Дети, брошенные родителями или бежавшие в города, как уже отмечалось, не могли сказать, откуда они родом, часто знали только свое имя или говорили, что не знают, опасаясь, что их отправят обратно в семью. Многие были неграмотны, говорили не на русском, а на своем родном языке – одном из многочисленных языков народов России. Когда они понимали, что приемник-распределитель и детский дом – совсем не то прекрасное место, каким они себе его представляли, они бежали и оттуда. Нередко дети, возвращенные домой из московских приютов, снова убегали и собирались в группы на московских вокзалах. Был какой-то постоянный круговорот: из деревни в город, из приюта на улицу, и наоборот.