То пятое время года,

Только его славословь,

Дыши последней свободой,

Оттого, что это – любовь…

Анна Ахматова

Книга первая. В шумном платье муаровом… 1902–1903

В шумном платье муаровом, в шумном платье муаровом

По аллее олуненной Вы проходите морево…

Ваше платье изысканно, Ваша тальма лазорева,

А дорожка песочная от листвы разузорена –

Точно лапы паучные, точно мех ягуаровый.

Игорь Северянин

Некоторые персонажи 1-й книги

Аристовы

Княжна Гликерия Александровна, 1885 года рождения

Ее отец, князь Александр Сергеевич Аристов, 1855 г.р., на момент начала романа умер, не оправившись от ран , полученных во время русско-турецкой войны

Ее мать, Мария Дмитриевна, 1866 г.р., в девичестве Беклемишева, родив второго ребенка, сына Петра, не перенесла родовой горячки

Князь Петр Александрович Аристов, 1890 года рождения

Беклемишевы

Князь Дмитрий Сергеевич, 1825 г.р.

Княгиня Дарья Ильинична, 1836 г.р.

Князь Павел Дмитриевич, 1865 г.р., полковник

Княжна Вера Дмитриевна, 1869 г.р.

Чернышевы

Граф Сергей Романович, 1834 г.р.

Графиня Аполлинария Павловна, 1842 г.р.

Роман Сергеевич, 1866 г.р. (1901+)

Василий Сергеевич, 1869 г.р.

Варвара Сергеевна, 1872 г.р., замужем за князем

Николаем Масальским, проживает в Санкт-Петербурге

Близнецы Петр и Феврония, 1877 г.р.

Дмитрий Сергеевич, 1880 г.р.

Закревские

Граф Илья Дмитриевич, 1839 г.р.

Графиня Ольга Михайловна, 1856 г.р.

Николай Ильич, 1873 г.р.

Константин Ильич, 1876 г.р.

Аглая Ильинична, 1882 г.р.

Пролог

1890 год, имение Аристово, где-то в Тверской губернии.

– Ликонька, голубушка, поторопись, все уже уложено, тетушка гневаться будет, – старая нянька Олимпиада надела на девочку шубку, капор, сверху укутала малышку шалью, которую завязала на спине крест-накрест.

– Липа, а ты разве не поедешь? – Лика прижала к себе куклу и подняла на няню полные слез глаза.

– Нет, касатка, стара я уже, да и Петеньке, братцу твоему нужнее, а тебе бабушка гувернантку наймет, учительшу, в людской ноне сказывали, – няня обняла девочку, поцеловала пухлые щечки.

– А маменька, как выздоровеет, тоже приедет? И Петруша? – не унималась Лика, – я буду по ним скучать.

– Конечно, касатка, – Липа прижала к себе Лику, – не навсегда, чай, расстаемся, не кручинься.

Выйдя из комнаты, они спустились по большой мраморной лестнице в холл, где уже стояла невысокого роста светловолосая женщина в шубе и меховой шляпке – княжна Вера Дмитриевна Беклемишева, приходившаяся девочке родной теткой по матери.

– Нельзя ли было побыстрее, – Вера Дмитриевна не смогла скрыть своего раздражения.

– Барыня, голубушка, дите… – начала няня и замолчала под строгим холодным взглядом.

– Можешь идти, Липа, – небрежный кивок и высокомерный взгляд.

Из распахнутой двери ворвался морозный воздух, Лика вздохнула и слегка закашлялась, тут же постаравшись успокоить кашель. Она страшилась строгой тетки и не любила ее.

– Поторопись, Гликерия, путь долгий, надобно поскорее выехать, – княжна выжидательно посмотрела на дородного лакея, открывшего дверцу старого дормеза и откинувшего лесенку. Груженая карета тяжело осела на рессорах, полозья утопали в снегу.

Лика засмотрелась на вороного, которого держал под уздцы мальчонка, помощник кучера. Конь громко дышал, а из ноздрей у него вырывался пар. Девочка от удивления открыла рот и чуть не выронила куклу от громкого окрика княжны Веры.

– Гликерия! Что застыла? Живо садись в карету, – ехать по железной дороге с горничной, малым ребенком и большим количеством багажа, да еще зимой Вера Дмитриевна не решилась.

Лика сделала пару шагов по снегу и остановилась. Ступеньки были явно высоки для пятилетнего ребенка.

– Прохор, что стоишь? Подсади барышню, – прикрикнула Вера Дмитриевна на форейтора, и тут же большие мужские руки подняли Лику и в одно мгновение усадили в дормез.

Девочка забилась в угол, крепко прижимая к груди куклу Лизу, подаренную папенькой на именины. При мысли об отце и о том, что он теперь смотрит на нее с Неба, большие карие глаза Лики наполнились слезами, но от страха, что tante Вера будет ругаться, девочка не заплакала, только тихо шмыгнула носом и уткнулась личиком в платье Лизы.

– Н-н-но, трогай, – щелкнул кнут, вороной заржал, увлекая за собой всю четверку. Карета тронулась.

Долгий путь, остановки на постоялых дворах, где Лика всего боялась – собак на улице, людей в помещении, грохота и криков на лестнице, клопов, падающих в плошки с водой, в которых стояли ножки кровати. Страшилась она рассердить tante Веру и ее горничную Настю, которая каждый раз с таким лицом выносила ночную вазу за Ликой, что девочке хотелось спрятаться куда-нибудь и стань совсем незаметной. К тому же Настя очень больно дергала волосы, заплетая Лике косы, а tante Вера возмущалась всякий раз, если малышка брала вилку в правую руку и не пользовалась ножом.

На въезде в Москву девочка уснула и не слышала, как приехали к деду на Мясницкую. Она только почувствовала, как чьи-то добрые руки вынули ее из кареты, куда-то понесли, положили на кровать, сняли шубку и валеночки. Пахнуло резедой, и Лика сквозь сон поняла, что это бабушка, уютно устроилась на мягкой перине и уснула.

Спустившись с антресолей, княгиня Дарья Ильинична Беклемишева велела подать чаю в малой столовой и сказать Вере Дмитриевне и Дмитрию Сергеевичу, что она ждет их для разговору.

– Никогда замуж не пойду, матушка, коли так оно все, – Вера Дмитриевна стремительно вошла в комнату и направилась к креслу рядом с матерью.

– Господь с тобой, милая, такие речи, хорошо, папенька не слышит, – махнула на дочь рукой княгиня. – Что Петруша, здоров ли?

– Доктор сказывал, оправится. Окрестили сразу, слабенький был очень, батюшка на дом приходил, в храм не ездили, а нынче хорошо все. Кормилица с ним и няня. Ооой, маменька, – заплакала вдруг Вера, уткнувшись матери в плечо. – Страшно-то как было. Кричала Маша так страшно, а потом раз, и стихло все. Думали, оба преставились.

– Будет, будет, милочка, – Дарья Ильинична погладила дочь по вздрагивающей спине, успокаивая. – Будет. На все воля Божия.

– По весне надобно и Петрушу забрать, – князь Дмитрий Сергеевич Беклемишев – высокий статный мужчина с седеющими волосами и бакенбардами с сочувствием посмотрел на жену и дочь. – Ну-ка, Вера, хватит сырость разводить, неровен час, дождь на улице пойдет вместо снега. Чаю вот выпей да расскажи толком. Ох, грехи наши тяжкие, – взяв с поставца граненый штоф, Дмитрий Сергеевич налил себе бренди, а потом устроился на диванчике напротив княгини.

– Надобно решать, что с сиротами делать, пока Аристовы не надумали предъявить права на них. – Дарья Ильинична обвела взглядом мужа и немного успокоившуюся дочь.

– Руки коротки, – хохотнул князь, – мои внуки, мне и воспитывать. В духовной что сказано Александра Сергеевича?

– А если Маша свою волю иначе выразила? – вздохнула княгиня. – После похорон князя Аристова недобро мы расстались и за все время от нее ни письма, ни записки не было.

– Если бы, да кабы, все вы, женщины, – нахмурился Беклемишев, наливая себе еще один лафитник. – Не смотри на меня так, матушка, мне оно думать помогает. И вообще, шли бы вы спать, сударыни, утро вечера мудренее, завтра все и обмозгуем, с утра за душеприказчиком семейным пошлю. Андрей Петрович в лучшем виде нам все и растолкует.

Глава первая

Май 1902 года, Москва

В усадьбе князя Беклемишева на Мясницкой готовились к балу по случаю тезоименитства и семнадцатилетия внучки старого князя Гликерии Александровны. Май выдался довольно теплым, потому в доме были распахнуты окна, впуская со двора запах жасмина и мяты. Из бальной залы плыл пряный дух мастики из пчелиного воска – несколько полотеров усердно натирали до блеска паркет. Из кухни доносились ароматы ванили, корицы и жареной курицы…

Именно этим смешением любимых запахов и суетой запомнился Лике семнадцатый день рождения. Она родилась 13 мая, на память Гликерии Новгородской, потому и была названа этим именем. Было, правда, еще несколько вариантов, но матушке с отцом понравилось это. Отец называл ее Лушенькой, и Лике казалось, что она помнила это, хотя на самом деле, скорее представляла по рассказам бабушки и tante Веры. Что может помнить ребенок, которому еще не было и пяти лет? Но она помнила – большие руки отца, его бороду и усы, запах, лица вот никак вспомнить не могла – только по портрету. И любимую песню отца тоже помнила. Романс «Не пробуждай, не пробуждай». Она теперь тоже его пела – в память о папеньке.

Утром, стоя в музыкальной комнате у пианино, Лика тихонько наигрывала любимый романс, когда появился дед. Волосы его были уже почти совсем седыми, как и бакенбарды, но Дмитрий Сергеевич оставался по-прежнему подтянутым и стройным, хотя возраст имел достаточно солидный.

– Ну что именинница, поздравляю, вот ты и выросла. Маменьку твою в этом возрасте замуж отдали, – князь посмотрел на внучку серьезно, но, поймав ее испуганный взгляд, улыбнулся. – Не страшись, тебя пока еще даже не сватал никто.

– Ой, papi, как вы меня напугали, – Лика никак не могла скрыть растерянности, вызванной словами Дмитрия Сергеевича, и не понимала, к чему он клонит.

– Стар я стал, а хочется самому тебя в свет вывести, потому думаю по осени в Петербург отправиться. Нет у нас тут на Москве настоящей знати, а ты такая красавица у меня выросла, можешь выгодную партию в столице сделать, – князь присел на оттоманку и внимательно посмотрел на внучку.

– Не знаю, papi, мне больше всего хочется в Беклемишевку и не только на лето. Скучаю я на Москве по лесу нашему, по речке, да и подруги все там остались. Если б хоть в институт… – начала девушка, но дед не дал ей договорить.

– Ты все эти новомодные веяния брось. Матушка твоя дома училась, и Верочка, и тебя так выучили. Домашнее образование, оно гораздо полезнее. Все что надо знаешь и умеешь, и ничего лишнего. Да и куда ехать-то – в столицу? – Дмитрий Сергеевич поднялся. – Бабушке твоей сырой климат вреден, да и Петруше. Ступай вот одевайся лучше, вся Москва у нас сегодня соберется, последний бал даем.

– Как последний, papi? – недоумение явно выразилось на лице девушки.