Впервые я взяла в руки томик Улицкой лет в 16. Это был "Искренне ваш, Шурик", роман, который женщины в моей семье передавали из рук в руки и затем бурно обсуждали. Передавали не оттого, что его нельзя было достать в книжных, а нарочно, чтобы наверняка прочли, не отложив в долгий ящик. Сначала я, было, втянулась, а потом чуть не швырнула книгу в телевизор - благо, дело было ночью, и мне не хотелось всех перебудить. Наутро за завтраком я бурно возмущалась - да как такое вообще читать можно, да это же мерзость. Мама улыбнулась и аккуратно посетовала, что, видимо, не стоило-таки мне "эту мерзость" давать.
В свои 16 я была барышней романтически настроенной, максималисткой и различавшей только белое и черное. С тех пор прошло почти 10 лет. И я снова взялась за Улицкую, и снова с опаской. Но на этот раз меня пугало совершенно другое: Людмила Евгеньевна называет Россию "страной несчастных женщин". А я не люблю читать про несчастных женщин. Вернее: про русских несчастных женщин, тем более словами русских же женщин. Но "Медею" я не прочесть не могла, потому что тут Крым. А Крым для меня - место заветное, родное, ни с чем больше на свете не сравнимое. И у Людмилы Евгеньевны он прекрасен: живой, выпуклый, наполненный до краев ароматами, красками, звуками.
"Медея и ее дети" - это сага о большой таврической семье, которую разбросало по свету, но сердце которой неизменно билось в окрестностях Феодосии - в залитом солнце дворе с видом на столовые горы и розовеющий тамариск, где Медея растирает тыльными сторонами ладоней тесто для пахлавы. Всякое выпало на долю этой семьи: от тягот и трагедий революционного, а потом и военного времени, до вполне себе бытовых, о которых не принято говорить, но все почему-то о них знают. Словом, грязного белья и скелетов в шкафу в этой истории предостаточно. Но рассказано это без надрыва и заламывания рук. Хоть повествование ведется не от лица Медеи, но во всем чувствуется ее житейская мудрость и умение принять то, что выпадает на долю:
"Прими и то, что свыше меры, как благодать на благодать, как дождь, как снег, как тайну веры, как все, с чем нам не совладать..."
И вот что вышло: пишет Улицкая о несчастьях в этом романе, много пишет и подробно. Но общего ощущения несчастья нет. А есть напротив уверенность, что жизнь продолжается. Жизнь как она есть с семьями и отношениями между близкими людьми как они есть. Без прикрас и преувеличений.
Чтение Улицкой напомнило мне разговор с очень взрослой родственницей, которая сильно старше тебя. В 10 лет тебе скучно, в 15 хочется спорить до хрипоты, в 25 - внимать каждому слову, в 45 - жалеть, что о многом так и не было говорено.
А "Шурика" я таки прочла, в 21 год. Побывав участницей или просто свидетельницей всяких разных невыдуманных историй. И тогда он мне понравился.