С творчеством Петрушевской дружба у меня как-то не заладилась. Не моя эстетика. Темное, мелкое и нарочито вычурное – такое вот впечатление. В 90-е имел я на руках пятитомное собрание ее сочинений. Дальше середины первого тома (а там все рассказы, рассказы) дело не пошло. Не мое. Слишком хаотично, слишком дезорганизовано. Для меня, считающего, что литература, это на 90 процентов дисциплина – удар под дых.
Удивительно, но читать Петрушевскую, пишущую о самой себе, намного интереснее, чем Петрушевскую, пишущую о других. Термины невыдуманное – выдуманное здесь неуместны, все мемуаристы все равно фантазируют. В рассказах ее, кроме кручения слов, местами занятного, местами довольно утомительного, больше ничего разглядеть нельзя. Ну к чему такое жонглирование? Зачем такие сложности? Иногда художественно – это слишком.
Вот и здесь в мемуарном сборнике «Никому не нужна. Свободна», представляющем собой удачный ремикс книги 2006 года, лучшие страницы те, где Петрушевская забывает о том, что она - автор романов, повестей и рассказов, что ей надо фокусничать. Вариации на тему собственной жизни намного интереснее чистого полета фантазии. Биография дисциплинирует. Никуда не денешься: есть дедушка, тетки, мать и прочие животные-родственники, есть реальные факты и историческая эпоха, в которой вот это было или могло быть, а вот это никак не могло случиться.
Вообще тут уникальный случай. Потому что обычно лучшая биография автора запечатлена в его художественных книжках. То как он пил, дебоширил, и, вообще, морально разлагался, интереса не представляет. Отличия количественные. Качество такое же. Как у всех.
Здесь же интересно не как, не что, а про кого.
Не только про «девочку из «Метрополя», которая скиталась, как пишут американцы, подобно Оливеру Твисту, но и про бедовую нашу интеллигенцию. Бедовую не только потому, что по ночам ездили воронки (этому в книге уделено внимание). Но и потому, что сама по себе она не готова ни к чему, как мальчик из фильма «Про Красную шапочку», который ничего «не делал в жизни сам» (только книжки читал, изобретал алфавит и начинал личную жизнь), или «мимоза» из соответствующего стихотворения Сергея Михалкова. Читать о семье потомственных интеллигентов, окружавших девочку Петрушевскую – надорвать себе сердце. Племя самовлюбленное, эгоистичное, узкое кругом и далекое не то что даже от народа, или там жизни, от родной дочери и внучки. Великий недодел: своей жизни не построили, чужую поломали. Все как один – эгоисты. Галерея нищеты духа. Интеллект и Я сожрали их личности без остатка.
Впрочем, не все о поломатых человеческих экземплярах. Книжка еще и об эпохе. От мифических сталинских годов до брежневского славного застоя. Мы в последние годы все пытаемся не обращать внимания на то, что СССР был разный и по годам, и по стратам. В этой тоненькой книжице многое отражено: и нищенствующий маргинальный слой родственников врагов народа и ядреная как на подбор советская студенческая молодежь, и наша же гниловатая интеллигенция, слушающая недозволенные песни, читающая неподцензурные романы, и глядящая на всех свысока: «мы – соль земли». Сперва СССР дворовый, потом целинный, и напоследок радиожурналистский. Разные миры, разная система. Будни журнала «Крокодил». Последние известия для тех, кто нас слушает в полночь.
«Никому не нужна. Свободна» - воспоминания, в которых растворяется немолодой далеко пишущий человек и глядит на читателя девочка, неукротимая, неподдающаяся, не желающая просить прощения, бесприютный ребенок социализма. Девочка, которой многое вокруг интересно, и которая так долго сама была неинтересна никому. Но она не погибла, не угасла, в отличие от платоновского «Котлована». Может быть потому, что, как ни странно, оказалась, никому не нужна. Но при этом вряд ли стала в полной мере свободна. Ведь предоставленность самому себе трудно считать свободой. Это покинутость, оставленность одиночество, катастрофическое расхождение с людьми, обществом и эпохой. Если в такой ситуации и возможна свобода, то только изломанная, такая, с которой я не нашел сил столкнуться лицом к лицу в романах, повестях и рассказах Петрушевской.