Читать книгу «Слепой. Над пропастью» онлайн полностью📖 — Людмилы Анатольевны Мороз — MyBook.
cover

Людмила Мороз
Слепой. Над пропастью

Первая глава.

Как все это произошло.

Однажды в жизни человека наступает главный момент. Весь внутренний мир необратимо меняется. Как это случилось для меня? Все произошло неожиданно, и так просто. Словно снег на голову. Только не помню, что было вначале. Вспышка? Яркая, как солнце, и резкая, словно отблеск стали. А потом резкий, как удар бича, взрыв. Или, может, вначале был взрыв. А за ним сочная, пропитанная болью, вспышка, яркая, похожая на сверкание молнии? Или все было одновременно. Хотя в какой последовательности, сейчас было уже все равно.

Слышу, хозяин хрипит, булькает, дергается, и замирает. Навсегда. Из развороченной груди хлещет фонтан горячей крови. Капли крови фонтаном попадают мне в лицо, и в открытый рот. Рядом с ним сипит, пускает кровяные пузыри, напарник. Из рваной раны на шее толчками вытекает кровь. Во рту яркий привкус меди. По лицу течет горячее и липкое, как свежий малиновый кисель. Провожу рукой пол лбу и щеке. Кровь? Моя? Но откуда столько взялось? Откуда? Ладонь скользит по голове и лицу. Разбита губа? Но крови, липкой, горячей, слишком много. Моя кровь, смешиваясь с чужой, течет мелким ручейками по всему телу, по лицу, заливает глаза. Мир закрывает красная пелена. А следом сменяется чернотой. Именно с этого момента для меня наступает тьма. Мой мир разламывается, как спелый апельсин. На две половинки. До вспышки. И после. Первая часть мира, наполненная солнцем, морским прибоем, красивыми женщинами, картами, и цветами, исчезла. Растворилась в черноте прошлого. Во второй части жизни, той, что вынырнула из мрака, и осталась со мной, ничего из прежней жизни не осталось. Почти не осталось, кроме аромата цветов, запаха духов. Но к ним добавились еще лекарства, вонь крови, хлорки, страдания, и боли. Рядом поселились зловонный пот и моча. Именно эти запахи сейчас окружают на больничной койке простой муниципальной больницы.

В самые первые минуты и часы после катастрофы еще не осознаю тяжесть потери. Пытаюсь вернуть мир света. Кричу, возмущаюсь, пытаюсь бунтовать и сопротивляться наступившей тьме. Не могу принять реальность жизни. Срываю с лица бинты, скрипя зубами от боли в надежде вновь увидеть свет солнца. Но, даже когда бинты отброшены в сторону, темнота не желает покидать меня. Свет солнца не возвращается.

– Что, со мной? Что с глазами? Я слышу рядом мягкий голос, полный сострадания:

– Успокойтесь, больной! – А потом ощущаю на лбу прохладную ладонь. Вдыхаю яркий аромат апельсинов, смешанных с горечью лекарства. Мне вспоминалась мама. Эх, если бы моя матушка жива! Может, беспутная жизнь сложилась по-иному. Не лежал бы на застиранной больничной простыне, придавленный тяжестью темноты. И неизвестности. А хлебал семейный борщ с густой сметаной, приготовленный женой. Но, увы, нет, ни борща, ни сметаны, ни жены. Что случилось, то случилось.

Прикосновение женской руки немного остудило разгоряченную натуру. Я обессилено падаю на плоскую, убитую подушку. А глазах острая боль. А ловкие, привычные к такой работе, руки медсестры наматывают бинты обратно на исполосованное разбитым ветровым стеклом лицо. Все остается в кромешной тьме. Губы пересыхают, покрываются мелкими трещинками.

– Воды! – Вырывается из пылающей глотки.

– Нельзя вам сейчас пить. – Я ощущаю, как смоченная холодной водой салфетка прикасается израненных губ. Влага впитывается мгновенно, как в сыпучий песок пустыни.

– Еще. – Шепчу распухшими губами.

– Много нельзя. Вас готовят к операции.

– Хоть немного. Обратно салфетка касается губ. Это прикосновение немного смягчает пожар жажды.

– Больше нельзя. Сейчас вас будут везти в операционную. – Отвечает мягкий, похожий на голос матушки, голос.

Несколько сильных рук поднимают с кровати. Перекладывают мое израненное тело на жесткую каталку. Поскрипывая, точно старое инвалидное кресло, вздрагивая на стыках кафельной плитки, катит по коридору.

Обратно перекладывают, но на операционный стол. Укол в вену, но боли нет. Словно со стороны, вижу, как плыву по огромной реке, сотканной из густого, молочного тумана. Берегов ни справа, ни слева не видно. Да они не нужны. Я лежу на спине, и любуюсь огромными звездами на ночном небе. Они закручиваются водоворотом, превращаясь в длинный белый коридор. Около входа стоит мама.

– Мама.… Как я соскучился за тобой! Но мать отступает назад, грубовато отталкивает протянутые навстречу руки.

– Сынок, тебя здесь не ждут. Уходи, возвращайся назад.

– Мама.… Но коридор исчезает. Словно его не было. Меня окружает темнота. Может, я умер? Нет, не похоже. Все тело болит точно так же, как будто играл в футбол. Но был не игроком, а футбольным мячиком. Что со мной сделали хирурги? Пока что не знаю. Осторожно ощупываю лицо. Глаза под плотным слоем бинтов. Что сейчас, утро, полдень, вечер или ночь? Скрипит, как стонет старуха, дверь. В больничной палате, пропитанной насквозь хлоркой, кровью, мочой и болью, слышу нестройный топот ног. Рядом с кроватью кто-то останавливается. Улавливаю запахи спирта, вчерашнего перегара, кофе и сигарет.

– Сестра, какая у больного температура? – Рядом сиплый голос, насквозь пропитанный усталостью.

– Тридцать семь и девять. Немного температурит.

– После операции вполне нормальное состояние. Главное, чтобы температура не повышалась. Наверное, мой лечащий врач? Шелестят бумаги. Значит, читает лист назначений. Трогает лоб.

– Ну что, летун? Вернулся к нам?

– Скажите, доктор, я буду видеть? Этот простой, но очень насущный для меня вопрос словно завис в воздухе. – Так буду видеть или нет? Говорите правду. Врач молчит. Эти несколько секунд превращаются в бесконечность. Почему не отвечает? Не знает, как лучше соврать? Или обдумывает красивый ответ? Врач, кашлянув, жестко говорит:

– Какого цвета ваши глаза?

– Карие.

– Вы можете заказать протезы любого цвета.

– Протезы? – Внезапно во рту стало сухо, воздуха не хватает. Как будто на учениях. Когда в полной боевой выкладке, в противогазе, бегу километров десять, а может, все двенадцать. – А глаза?

– Зрение никогда к вам не вернется. Я оперировал. Глазные яблоки пришлось удалить. От услышанного приговора голову точно сдавили огромные тиски.

– Как дальше жить?– Упавшим голосом скорее, простонал, чем проговорил.

– Ну, батенька, не вы первый, не вы последний с такой бедой. – Холодно, как судья зачитывает приговор, отвечает хирург. – С такой травмой глаз люди живут долго, до старости.

– Да, живут долго. Но не слишком счастливо. – Шепчу в ответ. Протезы. Это слово, как острый нож, вонзается в сердце. Боль прожигает пустые глазницы. О, если бы в этот момент в голову ударила молния, то это было так, пустяком. Внезапно, кажется, что попал в кошмарный сон. Сейчас стою на краю глубокой, черной пропасти. Земля внезапно рушится под ногами. Напарника нет. Некому бросить спасительный трос. Страховочного троса под рукой нет, зацепится не за что. Кажется, что лечу в густую, как черничный кисель, черноту. Как из другого мира, до меня доносится голос хирурга:

– Главное, вы живы. Но я ничего не говорю в ответ. Кажется, на плечи падает каменная тяжесть усталости. Застонав, натягиваю больничное одеяло на голову, и резко поворачиваюсь к стене. Все. Жизнь для меня с этого момента заканчивается.

Не слышу, не замечаю, как врач в окружении медсестер величественно ходит между кроватями по палате. Осматривает других больных. Разговаривает с ними. Даже пытается немного шутить. А потом выплывает в коридор. Как нянечка закрывает за ними дверь.

Для меня все окончено. Я сдаюсь без боя. Самый первый раз в жизни. И раздавлен темнотой. Боль и пропасть победили. Без единого выстрела. Слепота? О, лучше бы умер вместе с теми, кто был со мной в машине! Но смерть почему-то обошла стороной, выбросила из веселой реки по имени жизнь. Я лежу на больничной кровати, как на обочине сбитая насмерть собака. Или вынесенная на берег приливной волной морская звезда. Как жить дальше? Говорят, что самая непроглядная ночь наступает перед рассветом.… Но как дождаться рассветных лучей? Как? Если каприз судьбы загнал на дно глубокой и мрачной пропасти? Я не увижу солнце. Возможно, все это предначертано рукой судьбы? Не знаю. На меня нахлынули густым, холодным туманом новые чувства, и мысли.… Все это начинает постепенно сводить с ума. Да, можно часами повторять мантры. Можно представлять, как жизнь понемногу налаживается. Но хоть сто раз скажи халва, халва, во рту сладко не станет. Глаза не прорастут обратно в глазницах.

Что сейчас? Вслушиваюсь в темноту. Рядом храп. С другой стороны стон. Чуть дальше сонное бормотание. Кто-то вздыхает, шепчет молитву. Соседи по больничной палате почти все спят. Только рядом слышу всхлипывание. Значит, ночь. Начинаю мысленно прокручивать кадры из прошлой жизни. Той светлой части, где меня уже нет. И где меня уже никогда не будет. Я помню почти все. Каждое мгновение, каждое дыхание. Но для той, прошлой жизни я умер. Хотя время не остановилось. Только жизнь стала другой. Я начинаю запоминать новые чувства, с которыми жить до конца своих дней. И первое, это боль в глазах. Хотя их нет, но боль поселилась в глазницах навсегда.

Наверное, наступает утро. Постепенно просыпаются больные. Зевают, стонут. Ходячие, шаркая ногами, идут в коридор. К лежачему подходит нянечка, уносит утку. Звякает ведро. Шаркает швабра. Резко тянет хлоркой. Нянечка моет пол. Запахи манной каши, и чаю. Это принесли завтрак. Но не прикасаюсь к ложке, лежу лицом к стене. Запах апельсинов. Мягкий голос.

– Максим, повернитесь, я покормлю, пока каша не остыла.

– Я не ребенок. – Сердце почему-то вздрогнуло, и быстрее забилось. Но пытаюсь сопротивляться, ворчу, – А зачем переводить харчи? Я все равно умер.

– Нет, вы живы. Будете сами есть. Я вам помогу. Сопротивляться нет сил. Я сажусь на кровати. Чувствую, как медсестра вкладывает в ладонь ложку. Пробую, есть вслепую. Не сразу получается. Что в рот, что попало на одеяло. Но каша показалась необычайно вкусной. Сестра забирает пустую тарелку.

– Может, подать утку? Щеки краснеют, как у нашкодившего школьника.

– Еще чего не хватало! Я не старый дед! Помогите дойти до туалета.

– Но у вас строгий постельный режим.

– К черту постельный режим! – Встаю, опускаю босые ноги на пол. Медсестра надевает больничные тапочки.

– Идемте. Опираюсь на руку. Выходим из палаты. В коридоре воздух тоже пропитан хлоркой. Но нет вонищи пота и мочи. Считаю шаги, чтобы знать, не промахнуться. В коридоре медсестра передает меня нянечке.

– Тетя Маша, покажите дорогу в туалет. Мне бежать надо, еще куча дел. И скоро конец смены. Старушка подхватывает под локоть.

– Пошли, сынок. Я шагаю рядом, опираясь на руку нянечки. Мысленно считаю шаги, запоминаю дорогу. Жизнь с потерей зрения не остановилась, продолжается. Если остался жив, значит, у Бога есть на меня планы? Постепенно начинаю смиряться с миром темноты. Привыкаю к факту, что не увижу солнце, не буду любоваться голубизной неба и моря. Для меня навсегда исчезают летящие чайки над прибоем, и белые паруса прогулочных яхт.

Вторая глава.

Бинты с лица сняты.

Дни, как птицы, быстро летят, один за другим. Все, что произошло в роковой день, растворялось в тумане прошлое. Постепенно покрывалось дымкой забытья, становилось больше похожее на кошмарный сон. Раны постепенно заживали, покрывались новой кожей и розовыми рубцами. Сегодня наконец-то бинты с лица были сняты. Я осторожно ощупываю пальцами. Да, говорят, что шрамы украшают настоящих мужчин. Но мне было глубоко фиолетово, как сейчас выглядит физиономия. И на кого я был похож. Хоть на жуткого горбуна Квазимодо из собора парижской Богоматери Виктора Гюго. Красота лица сейчас не волновала. Все равно солнце, луна и звезды, все это ушло от меня в зону вечной темноты. В это утро, при очередном осмотре, лечащий врач говорит:

– Ну что, голубчик, у вас все благополучно. Раны зажили, высокой температуры нет. Так что завтра выписываетесь! Казалось, мне бы прыгать от радости до потолка от такой хорошей новости, что возвращаюсь домой. Но вот загвоздка. Дома, как такового, у меня не было. Что мог сказать хирургу? Только правду.

– Мне идти некуда. Разве что на вокзал.

– Как это? – В палате наступила напряженная тишина.

– У меня нет жилья. – Я выдавил из себя правду. Неожиданно на плече ощутил ладонь, сильную и горячую.

– Ничего, батенька, я подумаю, чем вам помочь. Но на вокзал мы вас не отпустим. Это не по-людски. Шаги замерли за дверью. Чем он мне поможет? Я сам буду разгребать то, что навалял несколько месяцев назад. Теперь передо мной встал один, но важный вопрос. Как, и где жить дальше? Все деньги, и немалые, как вода, прошли через мои руки. Не оставив в них даже следа. На банковской карточке по нулям. А что копеечная пенсия по инвалидности? Так это была просто насмешка. Как говориться, чаевые от жмота. Может, на картошку, куриные кости, хлеб и дешевенький чай хватит. Сдача на сахарок. Но, чтобы купить даже самую дешевую комнату в коммуналке, так об этом не мог мечтать.

Шли часы. Давно съеден обед. Скоро ужин. А я все лежал на спине, размышляя, как жить дальше. Дверь палаты скрипнула. Я ощутил знакомый аромат запах апельсинов, хлорки, и лекарств. Но к ним примешался запах домашней выпечки. Это ко мне подошла палатная медсестра. Она вложила в ладонь небольшой пакет.

– Пирожки с яблоками. Это вам к чаю.

– Спасибо. – Немного смутился. – Сами готовили?

– Да, иногда, когда время есть, люблю возиться с тестом. – Женщина поправляла одеяло, и мягким голосом проговорила, как будто промурлыкала:

– Максим, что вы думаете дальше делать? Как жить? Я молчал, размышляя, что ответить, но не слишком грубо. Но как назло, ни стоящая одна стоящая мысль не приходила в голову. Поэтому честно признался:

– Наверное, сразу пойду на вокзал. А дальше жизнь покажет. Подвалов и заброшенных домов в округе на всех бродяг хватит. И мне достанется.

– Расскажите немного о себе. Этот такой простой, как глоток, воды, вопрос, заставил задуматься. Что могу рассказать? А вдруг, узнав, что я прожженный карточный игрок и шулер, отвернется от меня? Но решил все-таки сказать правду. Какой смысл врать? Пусть знает, кто я такой. А потом решает, общаться или нет.

– Моя матушка давно умерла. А отца никогда не встречал. Не знаю, жив он или давно умер.

– А братья или сестры у вас есть?

– Один я был у матери. Может, по отцу есть, но не знаю, где они. Отца никогда не видел, а мама о нем не рассказывала.

– Да, это печально.

– Я просадил однокомнатную квартиру. Наследство матери. Как видите, никто меня нигде не ждёт. Как-то все время катился по жизни, как перекати-поле, пока не застрял на больничной койке.

– Если вы остались здесь, возможно, у Бога есть на вас планы. Может, вспомните друзей или знакомых? – Я молчу несколько секунд.

– Друг, самый лучший друг был моим напарником. Он погиб с хозяином, а я выжил. Какие у картежника могут быть друзья? – Не смог сдержать нехорошую усмешку. – Разве что собутыльники. А это не друзья. А хорошим знакомым без денег и бутылки нафиг кому нужен. Неожиданно в голове всплыл телефонный номер. Я знал его в прошлой жизни наизусть. Но не мог припомнить, кому принадлежал.

– Позвоните по этому номеру.

– Кто это?

– Не помню. Но телефон почему-то зазубрил наизусть. Возможно, кто-то из очень дальней родни. Медсестра шуршит бумагами. Наверное, достает блокнотик. Мой слух настолько обострился, что слышал, как скрипит грифель. Женщина записывала телефонный номер, что диктовал.

– Я постараюсь дозвониться по этому номеру.

– Спасибо, вы настоящий ангел во плоти! О, сколько сестричка выслушала всяких гадостей и грубых слов, вытирая потный лоб салфеткой! Сколько раз по-новому наматывала бинты.

– Я совершенно случайно услышала, ваш врач договаривается с кем-то по телефону, пытается вас оформить в интернат для инвалидов и одиноких стариков. – Вздыхает грустно медсестра.

– Я что, попаду в эту богадельню? – От неожиданной новости во рту жутко пересыхает. Я резко сажусь на кровати, облизнув сухие губы.

– Оформит. Если у вас не найдется даже дальних родственников. От перспективы доживать свой век в местной богадельне с дряхлыми стариками и ядовитыми старухами меня передергивает так, как на голову и спину только что вылился большой ковш холодной воды.

– Допрыгался! – Ядовитая улыбка зазмеилась на губах. – Козлина, сам виноват! Меняю четвертый десяток, а ни жены, ни детей, ни блядей. Ни крыши над головой. Ни денег на карточке. Никого и ничего. – Голос дрожит, выдав внутреннее напряжение. – Потом добавляю, вкладывая в голос всю боль, накопившуюся в глубине души. – Да, я прожженный шулер. Вот кто я на самом деле. – Помолчав несколько секунд, беру женскую ладонь. Тихо добавляю, – теперь вы знаете обо мне все.

– Да, ситуация патовая. Но и в интернате люди живут.

– Не живут. Существуют. – Я прижимаю женскую ладонь, и шепчу, – Вы мне очень нравитесь. Может, даже больше, чем нравитесь. Я… женщина вырвала ладонь из моей ладони.

– Немедленно замолчите! Не говорите больше ни слова!

– Но почему? Скрипнули пружины кровати. Медсестра вскочила.

– Потому что… – Растерянно пробормотала, – потому что я замужем!

– Замужем? – Злая ухмылка исказила уголки губ. О, сколько замужних женщин перебывало в моей постели! Если бы за каждую, что наставила мудаку-мужу рога, давали по сто долларов, то катался бы на Мерседесе. Но вслух говорю совсем не то, что сейчас было в мыслях. – Муж, как и жена, не стена. Всегда можно отодвинуть в сторону.

– Да вы просто…. – Женщина замялась, подбирая слова.

– Козел?

– Нет, хуже! Вы кобель! Скажите спасибо, что вы на больничной койке. Другому за такие слова точно выписала пощечину. Запомните, и навсегда зарубите на носу, что я люблю мужа. И этим все сказано.

Неожиданно рядом ощущаю холодную пустоту. Никого не было рядом. Медсестра тихо, как привидение, выскользнула из палаты. Даже дверь не заскрипела. В глубине души начинает понемногу закипать обида и злость. Ну и пусть убегает! Пусть! Подумаешь, какая фифа!

На этой странице вы можете прочитать онлайн книгу «Слепой. Над пропастью», автора Людмилы Анатольевны Мороз. Данная книга имеет возрастное ограничение 18+, относится к жанрам: «Криминальные боевики», «Боевики». Произведение затрагивает такие темы, как «приключенческие боевики», «опасные приключения». Книга «Слепой. Над пропастью» была написана в 2020 и издана в 2020 году. Приятного чтения!