Все имена и события вымышлены. Любые совпадения случайны.

Ну и ладно, да ну и пусть,

где-то складно, а где-то грусть

Где-то снежный лежит покров,

в романе нежный – живой улов

В романе строчки: огнём – во мрак,

под грудь заточкой, и – сам дурак…

Духовным крупом дымит орган,

над падшим трупом отзвучал наган

И в сердце бубен – не удержать,

из строчек – крови – не избежать

И льётся лавой моё нутро,

без всякой славы – смертям назло

Пою и плачу, из строк мой дом…

Роман дурачит? Иначе – влом!

Иначе горе стоит стеной,

а память – в своре – гонится за мной

Идут по следу, горят стога…

А с ними беды – в черепах рога

В кровавых пятнах повержен в снег,

когда-то демон – станет человек

Бои в романе – бои во мне

Да не обманет стражник в глубине

Знакомство

Мне повезло, мне просто очень-очень повезло.

Я всегда надеялась, что когда-то это случится, и постоянно присматривалась, не попадётся ли… не подвернётся ли случай. Изредка – на ловца выходил… – собственно не зверь, конечно, но зверушка. А что делать со зверушкой? – Надолго такого не хватит. И я снова уходила – на поиски кого-то или чего-то настоящего…

Образно говоря, он появился из ниоткуда. Независимый, уравновешенный, почти безмятежный, погружённый в какие-то свои миры… Где он постоянно витал? Что манило его туда? Что вкушал, предпочитая уединяться?

Кто ждал его там, заставляя отрекаться от разнообразия общественных устремлений? Кто или что управляло новым героем? – Эти вопросы взволновали моё любопытство и неожиданно вызвали чувство, напоминающее юную влюблённость. Я нашла героя! И могу кому-то молиться, целовать его следы на песке моих воображений…

Приподнимать на него смущённый взгляд, то ли кокетничая, то ли стесняясь того, что мне этого хочется. Мне просто хочется на него смотреть! Я постоянно сдерживаю себя, чтобы не пялиться, млея словно муха на солнышке.

Он не возражает, будто и не замечает. Вернее сказать, он бы конечно заметил, если бы я позволила себе пялиться. Но нет, я только хочу. Взглядываю очень коротко, мельком – схвачу малую бусинку впечатления, и скорее в норку. Осмысляю, исследую – любуюсь, чувствуя прикасание к собственному пленению. Я у него в плену – увлечена его таинственной невовлечённостью.

* * *

– Не хотите ли пройтись? Здесь так спокойно, вам здесь нравится? – незнакомый мужчина остановился рядом со мной и с явным интересом наблюдал мою реакцию. Это был высокий мужчина, одетый по-джентльменски. Лёгкое стильное пальто указывало на не безразличное отношение к своему гардеробу. Тёмно-русые волосы. Светло-серый шарф…

Художественная личность, – прозвучала внутри первая оценка. И внимание усилилось…

Взрослый – он одновременно напомнил мальчишку вроде студента… Мужчина вне возраста – символический землянин без определённых признаков, присущих возрастной категории. Одним словом – вполне себе странный тип, загадочный призрак посреди примитивных особей скучающей Европы… Понятно, это моментально пробудило интерес.

– А куда вы предлагаете пройтись?

Мы находились посреди Люксембургского сада. Ухоженные дорожки, красиво подстриженные кустарники, газоны, цветы. Очень романтичное местечко в Париже. Самое настоящее гнёздышко для культурных свиданий. Более чем просто удачное – историческое! И в совершенстве соответствующее внешности незнакомца, включая догадку о его темпераменте. Как будто этот молодой человек явился на дорожках Люксембургского сада в виде его законного обитателя из прошлых веков – естественного гостя тех времён, когда в Париже царил Золотой век Искусства и придворных интриг.

Мне сразу захотелось осмотреть себя: достаточно ли хорошо одета для данного пришельца из «Золотого века»…

И таки да! Каждый день в Париже для меня начинался с очень тщательного выбора юбочки, блузки, шарфика или жакета. Мой излюбленный стиль того времени представлял из себя образ некой потерянной во времени принцессы. Причём принцессы самодеятельной, непонятно откуда сбежавшей – с какого такого бала…

Дизайнер одежды по образованию, я очень внимательно соблюдала соответствие своего внутреннего идеала внешнему виду. По ходу – своим видом я просто сигналила правильному человеку. Но ловились всегда не правильные.

Пребывая в Париже, я частенько бродила по интересным местам города. Примерно четыре месяца прожила с целью разведать, можно ли там сделать карьеру в мире Моды. На том этапе жизни это виделось светочем в окошке – лунной дорожкой в мечту…

Однако делать карьеру во Франции оказалось слишком трудно: молодые дизайнеры, урождённые французы с прекрасными манерами речи и те стремились за карьерой в Нью-Йорк или Лос Анжелес.

Так я и обитала – в недалёком закутке Парижа. В трёх остановках на местной электричке, зато самостоятельно и бесплатно. А однажды, опоздав на последнюю электричку, пошла по рельсам вдоль путей.

Помнится, между остановками на путях засветилась группа ремонтных рабочих в неоновых костюмах. Все дружно прекратили работать и, опираясь на лопаты, пялились на пешую путешественницу – французский рабочий класс, однако…

Признав во мне иностранку, да ещё «потерянную принцессу» – они сочли уместным поделиться (по-английски, что порадовало) оригинальным соображением:

–– Ночью опасно ходить одной… (Видно подумали, вдруг принцесса не в курсе)…

На что я сочла уместным охладить их французскую надежду на первенство:

– По части опасности ходить ночью одной, друзья мои – Москва, откуда я родом, оставляет Париж позади так, как Бугатти – русские Жигули! – после чего вполне гордая за отечество прошла мимо раскрывших рот великих французских любовников.

Москвичка это вам не француженка, дорогие эстеты от культуры – с нашим братом такой флирт не катит.

Провинциальный и сентиментальный Париж! Обольстить москвичку-художницу ему не удалось.

Правда, в те времена Париж ещё не был оккупирован полчищами арабской саранчи: искатели манны небесной в наивных европейских горизонтах ещё не сделали Париж большим центром по части криминала и ночных происшествий. И по железнодорожным путям можно было шагать безопасно и еженощно…

Примерно двадцать минут, не более, лишь бы не опоздать на метро, чтобы добраться до нужной станции электрички. Последний состав подземки отходил из центра примерно в одиннадцать вечера. И как раз благодаря этому беспределу французской столицы, я и обрела такое удачное жильё: познакомившись с новым дружком, русским студентом Сорбонны именно в одиннадцать вечера в метро. Мы оба опоздали на последний поезд.

Весьма рассеянный и немного, на мой взгляд, туповатый для такого престижного университета – зная меня не более недели, студент предложил разместиться в квартире своего французского друга Пьера. Тот ежегодно на несколько месяцев выезжал не то на море, не то в горы, оставляя студенту ключи.

Мне полагалось кормить кота, поливать цветы, экономить электроэнергию и газ, а также пользоваться телефоном только в самых крайних случаях, чтобы счета не повисли на незадачливого студента. Это условие он оговорил очень серьёзно, – тоже москвич, – мы друг друга отлично поняли.

– Опоздали мы с тобой, дружище, однако! Метро закрыто, и поезда не ходЮт, –

С такими словами я подколола незнакомого парня, в котором со ста метров безошибочно распознала нашего совкового мудилу… – Париж, друг мой! Здесь нам не там! – радостно на чисто московском наречии добавила, убедившись что не одна такая опоздавшая бедолага.

Студент тоже хотел добраться домой… как я до гостиницы. Но не успел… Как и я…

Братья по несчастью, мы задружились на почве общеисторического презрения Московитов к Французам. Уважая их культур-мультур, самих их как-нибудь поприличнее зауважать нам одинаково не удалось.

Учусь в Сорбонне – на русскую девушку такая фраза воздействует магически. Потому и задружились. Позже мы пару раз виделись в Москве. Нетипичный паренёк, с умственными загогулинами. Но, вероятно, студентам так и положено.

А корпус того университета – обалденное по своей архитектуре строение! – или вернее моя очарованность одной скульптурной композицией, изображающей любовную сцену из жизни Богов – тоже сыграли тогда в Париже не малую роль!

Из-за рассказа о впечатлении, произведённом великолепными скульптурами, расположенными поверх колонн по окружности здания – в меня влюбился настоящий француз. Я даже заметила момент, когда это случилось. Примерно за двадцать минут, пока мы пили кофе, а я рассказывала… Влюбился вполне серьёзно – так, что задумал даже пожениться.

Правда, видимо, в силу каких-то торжественных семейных устоев – в кровать за ради проверки на совместимость характеров – он меня почему-то не позвал. А сама я, чтобы навязаться вопреки благородным традициям, таким желанием не воспылала. И потому – несмотря на существенную культурную программу француза, весьма обогатившую мои познания Парижа, я всё же не помогла ему на себе жениться…

И если несколько походов по злачно-знаменитым местам всё же не сильно меня задели, то посещение русско-французской семьи друзей француза… вероятно, с целью наглядной агитации преимуществ французского образа жизни – реально не только понравилось очень-очень, но и расстроило – тоже очень.

В потрясающе-шикарной с высокими потолками и лепниной вокруг люстры квартире – женой в семье оказалась замечательно-удачно вышедшая замуж душечка из Питера, а мужем – французский интеллектуал и голубчик – художник! К тому же обожающий дочку жены от питерского студента-долбоёба. А питерский долбоёб – бывший муж новоявленной француженки получил отлуп (развод, значит) по причине мужской несостоятельности, потому что не желал от жизни иного, кроме лежать на диване в нестиранных носках, упиваясь бесконечным чтением…

Так вот, семейка друзей моего претендента в женихи понравилась мне гораздо больше, чем он сам. Кстати, художника тоже звали Пьер… Походу они там в основном все Пьеры. Так мне показалось.

А русский студент Сорбонны – Игорь.

А как звали несостоявшегося жениха-француза я забыла. Но хорошо запомнила, что угощали нас во французско-русской семье вином и блинчиками с вареньем. И пекли блинчики тут же посередине круглого стола на специальной электрической плитке. Муж наливал тесто в формочки прямо во время общения – половником из стеклянной кастрюльки. А когда все блинчики были приготовлены и съедены, то варить кофе на кухню отправилась жена, а муж-француз тогда держал на коленях приёмную дочку, называя её русским словом доча, и объяснял, что тесто замесила жена, блинчики выпекал он, а теперь жена сварит кофе, а он пойдёт мыть посуду. Так у них заведено: домашние дела делятся на двоих.

Мне досталось только завидовать, ведь мой идеал претворял в жизнь кто-то другой. Свидетельствуя о том, как «с другим танцует девушка моя» – пришлось переживать молча. И пока француз провожал меня до гостиницы, я сделалась совсем печальной. Можно понять, ведь и я тоже хотела такого художника!

Француз это заметил и упрекнул за то, что ничего не чувствую, пока он держит меня за руку. Вот же – это озадачило! Действительно, с чего бы это? Вероятно, осмелившись взять за руку «ея Величество Принцессу», француз рассчитывал, что романтичная барышня впадёт в экстаз… а меня это никак не возбудило. Напротив, оказавшись в состоянии зависти, когда кто-то другой танцевал мою мечту, я вообще сделалась скорее раздражительной, а уж никак не льстивой. Такая вот печаль.

Ко времени описываемой встречи с Таинственным Незнакомцем на аллеях парка я постигала суть Франции примерно около трёх месяцев, или даже немногим больше. Проникалась, так сказать, французской знаменитой «любвеобильностью». – Подумать только, это оказалось мифом. Настоящий парижанин реально холоден и удивительно скучен, но усиленно изображает столичного денди и любовника…

Как-нибудь в другой раз я поведаю, в чём их особый шик: – преподать влюблённых-себя на публику, будто особое блюдо знаменитого ресторана, с этикеткой «изготовлено в Париже, знаменитому бренду верить наслово»!

«Только у нас» и нигде больше? – Ну-ну… И всё за ради поддержания штанишек древнего мифа о Французах-Великих Любовниках?! Можно сказать – это лямки, поддерживающие веру в себя… При том, что французы (парижане во всяком случае), похоже, плодятся строго с помощью братьев своих меньших – в виде молодых, но юрких арабов, отжигающих на просторах Великой Европейский Цивилизации свои танцы – будущих хозяев той «цивилизации»…

Но вот этот – встреченный в Люксембургском саду – мужчина не был французом. Он оказался американцем. Странновато для американца одетым на европейский лад. Мне попался совсем не типичный молодой человек.

– Ну для начала мы прогуляемся по саду, – ответил он на мой вопрос, – а потом, вероятно – поедем ко мне? Или вы пригласите меня к себе? Как вам такая идея? – Он смотрел прямо мне в глаза, почти не моргая. С поразившим меня спокойствием и нетипичной откровенностью.

Я даже на пару минут выскользнула из себя, произвела нечто вроде небольшого кульбита в пустоту над головой… и даже вроде бы – сделав попытку не понять, что это он сейчас такое предложил… Вроде бы: ты, парень, офонарел так подкатывать? Кто же, мать твою, так делает? Тебя чего, не учили, как нужно правильно ловить зазевавшуюся туристку?

Но сама-то я, конечно, воспитанная девушка, потому всю эту лавину зашкаливающего возмущения его нахальством я затолкала поглубже внутрь, чтобы никак оно оттуда не выстрелило… И внешне ухмыльнулась, однако отслеживая, чтобы ухмылка таки не выдала мою весьма проницательную осведомлённость – про разного рода типчиков, стреляющих по паркам не только сигаретку, но и одиноко гуляющих дамочек, дабы провести с теми весёлую ночку.

В общем так или иначе, но я сделала вид, что не замечаю его странноватого предложения. В наших культурных лабиринтах Московской Богемы было принято сначала задурить дамочке голову, а уж потом – невзначай напоив подружку каким-нибудь подвернувшимся под руку пойлом – затаскивать в постель. А порой и проще: повалить где-нибудь между мольбертами, подрамниками и столиком с закусками. Так, пьяные в хлам, мы традиционно предавались молодости с её главными ценностями: общаться, общаться, и ещё раз общаться…

Американец явно недооценил моей традиционности.

– А собственно чем плоха идея? Мы вполне можем начать её осуществление, куда двинемся: направо или налево? – Я соорудила милую наивную улыбочку покладистой малышки.

Он незаметно хмыкнул и выбрал налево. Мы двинулись по дорожке в сторону замка…

– А вы, однако, кто? Парижанин?

– О, нет. Я американец, приехал по делам. Меня зовут Стивен. А вас, милая леди? – он был вкрадчив, чисто умудрённый шпион из восточной сказки, и интеллигентен – сродни дипломату – также восточного розлива! И только глаза: чуточку меня пробуравили, – как если бы чёрный муравейка заполз куда-то под куртку… и куснул. Но, может, вернее было бы сказать – протиснулся в голову? И там кольнул-торкнулся во что-то нераспознаваемое? А это «что-то» сразу отозвалось.

Это был мой парень! Я сразу почувствовала его несанкционированное вторжение. И мгновенно – автоматически подумала: вот так же без спросу, вежливо, ласково, и неожиданно – он в меня всадит свой инструмент, по самую рукоятку… пока я ничего и не заподозрю…

Это ж надо, чего деется! Куда это он сейчас торкнулся? Что это вообще за дела?

– Сразу на ум приходит Стивен Кинг, – заворковала я как ни в чём не бывало, снова натянув наивный прикид – а я Людмила: русская художница и возможно будущая писательница, тут временно. Приехала по путёвке, да задержалась. Туристической недели – для Парижа оказалось слишком мало. Теперь вот уже третий месяц исследую парижские закоулки. А как вы тут оказались?

– По делам личного свойства, выдалось время – вот прогуливался, увидел вас, решил, что мы можем объединить усилия по исследованию парижских парков. А так да – вы правильно сказали, моя фамилия и вправду Кинг. Досталась по отцовской линии, он когда-то себе сам изменил фамилию. В те годы это позволялось. Такая фамилия его возвышала. Отец не был сильно успешен, и многого не мог себе простить. Даже фамилию. Но это не важно. Вы хотите зайти внутрь дворца?

– Нет, я там уже была. Расскажите что-нибудь о себе?

– Чтобы вы снова ухмыльнулись? – Он опять меня обезоружил.

Это было ужасно! Стоять напротив незнакомого по-сути мужчины – как будто голая. Сразу расхотелось шутить. Казалось, он начал то, что по моим подозрениям собирался сделать гораздо позже, в закрытом месте, наедине… Он меня раздевал.

Сильное желание отпихнуть его откровенность и одновременно удивление охватили меня! Ведь я сама практиковала нечто подобное: говорила людям в лицо то, что они вообще-то довольно усердно скрывали! И не только от посторонних, но и от самих себя…

И это же – он проделал со мной?

Вот так просто – без ужимок, фальшивых кривляний, прикидов под юмор?

На меня напал ступор… ступор девочки, тайно ошарашенной и уверенной, что её поймали, не спрячешься – будет видеть насквозь… я застыла на мгновение, показавшееся, как пишут в романах, вечностью.

– Да нет, конечно, с чего вы взяли, что я ухмылялась?