ПТБ, Мартенс, будучи студентом университета города Лёвена, создал в 1968 году группу «Вся власть рабочим»^[1]. Он пришёл к марксистским идеям после организации студенческого профсоюзного движения. До этого принимал активное участие во Фламандском католическом студенческом альянсе. А ещё раньше за своенравное поведение был исключён из колледжа города Торхаута в родной провинции Западная Фландрия. Словом, являлся бунтарём со стажем.

Бельгия вообще страна бунтарей. Чего стоит один образ Тиля Уленшпигеля – героя многих средневековых легенд и баллад, символа народного восстания против жестокого испанского господства во Фландрии. Во время оккупации Бельгии гитлеровскими захватчиками здесь на сравнительно небольшой территории действовало до 40 тысяч партизан и подпольщиков, которыми преимущественно руководили коммунисты. Их высокий авторитет в народе так напугал бельгийскую реакцию, что в попытке удержать массы от полевения она в 1950 году организовала расстрел наёмными убийцами тогдашнего Председателя бельгийской компартии и депутата парламента – неукротимого Жюльена Ляо.

Неспокойный, мятежный характер многих бельгийцев связан также с этническим противостоянием, уходящим корнями в седую старину. Вкратце данная ситуация выглядит следующим образом.

Южная часть страны с третью бельгийцев – потомками романского населения – это Валлония. Северная часть – это Фландрия. Там живут фламандцы – потомки германцев, чей язык близок к нидерландскому. В XIX веке с дальнейшим развитием капитализма, который повсеместно продуцирует обострение национально-расовых отношений, валлоно-фламандский конфликт приобрёл выраженно хронический характер. Фландрия имеет более высокий уровень жизни, доминирует в промышленном и культурном аспектах, но считает себя обделённой и ущемлённой в политической жизни. Как бы власть предержащие ни загоняли вглубь проблему сепаратизма, сегодня она стоит во весь рост, и страна медленно сползает к распаду на две части.

Людо Мартенс сызмальства начал понимать классовую сущность социальной несправедливости. Он не был бы самим собой, если бы не попытался перевести националистическое движение студентов в классово ориентированную плоскость. Само собой разумеется – в антикапиталистическую. Так на смену кличу буйной студенческой вольницы: «Долой Валлонию!» – пришёл осмысленный лозунг прозревавших юношей и девушек: «Долой буржуазию!».

Надо сказать, что 1968 год – знаковая дата в истории Европы, которую потрясла серия массовых левых выступлений против существовавших режимов. В соседней Франции это чуть ли не вылилось в революцию, когда буржуазный строй зашатался и едва уцелел под напором взбунтовавшейся молодёжи. К сожалению, именно взбунтовавшейся, а не организованной и вооружённой чёткой коммунистической идеологией.

С тех пор борьба с националистической ограниченностью проходила красной нитью через всю жизнь Л. Мартенса. Естественно, что, отвергнув национализм, молодой Людо Мартенс не мог не выступить против расизма. Он даже наладил взаимодействие бельгийского студенчества с движением за права чернокожего населения Соединённых Штатов Америки. Впоследствии он не раз повторял, что за сепаратизмом в Бельгии скрывается опасная антиобщественная программа действий враждебных народу сил. В то время как бельгийские политические партии одна за другой раскалывались по языково-этническому признаку, Партия Труда под его руководством оставалась единственной национальной партией, где солидарно действовали и фламандцы, и валлоны. (О нынешнем состоянии партии скажу в конце).

Я опускаю подробности многолетней плодотворной деятельности Мартенса. Разве что опишу её в лаконичном стиле. Его партия и он лично тесно сотрудничали с прогрессивными режимами стран «третьего мира», с международными коммунистическим, рабочим, национально-освободительным движениями, с левыми молодёжными организациями. Он противостоял перерожденцам в рядах компартий, был одним из серьёзных критиков хрущёвско-брежневского ревизионизма и оппортунизма, непримиримым врагом горбачёвщины. В то же время Мартенс, в отличие от троцкистских и прочих ультралевых группировок, не был сектантом и в полном соответствии с творческим марксистско-ленинско-сталинским подходом суммировал в своей идеологической работе всё практически полезное из опыта КПСС и компартий других стран. Он никогда не выступал против Советского Союза в целом, как это делали некоторые на основании того, что к власти в Москве пришли околобуржуазные, антисталинские силы.

Мартенс пользовался уважением не в гламурном обществе, не среди банкиров и слуг буржуазии в лице министров и парламентариев, а у рабочих, интеллигентов-демократов, учащихся колледжей и университетов, а также у лидеров государств, стремящихся к избавлению от диктата капиталистических корпораций, к обретению подлинной независимости и суверенитета. Особо следует подчеркнуть: он писал статьи и книги, в которых активно проводил линию, во многом отвечающую требованиям именно сталинского направления в политике. Хорошо знакомый с ситуацией в бывших франкоязычных колониях Африки, он подробно и квалифицированно анализировал их прошлое и настоящее. Был последним иностранным гостем, который виделся с президентом КНДР Ким Ир Сеном незадолго до смерти корейского вождя в 1994 г.

Наиболее заметные произведения Мартенса – это «Пьер Мулеле, или Вторая жизнь Патриса Лумумбы. 10 лет революции в Конго», «Санкара, Компаоре и революция в Буркина Фасо», «СССР и бархатная контрреволюция», «Леони Або. Женщина из Конго», «Май 1968, спустя 25 лет», «Партия революции», «Сталин против оппортунизма», «Контрреволюция и революция в XXI веке». Безусловно, к ним относится и та книга, которую вы сейчас держите в руках.

Он разворачивал свою революционную работу не только в Бельгии, но и в других странах, причём не только на европейском континенте. В 1980-х годах активно сотрудничал с Тома Санкара, а в 1990-х – с Лораном Кабилой. О характере такого сотрудничества можно судить по фигурам обоих выдающихся сыновей Африки, героические и трагические судьбы которых заслуживают хотя бы нескольких слов.

Тома Санкара был, пожалуй, одним из самых перспективных по своей прогрессивности и честности главой государства на всём «чёрном» континенте. Не зря его называли «африканским Че Геварой». Тридцатитрёхлетний армейский капитан пришёл к власти в Верхней Вольте в 1983 году в результате восстания. Он свергнул правительство, которое было покорным исполнителем воли французского капитала, остававшегося хозяином бывшей колонии после формального провозглашения её независимости. Страна отказалась от старого и унизительного колониального названия и обрела новое имя – Буркина Фасо. В нём были соединены слова из двух основных местных языков, перевод которых гласил: «Родина достойных людей».

Дело, конечно, не в названии, а в серии энергичных, передовых реформ в области политики и экономики, предпринятых Санкара. Они вызывали злобу у бывшей метрополии и у насквозь продажных соседних режимов – тотально буржуазных. Ну, а визит в Буркина Фасо кубинского вождя Фиделя Кастро вообще напугал их до смерти. В 1987 году Т. Санкара был вероломно убит, вооружённое сопротивление его сторонников было подавлено внешней и внутренней реакцией.

Лоран Кабила имел больший стаж антиимпериалистического и антиколониального противостояния. Он представлял собой тот тип африканского революционера-марксиста, который включился в борьбу ещё при Эрнесто Че Геваре. Тот в начале шестидесятых участвовал в повстанческом движении в Конго и оказал огромное влияние на Кабилу. Впоследствии Че отбыл в Южную Америку. В то время, когда он партизанил и погиб в боливийской сельве, его ученик возглавил в конголезской провинции Южное Киву – самопровозглашённую республику и 20 (двадцать!) лет успешно отбивал атаки войск диктатора Мобуту – ставленника США и крупных западных монополий. В 1996 году повстанцы взяли Киншасу – столицу Заира (так называлась эта страна в годы мобутовской тирании). И вот тиран бежал, а Кабила вернул стране прежнее, дополненное название – Демократическая Республика Конго, став её президентом.

Людо Мартенс был официальным советником нового президента. Если учесть, что Конго некогда являлось колонией Бельгии, а Кабила и Мартенс при определённых различиях стояли всё же на одинаковых марксистских позициях, этот факт свидетельствует о первичности не национального, а идеологического признака в человеческих взаимоотношениях. Подлинный интернационализм, открытый миру и дружбе, сочетающий базу патриотизма и почвенности с международной солидарностью трудящихся, рано или поздно одерживает победу над догматическим национализмом – хоть в джунглях, хоть в мегаполисах. Мстя славному сыну Конго, прозападная агентура убила Л. Кабилу в 2001 году.

Но мы отвлеклись. Нужно просто сказать, что, куда бы ни заносила судьба руководителя Партии Труда Бельгии, это был не стихийный, слепой порыв ветра абстрактных путешествий, но планомерная, наполненная глубоким содержанием работа политика, исповедовавшего заветы Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина.

Да, именно так выглядит неоспоримый и неразделимый ряд творцов научного коммунизма, чьи великие заслуги признавал Людо Мартенс и признают миллионы людей во всём мире. Но есть филистеры и начётчики, политические ханжи и лицемеры, не говоря об откровенных врагах, которые отвергают Сталина как равноценного светоча в этой плеяде.

Всегда полезно задаться вопросом: почему хулители Сталина и сталинского Советского Союза столь единодушны, идёт ли речь о членах компартий (есть и такие уроды) или о ярых противниках коммунизма, о либералах или о фашистах, об утончённых интеллектуалах европейского толка или о брутальных и деспотических восточных монархах?

Потому что у них у всех общий знаменатель – капитализм. Иногда этот знаменатель плохо осознаваем ими, но чаще вполне понятен и дорог. Они видели, видят, всегда будут видеть в фигуре Сталина главную угрозу эксплуататорским принципам их существования, самой их жизни, наконец.

В связи с этим считаю принципиально важным пояснить нижеследующее.

Говоря без обиняков, методологическим пороком большинства отечественных и зарубежных историков является то, что они упорно твердят о семидесяти четырёх годах советской власти. Эта же ошибочная исходная установка типична для многих образованных лидеров компартий, тем более – для неудовлетворительно подготовленных масс. Подобная зашоренность мешает разглядеть, что в середине пятидесятых годов минувшего столетия, начиная с XX съезда КПСС, обозначился водораздел между истинно советским и скрыто антисоветским периодами истории СССР. Во время так называемой перестройки – открыто антисоветским.

С воцарением в Кремле Хрущёва заканчивался накат нового мира, начинался его откат. Он был диалектическим и долгим. Внутри сопровождался не только глупыми и разрушительными действиями и бездействием, но также периодическими рывками в развитии, феноменальными актами ускоренного созидания, спорадическими взлётами в искусстве, науке, технике. Снаружи – отдельными успехами в распространении коммунистического влияния на планете. И всё же из-за общего процесса затухания эти взлёты из года в год делались слабее, происходили реже, провалы учащались.

СССР всё чаще буксовал в раскисшей колее антисталинских реформ. Сначала предрыночные, затем полурыночные и, наконец, рыночные, эти реформы расшатывали всю материальную и духовную державную конструкцию. Большинство экономических и политических нововведений и реорганизаций послесталинского периода были абсолютно противопоказаны социалистическому народному хозяйству, антикапиталистическому образу жизни.

Справедливости ради укажу, что сущность творимой катастрофы оставалась не замечаемой многими из-за трескучей марксистско-ленинской риторики, маскировавшей прокапиталистическое перерождение страны; оно продолжалось без малого сорок лет. И сущность эта называется десталинизацией. Она же дебольшевизация, десоветизация, дезинтеграция, денационализация, деиндустриализация, деколлективизация, дегуманизация… Короче, – дебилизация. Если не всех, то весьма изрядного числа.

XX съезд КПСС стал запалом к фугасу замедленного действия, на котором подорвалось сознание большего количества людей, чем их погибло за всю историю минного оружия. Философская мысль, которая при Сталине была рабочим инструментом объяснения и переустройства мира, превратилась в утончённую, эстетствующую болтологию либо в набор заскорузлых лозунгов. С партийных и комсомольских трибун выкликалось множество коммунистических призывов. За трибунами текла другая жизнь, в которой те же ораторы всё чаще руководствовались всего двумя призывами, весьма некоммунистическими: «приспосабливайся» и «обогащайся».

Однако хрущёвщина, подмявшая под себя Советский Союз, оказалась чересчур оголтелой, плохо управляемой владыками вещного мира.

Народ страдал от внезапно расцветшей уголовной преступности. Растаптывание памяти о том, кто помимо других обязанностей исполнял роль главного стража социалистической законности, понизило как производительность труда, так и уровень охраны общественного порядка. Народ нёс ничем не оправданные экономические потери, связанные с ростом цен, замораживанием выплат по облигациям и т. д. К концу хрущёвского правления население СССР впервые с войны стало недоедать из-за катастрофического падения сельхозпроизводства. Черчилль сардонически комментировал: я думал, что умру от старости, но умру от смеха – Россия начала импортировать хлеб.

Прохрущёвская часть мирового комдвижения вырождалась и разлагалась. Двадцатый съезд не просто разъединил, а буквально вспорол и разрубил его. Лучшую, наиболее здоровую, свободную от антисталинизма часть комдвижения стал на определённое время представлять маоистский Китай. В документах той поры, выходивших в Пекине, но не попадавших в СССР, содержалась отточенная и разящая констатация: «Посылая проклятия в адрес Сталина, Хрущёв тем самым наносит величайшее оскорбление советскому народу и КПСС, величайшее оскорбление Советской армии… величайшее оскорбление социалистическому строю, величайшее оскорбление… революционным народам всего мира, величайшее оскорбление марксизму-ленинизму».

Этот своевременный набат не был услышан перерожденцами, коих плодила антисталинская действительность. Волюнтаризм и субъективизм – так обтекаемо назвали главные прегрешения Хрущёва сместившие его коллеги, хотя вместо их келейного решения требовался гласный суд наподобие московских процессов 1937—38 гг.

На смену пришла брежневщина. Антисталинизм приглушили как непопулярное явление, однако не осудили. Демонтаж коммунистических основ через молчаливую десталинизацию не прекратился. Контрреволюция стала ползучей. Горлопаны, то и дело поминавшие кузькину мать, отошли на задний план, на передний вышли вкрадчивые партсовслужащие. Слова «партиец» и «чиновник» постепенно превращались в синонимы. Выражение «красиво жить не запретишь» потеряло иронический смысл. Перенятая у Хрущёва система номенклатурных привилегий, несправедливых, незаслуженных, разрослась уродливым злокачественным образованием на теле общества. Партбилет у определённых «товарищей» в определённом смысле ценился, а для товарищей всё ещё был по-настоящему свят. Но. В отличие от беды природно-стихийной, большая политическая беда всегда начинается с малой: уже теряли святость и пионерский галстук, и комсомольский значок.

Сформировалась предсказуемая надстройка уже появившегося базиса – теневой экономики. Базис был пока некрепким, но, как и полагается всякому базису, нуждался в идеологическом обслуживании и получил его. Прежде всего – в среде почитателей и проводников хрущёвского курса. Они же потом – опора курса горбачёвского.

Парадоксальная советско-антисоветская подготовка кадров невольно отражалась на умонастроениях зарубежных коммунистов и друзей. Вне нашей страны процесс десталинизации «раскочегарился» именно при Брежневе. Даже маоисты частично отступили под давлением этого процесса, отойдя от сталинизма как от науки и обратившись к тому, что было ими названо «идеями Председателя Мао». Не все те идеи были безошибочными…

Трюк с провокационной антисталинской истерией повторила на новой основе горбачёвщина. Он опять удался. Коварство трюка заключалось в том, что горбачёвщина верно обозначила следствие застарелых общественных недостатков, ловко подменив в расшатанном народном сознании их подлинную причину. Новым же было то, что антисталинизм и антикоммунизм наконец-то уравняли в правах. Закон о кооперативах, департизация, разгосударствление, демонополизация внешней торговли, другие лазейки уже позволяли красной буржуазии рулить легально. Под бравурную музыку и демагогические возгласы «Вся власть – Советам!» нас подбросило к точке двоевластия. Оттуда по закону социальной физики мы сверзились в постперестроечную яму. Без Советов, без страны и даже без штанов.

Людо Мартенс был одним из тех иностранных коммунистических деятелей, которые в разное время, но задолго до частично опомнившихся в конце 1980-х советских коммунистов, осуждали безыдейное реформаторство наших лидеров и, в первую очередь, пресловутую горбачёвскую перестройку. Он уловил главное: кремлёвская контрреволюция неслучайно начала свою деятельность с охаивания Сталина. Она ничего не делала спонтанно, а била в точную цель. Уничтожение сталинизма – это уничтожение ленинизма, уничтожение ленинизма – это уничтожение марксизма. Всё вместе – это уничтожение СССР, социалистического лагеря и мирового коммунизма, что и требовалось совершить согласно страстной мечте отборных человеконенавистников и столь же отборных идиотов разных времён, народов, классов, стран.

Очевидно, что здесь возникает вопрос: о каком-таком сталинизме идёт речь? Мартенс в своей книге даёт лишь частичный ответ на него. Чувствуется, однако, что он вплотную подобрался к осознанию не только практических, но и теоретических истин Сталина. А это и есть сталинизм.