Уникальный человеческий документ. Дневник Любови Шапориной, в основном, посвящен жизни в Совке и тем мучениям, которые пришлось пережить тут нашим людям.
Начинаются записи еще в конце 19 столетия, но ничего особенного они не представляют, хотя для историка повседневности, конечно, интересны. Так, житейские драмы, размышления о подругах, мужчинах, поиск занятий, конфликты с матерью – все нормально. С 1903 по 1917 записей нет (или они утеряны?), чего жаль, так как автор уже в молодом возрасте показала себя цепким наблюдателем и все излагает хоть и эмоционально, но вполне внятно.
Революция и последующие экспроприации отражены фрагментарно и с последующей реконструкцией. Есть парижская запись. А потом Шапориной что-то вздумалось вернуться. Тут семейный трагифарс: советские композиторы – это такие скоты! (Некоторые так поступили, вспомним А.Толстого, С.Прокофьева, Святополк-Мирского – итог был самым разным, Шапорины хоть уцелели, хотя помучиться пришлось изрядно). Тут и начинается в Дневнике потрясающая хронология русской Голгофы, как раз, начиная с «года великого перелома. От дел частных, семейных акценты в дневнике все больше смещаются на окружающий «социалистический реализм». Преступная власть паразитировала на самом грубом и диком, что было в бескультурном народе. Пробивались лишь самые подлые и не брезгливые, типа «красного графа» Лехи. Показательно, что и Толстому и Шапорину достались умные жены-помощницы, которые много дали им в творческом отношении, но советские «интеллигентские» скоты отвергли и Любовь Шапорину, и Наталью Крандиевскую, выбрав им на замену вульгарных потаскушек.
Что касается автора Дневника, то с ее характером она вряд ли была бы счастлива. А уж выбор мужа и, мягко говоря, опрометчивое решение вернуться из Парижа в коммунистический «рай», где умирает ее любимая Алена, не свидетельствует о дальновидности. Но ведь люди не всеведущи, они просто люди. В каких же условиях их поставили в СССР! Постоянный дефицит, голод, озлобленность – ради чего?! Волны репрессий и переселений из «Ленинграда» последних представителей русской интеллигенции (чтобы изменить демографический состав столиц, освободить место на «главной квартире» выходцам из местечек). Почитать бы это тем, кто равняется на плакатный социализм, да ведь не будут, сталинодрочеры.
Поразительно социологическое чутье Л.Шапориной. Посреди сетований несчастной домохозяйки, которой нечем кормить детей, вдруг фраза: «А мы еще думаем, что сами делаем свою историю. Те, которых сейчас расстреливают, кому-то мешают для колонизации России… Мы слепые котята, … а вокруг наших недр борются два мира – Европа и Америка, так мне кажется. Кто раньше захватит». Уже столько лет прошло и информации море, а в Раше этот факт понимает лишь незначительное меньшинство.
Мелькают записи об интеллигентских корифеях. Как же они оскотинились при советах! Но это – «бытово», хотя и быт при коммунистах стал политикой. Разбитая семья - то, конечно, тяжело, но при других условиях можно было бы легче это вынести. А при вечном дефиците и терроре - как! Смерть любимой дочери, враждебность со стороны сына, постоянные измены мужа. А вокруг все то же: ссылки, аресты, доносы, казни, голод и дикое хамство. «Мой дневник – книга жалоб».
Шапоринский Дневник – человеческий документ огромной силы. За 1940 год записей нет. Особое место занимает Блокада. После всех испытаний – ещё и это! Кругом смерть, голод, обстрелы, людоедство, а нквдшники ходят по пятам и заставляют доносить. Чудом выжила в блокаду – повезло? Хотелось досмотреть «пьесу» до конца?
Ну, и досмотрела: салют, Победа, а потом опять – аресты, голод, всяческое глумление над народом. «Строители коммунизма» на всем протяжении «строительства» были вынуждены постоянно думать о нехватке еды.
После первого тома надо сделать паузу – очень тяжелое впечатление.
Издано, пожалуй, неприятно (прохоровская «летающая тарелка»). Комментарии формальны и тенденциозны. Автор Дневника то ли обвиняется, то ли оправдывается за «антисемитизм».
Документальных фотографий приводится совсем мало (не сохранились?). Не помешал бы хороший именной указатель.
Но свидетельство обитательницы Ада все же прорываются к читателю, хотя и с огромным опозданием.