Посвящается лучшему из сыновей

Глава 1
Две весны

Даэмли

Весеннее половодье окончательно размыло Тощую Гать, бурный поток разметал подгнившие за зиму бревна по всему руслу Бэннол, и каждый, кто пытался идти вброд без предварительной разведки, рисковал переломать ноги лошади. Обольщаться кажущейся мелководностью речки не стоило даже в самые засушливые годы. В глубине ее мутных и быстрых вод таились коварные ямы, илистые берега покрывала липкая густая грязь, а в подводных норах жили ядовитые змееглавые рыбы.

Были времена, когда нэсс почитали своенравную Бэннол богиней и задабривали ее жертвоприношениями. В том числе человеческими. Хитрая речка жертвы неизменно принимала, но внимать смертным, а тем более слушаться их не торопилась. Дэй’ном, знай себе, злословили относительно глупых выдумок нэсс. Особенно когда сбрасывали трупы убитых пленников-нэсс в воду. Практичные ангай пытались строить плотины ниже по течению, да только ничего у них не вышло. Бэннол неизменно подтачивала опоры и, вырываясь на свободу, обрушивала на поработителей всю свою ярость и силу.

Хелит не тяготилась вынужденным ожиданием, пока воины найдут подходящий брод. Наоборот, появился лишний повод спешиться, размять ноги, а заодно как следует осмотреться. На том берегу лежали пограничные земли, которые держал Рыжий Мэй. Да-да тот самый Мэйтианн’илли Отступник Мэй, имя, которое в столице предпочитали лишний раз не упоминать. Одних только перечислений его подвигов и безумств хватило бы на несколько дней. И тех и других как раз поровну, если разобраться.

«Вот и познакомимся», – подумала Хелит, воображая встречу. Она немало слышала о Рыжем и приготовилась к тому, что лишь десятая часть услышанного окажется правдой. Так всегда бывает…

Что-то плыло вниз по реке. Хелит присмотрелась внимательнее и с ужасом узнала в темной куче мокрого тряпья темно-зеленый плащ Зимтара. У него из спины торчали две желтоперые стрелы.

– Засада! – успел закричать юный Хиани, прежде чем выскочивший из лесу чернобородый нэсс снес мальчишке голову одним ударом меча.

Нэсс оказалось вдвое, нет втрое больше, чем униэн. Не уменьем, а числом одолели они путешественников, сами не считаясь с потерями. Никого не пощадили и брать пленников тоже не стали.

– Бегите! Бегите, моя госпожа! – крикнул Милтой, жертвуя собственной жизнью, чтобы добиться форы во времени, потребной девушке для бегства.

Оставшись одна, Хелит бросилась в сторону зарослей илги, но камень, пущенный из пращи кем-то из нэсс, угодил ей прямо в затылок. На землю она упала уже бездыханной.

– Проверь! – приказал атаман.

– Мертвее не бывает, – заверил пращник, переворачивая покойницу на спину. – А еще говорят, униэнки все, как одна, красавицы.

– Не твоего ума дело! – прорычал атаман и наградил меткого молодца увесистой затрещиной. – Наше дело – сторона. Ни тебе, ни мне ее в гроб не класть.

– Униэне своих мертвецов сжигают…

– Шибко ты умный, Харс, как я погляжу.

Гневный взор командира не сулил парню ничего доброго.

– Дык, я… – перепугался тот.

– Сматываемся отсюдова, умник. Покедова Рыжий нас за задницы не ухватил.

Помянув всуе имя приграничного владетеля, атаман сам испугался, по-быстрому сотворил двойной знак отвращения зла и, не дав своим людям даже помародерствовать на трупах униэн, приказал возвращаться. Оно и понятно. Настигни их за разбоем Рыжий – мало никому не покажется. Ему в руки лучше не попадаться.

* * *

Дожить до весны… Дожила… Лес за окном подернулся нежно-зеленой дымкой. Еще день-два – и брызнет юная листва, возвещая приход долгожданной весны.

– Сейчас вы досчитаете до десяти и уснете. Начинайте считать.

– Раз, два, три…

Врут они все, гиппократы хреновы, насчет наркоза. Боль чувствуется, еще и какая, только сделать ты ничего не можешь. Ни закричать, ни шевельнуться. А боль все равно остается. И к ней невозможно привыкнуть. Если операция ничего не даст, будет обидно. Столько выдержать, столько перенести. Начиная от смущенно-сочувственных слов врача: «Я очень сожалею, но у вас рак», и заканчивая самым последним уколом в вену. Только не говорите, что я сдалась. Я боролась, честно боролась. Операция, «химия» и снова операция. В таких случаях принято говорить – не ради себя, а ради детей. Но если быть до конца честной, то все-таки прежде всего ради себя. Лежа на операционном столе во второй раз, лучше не врать себе. Неприлично это как-то, согласитесь.

«Ай-ай! Такая молодая и рак!» – шептались за спиной родственники.

Черт бы вас побрал, жалельщики! Мне только сорок, я еще и не жила толком! Не видела китов, не бродила по Лувру, не поднималась на Эмпайр Стейт Билдинг и в Риме не побывала. Господи, я ничего не успела! За окном весна… а я умираю… Обидно.

Если выживу, Сашка меня бросит. Иначе не ходил бы с глазами побитой собаки. Я ж всегда знала, что он – слабак. С того самого дня, когда у новорожденного Игорька обнаружили кровоизлияние в мозг. Тут и до ДЦП недалеко было. А любимый муж засобирался драпать. И верно, кому ж нужен больной ребенок? Тогда обошлось, но эти три дня, когда Саша не показывался в роддоме, я запомнила навсегда. Простить – простила, но забыть… Не получается. Таково, видимо, свойство любого предательства. Воспоминание о нем омрачит самый яркий день и испортит самый радостный праздник.

Больная жена никому не нужна. Это присказка такая есть. Русская народная. Старая присказка, а по сей день жива. Не хотите проверить на себе? Правильно, не стоит искушать судьбу. Сегодня он тебя на руках носит (на словах, естественно), а стоит только лечь пластом под капельницу… Он, видите ли, не может без женщины больше недели. Кажется, ну кому он вместе со своей сомнительной потенцией нужен? Ан, нет! Находятся желающие вкусить радость неземного секса с «супермачо», который только на третьем году супружеской жизни приучился регулярно менять носки.

Спросите, почему я с ним 15 лет прожила? Много причин. Как сказала бы свекровь, «так не пьет же». Опять же пресловутый квартирный вопрос, который всех испортил. Саша, конечно, белый и пушистый, не пьющий к тому же, но за квартиру он бы мне устроил веселую жизнь… Грустно это все… Но не грустнее, чем рак.

Что? Что происходит? Ишь ты, засуетилась!

Погодите-ка! Как же так?! Я же себя вижу со стороны. Боже, вот ужас! Точь-в-точь рыба свежая, потрошеная. Слышать бы еще, что они друг другу говорят? Странно как-то, словно звук в телевизоре отключили. Бегают в тишине сестрички, суют в руки хирургу какие-то инструменты, анестезиолог мечется между мной и аппаратурой, реаниматолог что-то говорит… В американских фильмах это звучит так: «Доктор, мы ее теряем!» А сверху на большой операционной лампе у вас пыль, господа эскулапы, между прочим. Непорядок!

Мне сверху видно все, ты так и знай.

Секундочку! Я же отлетаю. А дети? Господи, а как же дети?! Как же они без меня?! Я не могу!

Но Тоннель уже сиял далеким светом, и душа уносилась прочь от страданий и боли, от капельниц, окровавленных перчаток и одноразовых шприцев, от блудливых виноватых глаз того, кто перед Богом и людьми, от золотой зари детства и призрачных туманов отрочества, от хлестких ветров юности и солнечного полдня зрелости. Прочь, прочь, прочь…

Прощай, Вечный город, мой несбывшийся Рим! Прощайте, цветущие абрикосы! Прощайте…

Мне сорок лет. Нет бухты кораблю…

* * *

Она лежала на сыром холодном песке, окоченевшая, не чувствуя немеющих рук и ног. Голову разрывала нестерпимо пульсирующая тупая боль, словно по затылку со всего маху шибанули обухом топора. Перед глазами стояла мутная розовая пелена. Со стоном она приподняла голову, чтобы осмотреться. Качался, как на волнах, противоположный берег реки: камыши, а за ними коричневые унылые холмы, рощицы тоненьких деревьев, валуны, а совсем уже на горизонте черная полоса далекого леса. Она осторожно провела непослушными пальцами по мокрому лицу. Руки стали алыми от крови. Кровь капала с волос, саднила рана на затылке.

«Боже! Что же это?»

Рядом лежали окровавленные трупы. Один совсем мальчик, двое мужчин в кольчугах. Что за люди? Почему их убили? За что? Кто это сделал?

Ее скорчило в спазме и тут же вырвало желчью. Она не понимала, что происходит, где она, что случилось, но инстинкт подсказывал, что нужно бежать. Бежать как можно дальше, без оглядки.

Назвать бегом блуждание в прибрежных зарослях нельзя никак, но лишь бы весь тот кровавый ужас, которому она стала свидетелем, исчез из поля зрения. Кружилась голова, подкашивались ноги, тошнило, и, когда не осталось сил брести, она ползла на четвереньках. Будто это за ней по пятам гнались свирепые убийцы с огромными ножами. О себе беглянка даже не думала, настолько была потрясена страшным зрелищем. Словно обезумевшее животное металась она по продуваемому всеми ветрами лесу, под моросящим дождиком, не чувствуя ни холода, ни усталости. Только тупая боль стучалась в череп, облепленный мокрыми окровавленными волосами.

А когда совсем стемнело, женщина, словно мышь, забилась между корнями огромного дерева и притаилась в этом ненадежном укрытии. Вернее сказать, сначала она пыталась залезть на дерево, но босые ноги неуклюже скользили по влажной, твердой, как камень, коре. Зубы стучали оглушительно, на весь лес, и, чтобы не привлечь из его чащи какое-нибудь чудовище, она зажимала себе рот руками. Женщину трясло в лихорадке.

Женщину звали…

Как же ее звали?

Ее звали… ее зовут…

Но память, словно губка, впитывала вопросы, оставляя их возмутительно безответными.

Тогда беглянка крепко обхватила руками колени, пытаясь хоть как-то согреться, любым способом удержать капельку живого тепла. Она страстно желала, чтобы ночь поскорее кончилась, и одновременно боялась рассвета. Не нравился ей лес, где режут людей, точно на бойне.

Слезы сами навернулись на глаза. Она плакала от обиды и бессилия, от страха и одиночества.

Мокрая, замерзшая, заблудившаяся в лесу, полном убийц, женщина тихо скулила, сжавшись в комочек. До тех пор, пока тяжелый сон, полный кошмарных кровавых видений, милостиво не сомкнул над несчастной огромные совиные крылья.

– Проклятые нэсс! Жестокое, гнусное племя! – злобно шипел Дайнар. – Клянусь Небом, их науськали подлые дэй’ном! Кто еще мог проведать о посольстве из Далатта? Кто?! Ненавижу!

Глаза его горели неистовой жаждой мести. Если… Нет! Когда убийцы будут пойманы, они пожалеют даже о миге своего зачатия. Дайнар ир’Сагар не ведает пощады и не берет пленников. Это знают все: нэсс, ангай и, разумеется, дэй’ном. От скалистых ущелий Сэрро до теплых песчаных берегов Аун-Хот.

– Думаешь, леди Хелит похитили, Навв? – спросил Мэй у рыскавшего по берегу молодого следопыта.

– Не знаю, что и думать, милорд. Странная картина вырисовывается.

– Странная?

– Вот глядите сами, – следопыт поманил Мэя за собой и показал на примятый песок. – Тут она упала. Скорее всего, кровь ее. Во всяком случае, она принадлежит женщине. Потом с нее сняли платье и сапоги. Видите?

Тот лишь кивнул в ответ. У юного Наввано складно получалось читать невидимые знаки недавних событий. Пожалуй, даже его старший брат не сделал бы это лучше.

– Я не понимаю, почему она не сопротивлялась, и еще более странно, что ее не забрали с собой. Приняли за мертвую?

– Вряд ли нэсс не отличили бы живую женщину от мертвой, – справедливо усомнился Рыжий.

– Тем более! Тут дальше я вижу ее следы. Вот рвота… А потом она побежала в лес, куда-то вниз по течению.

Мэй озадаченно потер шею, разгоняя застоявшуюся кровь.

– Действительно, странно…

– Прикажите пустить по следу собак, мой лорд?

После некоторого раздумья князь согласился.

– Пускайте, только смотрите в оба и не переусердствуйте – предупредил он на всякий случай.

Запах свежей крови растревожил звериный инстинкт собак. Гончие подвывали и рвались с поводков. Если бы не безвестность судьбы леди Хелит, то они бы уже бежали по следу убийц. И, скорее всего, след привел бы в ближайший пограничный городишко, населенный нэсс, а из-за его стен разбойников даже Верховный король не сможет выкурить. Дайнар тысячу раз прав, когда повторяет, что, сколько ни делай людям добра, кроме ножа в спину, от них ничего не дождешься. Уже успели забыть, как униэн спасли их от нашествия дэй’ном, и снова принялись за старое: нападать из-за угла, грабить, убивать и насиловать.

И вот трупы слуг семьи Гвварин грузят на телеги. А если еще и Хелит погибла, значит, больше никто и никогда не поднимет знамя со священным серебряным пятилистником Кер. Славное было семейство. Род, из века в век даривший народу униэн великих воинов и мудрецов, прервется.

– Не горюйте, милорд. Сделанного не воротишь, – попытался утешить Мэя следопыт.

– Знаю. Ничего не воротишь. Вообще.

Тихим свистом он подозвал Сванни – свою вороную кобылу, забрался в седло и поспешил следом за гончими, пока они не слишком далеко убежали.

Беглянку разбудил злобный собачий лай. Вернее сказать, не разбудил, а вырвал из кошмарного сна. Снились блестящие голубые стены, какие-то люди в одинаковых одеждах. За ночь тело затекло до полного онемения. Руки-ноги не гнулись, шею свело, и зуб на зуб не попадал. Она хотела затаиться в своем укрытии, но вовремя догадалась, что против собак ее маскировка бессмысленна. Надо бежать.

Может быть, залезть на дерево? Подходящее как раз росло неподалеку. В меру высокое и достаточно раскидистое, чтобы на него можно было быстро вскарабкаться. К своему изумлению, ей удалось забраться на ветку, хоть не практиковалась уж лет… Сколько же лет? Давно.

Главное, что сделала она это очень своевременно. Потому что собаки… Да и собаки ли? Так и крокодила можно назвать ящерицей. Угольно-черные твари, не меньше метра в холке, с длинными острыми мордами и горящими изумрудным огнем глазами-щелочками. Уши торчком, густая грива на холке, полная пасть острых зубищ. Адские гончие, по-другому и не скажешь. Такие вмиг разорвут!

Женщина забралась повыше, надеясь, что животные пробегут мимо. Но собаки определенно шли по ее следу. Глядя сверху на оскаленные зубастые пасти, беглянка старалась не думать о том, какие хозяева у этих жутких тварей. Ведь не исключено, что это те самые люди, что накануне убивали на берегу реки.

За собаками прибежал молодой парень. Сверху она видела только капюшон его блекло-серого широкого плаща, зато слышала звонкий юношеский голос. Естественно, языка, на котором разговаривал молодой человек, она не понимала. Ни словечка. А еще у парня был меч. И у того, кто прискакал следом, тоже. На обычной черной лошади. Женщина разглядела завязанные в хвост на макушке волосы яркого цвета расплавленной меди. Но во всем остальном мужчина ничем от остальных людей не отличался. Разве только зубастые сволочи слишком уж обрадовались его появлению. Не иначе – сам хозяин своры.

– К айя хэллит ало! – позвал он, махнув ей рукой в кожаной перчатке.

«Черт, что же делать?!» – испугалась она, неведомо от чего затряслась каждой поджилочкой.

– Скорее, милорд! Хвала богам, мы ее нашли! – издали позвал Наввано.

Гончие крутились вокруг толстого ствола глирна, тянули длинные морды вверх и радостно поскуливали, яростно лупя хвостами по поджарым бокам.

«Вот, хозяин! Какие мы молодцы! Искали и нашли! Похвали же нас! Ну, похвали!»

Мэй спешился и, рассеянно потрепав собак по жестким загривкам, подошел вплотную к стволу, пытаясь рассмотреть, кто именно прячется среди веток. Удивительно, как она умудрилась так высоко забраться.

– Леди Хелит! Слезайте! – крикнул Мэй.

Но та стала взбираться еще выше. Словно не слышала.

– Это, наверное, с перепугу! – растерянно предположил следопыт.

– Леди Хелит! Не бойтесь. Я – Мэйтианн!

Девушка в ответ прокричала что-то неразборчивое.

– Уведите собак, я ничего не могу расслышать! – раздраженно приказал Мэй. – Хелит! Не бойтесь! Что вы сказали?!

Псари оттянули прочь животных, похвалив и поощрив кусочками мяса.

– Гляди-ка, она в одной рубашке, – обратил внимание Дайнар. – Как только не замерзла ночью насмерть?!

– Может быть, испугалась гончих? – удивился Ликнар.

– Или ничего не соображает от страха.

– Дочка Оллеса? Обезумела от страха?

Мэй начинал терять терпение. У него достанет еще важных дел, чтоб полдня тратить на перепуганную девчонку.

– Хелит! Слезай! Немедленно!

«Когда Рыжий начинает орать во всю глотку, то его послушается даже горный лев, – мысленно ухмыльнулся Дайнар. – Умеет произвести должное впечатление. Когда хочет».

На Хелит голос Мэя подействовал прямо-таки убийственно. Мало того, что девчонка чуть сознание не потеряла, но и с ветки едва не сорвалась.

– Поосторожнее, милорд. Она может упасть, – посоветовал следопыт.

– Хорошо. Я постараюсь.