Вспышка гнева не производит никакого эффекта.
Губы мужчины искривляет презрительная ухмылка, и он подходит еще ближе. Двухрядная застежка его кителя едва не касается моей груди. Я ощущаю тепло, исходящее от него, вдыхаю ненавязчивый и, как назло, приятный запах парфюма и чистого мужского тела – свежий, будоражащий. Словно это он только что вышел из душа, а не я.
Лучше бы он вонял навозом, как и полагается выродку с Кантры!
Сохранять самообладание больше невозможно, я еле сдерживаюсь, чтобы не отодвинуться, и выше поднимаю голову. Гляжу ему прямо в глаза с таким видом, словно это я выше, а не он. Я умею. Научилась так смотреть за время, прожитое с отцом.
– Все такая же дерзкая и самонадеянная, да, Ари? Считаешь так следует вести себя с наставником?
Голос Аделхарда сладко вибрирует где-то у меня в животе, и я с трудом подавляю желание долбануть его в висок чем-нибудь тяжелым. Да хотя бы вон той нефритовой статуэткой замысловатой формы. Уродливая и тяжелая, как раз то, что нужно, чтобы пробить ублюдку башку.
Усилием воли заставляю себя прирасти к месту и по-прежнему высоко держать голову. Даже папаша Адолфо наверняка бы гордился такой выдержкой. Когда напряжение моральных сил достигает пика, гневно шиплю:
– Ты не имеешь права, Аделхард! Здесь тебе не аукцион!
Бровь наставника удивленно изгибается. Похоже, Рейн не ожидает, что я заговорю об этом, и я стараюсь развить успех:
– Ты и тогда оказался ни на что не годным. Заплатил, чтобы поглазеть на меня без одежды, да? На большее тебя не хватило? Трус! Так вот что я тебе скажу, – приподнялась на цыпочки и выплюнула ему в лицо: – Все. Время вышло! Вали!
В тот же миг я оказываюсь прижатой к мужской груди. Кожаные вставки и пуговицы неприятно впиваются в мое обнаженное тело. Пальцы Рейна зарываются в мои волосы. Грубо прихватывают их на затылке и тянут, безжалостно запрокидывая мне голову. То, что следует потом, поцелуем назвать трудно. Жесткие губы терзают меня и наказывают. Щетина царапает кожу, Аделхард отнимает мое дыхание, словно пытаясь таким изощренным способом меня уничтожить. Мужская ладонь находит мою грудь, грубо стискивает. Пальцы, нащупав торчащий сосок, причиняют вместо ласки боль.
Растерявшись, не могу собраться и вывернуться. Разом позабыв все приемы, скулю, позорно извиваясь в мужских руках и позволяя ему творить с собой такое непотребство. Захлебываюсь противоречивыми эмоциями. Давлюсь ими, точно горькой морской водой, тщетно пытаясь выплыть на берег во время шторма.
– Хватит! – не выдержав такого издевательства, отталкиваю Рейна.
– Ты сам подписал тот контракт, так какие теперь претензии? За кого вы меня принимаете, наставник Аделхард? Я вам не наложница и не девка из квартала фиолетовых вуалей, чтобы вытворять подобное!
Официальный тон помогает хотя бы немного вернуть самообладание. Рейн выпускает меня и отступает, тяжело дыша. В его необыкновенных глазах плещется тьма, а лицо искажает странная смесь презрения и желания. С ледяной усмешкой он вдруг снова подается ближе и хватает прядь моих волос. На фоне его черного форменного кителя они кажутся особенно белоснежными. Кончиком этой импровизированной кисточки Рейн ведет по моим губам, шее, груди, повергая меня в ступор. И как-то хрипло интересуется:
– Точно хочешь знать, за кого я тебя принимаю, Кастильеро?
Мое самообладание окончательно втоптано в пол.
Так. Хватит! Больше никаких извращенных экспериментов. Рейн – наставник Академии Астральных Искусств. Я – студентка, а значит, между нами не должно быть ничего подобного и пора ему об этом напомнить. Мысленно признав собственное поражение, спрашиваю в свою очередь:
– Наставник, позвольте мне одеться.
– Нет. Я желаю еще любоваться твоим телом.
Ответ совершенно не тот, на который я рассчитываю. Задохнувшись от возмущения, вскидываюсь, но встретившись взглядом со своим противником, понимаю, что впервые вижу его таким. Рейн фон Аделхард смотрит на меня, как оголодавший канис на кусок кровяной колбасы. Жадно и с неприкрытым вожделением. От этого взгляда моя кровь закипает и превращается в патоку. Ноги слабеют, сладко ноет низ живота, заставляя полыхнуть огнем щеки.
Подобрав с пола остатки втоптанного туда самообладания, издевательски интересуюсь:
– Наставник, а вы купили лицензию, чтобы заявлять такое?
Мои слова звучат на удивление спокойно и даже немного зловеще. Разговаривая с членом семьи Кастильеро, кто-то мог бы от таких интонаций и в штаны напрудить, но на Аделхарда это не производит впечатления. Мужские пальцы ложатся мне на подбородок, приподнимая лицо. Рейн склоняется так, будто снова хочет меня поцеловать. Его губы касаются моих, когда он задает вопрос:
– Ты желаешь знать, купил ли я право трахать тебя, когда мне заблагорассудится, Ари?
От такой наглости зверею. Никому не позволено разговаривать со мной в подобном тоне! Со мной – Арелией Кастильеро!
Прежде чем соображаю, что делаю, мой кулак окутывается голубым сиянием «перчатки», и я от души заряжаю забывшему свое место сенатренышу в морду.
– Трахать меня можешь только во сне. Наяву не сотри ладошку, навозник!
Выкрикнув вслух презрительное прозвище, какое употребляют в отношении уроженцев сельскохозяйственных планет, в тот же миг оказываюсь на полу, распластанная на мягком ковре. Ублюдок Аделхард нависает сверху, удерживая над головой мои руки. Безжалостно раздвинув ноги коленом, втискивает его так сильно, что на его безупречных форменных брюках неминуемо останется влажное пятно.
Склонившись к моему лицу, он рычит, глядя мне прямо в глаза:
– Да, Ари! Я действительно купил лицензию. Взяв тебя прямо здесь и сейчас даже силой, я буду в своем праве!
Аделхард смотрит с издевкой, а меня душат обида и ненависть.
– Ты лжешь! Этого не может быть! – Не веря в услышанное, мотаю головой.
– Мне нет нужды тебе лгать. Ты теперь моя, Ари. Моя по праву. На год.
– На год? Ты купил лицензию всего лишь на год?!
Только что я была шокирована его поведением, но эта новость и вовсе точно удар молотом – есть такой псионический прием. Прикладывает так, что в башке еще сутки потом звенит.
Год! Звучит как форменное оскорбление. Казалось бы, надо радоваться, что навозник не смог собрать достаточной суммы, чтобы забрать меня себе насовсем. А так немного потерплю и буду свободна. Больше двух контрактов на одну пси-одаренную подряд ему все равно не светит по определению. Исключения в законе бывают, но для них должна быть серьезная причина, и это явно не про него.
Но почему же так обидно? До тошноты! До рези в глазах!
Чтобы прогнать непрошеные слезы, приходится едва ли не до крови закусить губу. Боль хоть немного, но отрезвляет.
– Пусти! – прошу почти равнодушно.
Аделхард не отвечает мне грубостью. Просто поднимается на ноги и отступает, продолжая насмешливо смотреть. Радуется, наверное, произведенному эффекту. Придурок! Ничего, я тоже умею брызгать ядом.
– На год? – издевательская ухмылка искривляет мои губы. Поднимаясь с пола, прячу за упавшими на лицо волосами глаза. – У тебя настолько туго с финансами, что на большее ты не способен, нищеброд? Меня до сих пор мучает вопрос, зачем ты, вообще, это делаешь? Два контракта и оба под хвост лысому канису. На что ты пошел, чтобы рассчитаться с моим отцом, а? Продал свою дрянную планетку? Нет. Это вряд ли, кому она нужна. А! Поняла! Ты заложил родную матушку, ради права уложить меня в койку?
Мир неожиданно переворачивается. Не успев осознать, я оказываюсь перекинутой через его колено с выставленным вверх голым задом.
– Не смей! Говорить! Так! О моей! Матери!
Больше у меня не остается мыслей, потому что с каждым словом на мою задницу опускается крепкая ладонь. С размаху. Прижигая. И никакой эротической подоплеки в этом действии нет. Сплошное унижение! Звуки шлепков раздаются у меня в ушах точно эхо. Не знаю, как мне удается высвободиться и отскочить в противоположный конец гостиной, откуда я таращусь на экзекутора, тяжело дыша, точно загнанный зверь.
Лицо Аделхарда каменеет, взгляд непроницаем.
– Приводите себя в порядок студентка, Кастильеро. Через час жду вас в моем кабинете. Обсудим вашу отработку, – тон Рейна сухой и официальный.
Чеканя шаг, он покидает пентхаус.
– Это незаконно! – ору в его издевательски прямую спину. – Отношения между преподавателями и студентами запрещены!
Рейн фон Аделхард замирает на пороге.
– Похоже, у вас серьезные пробелы в знании законов Содружества, студентка Кастильеро. Непростительно для дочери своего отца, – отвечает он не оборачиваясь.
– Я… Я буду жаловаться!
– Пожалуйста. Это ваше право, Арелия. Не опаздывайте.
Дверь, автоматически распахнувшаяся перед наставником, мягко встает на место, а я еще некоторое время смотрю на нее невидящим взглядом. Наконец очнувшись, трясу головой и зову Дерека. Но, похоже, что друг каким-то чудесным образом умудрился незаметно улизнуть. Оно и к лучшему, только надеюсь, что он не подслушивал наш с Аделхардом… Хм. Разговор.
Приказав системе безопасности заблокировать замки, снова отправляюсь в душ. Долго моюсь, подставляя лицо струям теплой воды, массируя ароматным шампунем волосы. Смывая дорожки слез и прикосновения мужских рук к моему телу.
Рук моего друга и рук моего… врага? Да, именно так!
Воспоминания о дне, когда началась наша с Рейном фон Аделхардом вражда, врываются в голову без стука и разрешения, выбив накрепко запертую дверь тяжелым ботинком сборщика хакса…
– Мама, тебе плохо?
Дебора Раскел облокачивается на столешницу и крепко жмурится. С каждым днем ей становится хуже и хуже. Ее густые русые волосы поблекли, губы выцвели, в уголках глаз прибавилось морщинок, а на утонченном лице застыла печать страдания.
– Мама?
– Сейчас все пройдет, дорогая. Я уже приняла лекарство, – она старается улыбнуться и сделать вид, что все хорошо.
Мама всегда так поступает и меня учит никогда не показывать слабость.
Дебора еще немного стоит, а затем, точно решившись, выпускает опору и идет к выходу. Пытается впихнуть ноги в тяжелые сельскохозяйственные ботинки сборщика хакса, призванные защитить нижние конечности рабочего от колючих побегов. Поднятая нога дрожит, а по маминому виску стекает капелька пота. С запозданием бегу к Деборе, чтобы отговорить от этой затеи и поддержать, если мама снова вздумает падать.
– Тебе не стоит сегодня идти на работу!
– Я и так провалялась в постели целую неделю, мы сильно задолжали за аренду харвестера.
– Мам, может… Может, нам обратиться к доктору? К хорошему доктору с Итерры.
Дебора отвечает мне печальной улыбкой.
– Ну да, знаю. У нас нет денег ни на медицинские услуги, ни на шаттл… – бормочу я и не могу сдержать тяжкий вздох.
– Вот видишь, Ари, ты умница, – мама ласково проводит ладонью по моим заплетенным в две тугих косы волосам, выкрашенным в неприметный мышастый цвет.
Отчего-то она строго следит, чтобы никто и никогда не узнал, каков он у меня на самом деле. Говорит, что это очень плохо – выделяться среди местных. У нее самой волосы каштановые, к тому же изрядно припорошены сединой.
Деборе все же удается обуться, и она выпрямляется, пытаясь отдышаться перед следующим действием. А затем принимается застегивать ботинки. Закусываю губу, стараясь не расплакаться от вида дрожащих маминых пальцев – длинных и изящных. Раньше у нее всегда был красивый маникюр, но с тех пор как ее портативный маникюрщик разбился, я не видела мамины руки ухоженными.
Мама мучается, но никак не может совладать с тугими застежками. Давит на них ладонью, но тщетно. Ей уже не хватает дыхания, а простое действие утомляет настолько, что на застиранной футболке цвета хаки проступают влажные пятна. Наблюдая за этим, закусываю губу так сильно, что чувствую привкус крови. Мама не любит, когда я плачу, и я креплюсь изо всех сил. Но я всего лишь подросток, и эмоции требуют хоть какого-то выхода, а злость помогает не расплакаться.
– Проклятая Кантра! Ненавижу эту гребаную планету! – изрыгаю в свинцовое безрадостное небо ругательство и пинаю стену.
– Ари! Не сквернословь и не буянь, это тебя не красит! – на миг мама становится прежней, и я готова ругаться без перерыва и переломать всю мебель, а то и разнести нашу хибару, лишь бы и дальше видеть ее такой.
К сожалению, так это не работает…
Не совладав с застежкой, Дебора бессильно опускается на колченогий табурет. Откидывает голову на стену и прикрывает глаза. Мама не плачет никогда, словно бы и не умеет, но я знаю, сейчас она в отчаянии.
– Так. Снимай это немедленно и быстро в постель! – принимаю решение я, и теперь уже в моем голосе звенит сталь. – Я сбегаю за доктором, он даст тебе другое лекарство.
Прежде чем успеваю шагнуть за порог, мама перехватывает мою руку:
– Не надо, Ари. Я просто немного посплю, и станет легче.
– Вот и правильно! – с преувеличенной бодростью отвечаю ей я и помогаю разуться, а после дойти до кровати.
Укладываю ее как есть – прямо в рабочей одежде и поправляю старенькое одеяло. Подумав, ставлю на подоконник рядом теплую воду. Мама засыпает раньше, чем я успеваю отойти – это лекарство, что она приняла перед выходом, так действует. Иногда я начинаю подозревать, что и не лекарство это вовсе, а простое снотворное или даже наркотик, от которого никакого толку, только в сон клонит и мысли путаются. К примеру, сегодня мама даже не вспомнила, что у меня день рождения. Теперь я еще на один условный цикл старше.
Быстро вымыв тарелки в тазу с мутной колодезной водой, выливаю помои прямо с крыльца и ныряю обратно в хижину, отмечая, какой же затхлый внутри запах. Но оставить открытым единственное окно не решаюсь, мама во сне может замерзнуть и заболеть.
Прихватив ее защитные боты, накидываю куртку и выхожу на крылечко. Обуваюсь, сидя на потертой деревянной ступеньке. Боты мне великоваты. Они старенькие, но надежные. Даже гравитационное поле все еще работает, только вот батарея слишком быстро садится. Моих сил едва хватает сил, чтобы застегнуть слишком тугие крепления, приходится долго колотить по ним кулаком.
Пока вожусь, ко мне подходит Брёх – старый канис с побелевшими иглами на загривке. Он достался нам вместе с хибарой на отшибе рабочего поселка номер семнадцать. Канис кладет голову мне на колени, смотрит печальными глазами – верхними. Нижние держит едва прикрытыми – они все равно ничего не видят.
Осторожно чешу его шею там, где заканчиваются иголки.
– Брёх, сторожить! – командую, поднимаясь.
Канис согласно урчит, обнажив изрядно поредевшие желтые зубы. Эх, такой беззубый разве что замусолит воров до смерти. Хотя, что у нас красть? Мы беднее всех на нашем участке. А так, может, они даже сжалятся, увидев такую нищету, и оставят чего-нибудь поесть?
Грохоча неподъемными подошвами слишком тяжелой для девочки обуви, направляюсь в покосившийся, посеревший из-за дождей амбар, где припаркован наш видавший виды харвестер – самый дешевый, какой только можно было арендовать. А еще здесь хранятся контейнеры для урожая, все как один пустые. Если дело и дальше так пойдет, нас точно выселят, и что тогда делать? Меня, скорее всего, заберут в приют, а мама… Что будет с ней?
Отогнав безрадостные мысли, забираюсь в тесную кабину и устраиваюсь поудобнее на потертом сидении. Сегодня здесь пахнет смазкой и горелыми кристаллами джета сильнее, чем обычно. Похоже, снова барахлит топливная система. Не обращая на это внимания, прикладываю ладонь к панели управления, и техника активируется.
– Ари Раскел, округ двадцать семь точка сто пятьдесят три. Поселок семнадцать, – проговариваю вслух.
– Пр…ветствую Арри Раа…кл, – гремит в ответ металлический заикающийся голос, безбожно коверкая мое имя. – Фик…ую опо…дание. Требуется отрабо…ка два часа. Итого пятьдесят …осемь часов. Необходимо погасить до конца отчетного пе…ода.
Как же безжалостно летит время! С каждым днем часы недоработки накручиваются. Когда накопится семьдесят часов, пойдет пеня. Морщусь и прикидываю, мама проспит примерно пять стандартных планетарных часов, потом ей ненадолго станет легче, и моя помощь уже не потребуется. Значит, я смогу сегодня поработать до заката – итого около пятнадцати часов. Переработка серьезная, но нужно же как-то сокращать задолженность. Тем более что подвесное оборудование у нас совсем старое и барахлит, а машина движется слишком медленно. Отсюда и меньшая дневная выработка, за которую маму подкалывают другие сборщики, вроде семейки Меддинов.
Умники нашлись, тоже мне! Попробовали бы сами поработать на этой колымаге, посмотрела бы я на их результаты. Иногда мне кажется, что руками можно собрать больше хакса, но на деле это не так. Слишком прочно держатся головки хакса, далеко не каждым ножом перепилишь стебель.
Харвестер взревывает турбинами, и неуклюжая махина все-таки поднимается над землей. Слава Вселенной!
Прощально урчит Брёх, задрав страшноватую морду. Правда, я этого не слышу из-за оглушительного грохота двигателя, от которого после рабочего дня еще долго будет шуметь в голове. Происходящее я вижу на экране.
Поддав скорости, выруливаю на дорогу, с трудом выравнивая барахлящее гравитационное поле, удерживающее хаксоуборочную громадину над поверхностью, а после перехожу на автоматику. По дороге до нашего поля слишком долго, потеряю кучу лишнего времени. А вот напрямую куда ближе, но местность холмистая, придется то и дело подниматься и спускаться, а для старой техники это не полезно.
Передатчик трещит помехами, когда навстречу на высокой скорости выскакивает новенький, поблескивающий яркой желтой краской, харвестер. Его подвесное угрожающе поднято, словно жвалы чудовищного жука. Урожайный отсек наполнен под завязку судя по зеленому индикатору на борту. В тот же миг из динамиков передатчика раздается издевательский голос Шона Меддина:
– Хей, Раскел! Эта груда рухляди, на которой ты едешь, еще не развалилась? Твоя сумасшедшая мамаша собрала этот харвестер из старых унитазов, я не ошибся?
О проекте
О подписке