Глава 7

Две недели спустя, в среду утром я прибываю в аэропорт О’Хара. На мне темно-синий костюм и туфли на каблуках, на плече висит дорожная сумка. Меня встречает крепкий мужчина с табличкой «Анна Фарр/ WCHI».

Мы выходим из здания на улицу, и холодный ветер едва не сбивает меня с ног.

– Я думала, у вас уже весна, – говорю я и поднимаю воротник плаща.

– Добро пожаловать в Чикаго, – отвечает он и кладет мою сумку в багажник «кадиллака».

Мы едем по шоссе А-90 в главный офис WCHI на Логан-сквер. Я засовываю ладони между коленями, надеясь согреться, и пытаюсь успокоиться и настроиться на встречу. Чтобы отвлечься, смотрю в окно, на затянутое тучами небо и падающие на асфальт снежинки, перемешанные с каплями дождя.

Мы проезжаем пригород с его кирпичными домами и пристроенными к ним гаражами, и я невольно вспоминаю Джека. Как глупо. Джек живет в центре города, а не на окраине, но сама атмосфера Чикаго навевает мысли о том, какой могла быть наша жизнь, если бы он меня не предал. Возможно, я поддалась бы его мольбам и осталась с ним, мы жили бы в одном из этих уютных домиков. Была бы я сейчас счастливее, если бы не придала значения его выходке с той девицей? Нет. Отношения, построенные на недоверии, лишены будущего. Рассеянно глядя в окно, я достаю из сумки телефон и набираю номер единственного человека, который может по мне скучать.

– Дороти, это я.

– О, Анна, как я рада тебя слышать. Представляешь, сегодня утром я получила еще один мешочек с Камнями прощения. Патрик Салливан – ты его знаешь, тот джентльмен с низким голосом. От него всегда пахнет так, будто он только вышел от парикмахера.

Я улыбаюсь, слушая описания Дороти, они всегда связаны с запахами и звуками, а не с визуальными образами.

– Да, я помню Патрика. Он прислал тебе камни?

– Прислал. Просил прощения за «годы забвения», как он выразился. Видишь, жизнь опять нас свела. Он коренной новоорлеанец, как и я. У нас был роман, давно, еще в Тулейне, все было прекрасно до того дня, как он решил подать заявление на обучение со стипендией в Тринити-Колледж в Дублине. Мы расстались вполне мирно, но я никак не могла понять, почему он разорвал отношения столь внезапно. Мне казалось, мы любили друг друга.

– И он попросил прощения?

– Да. Бедняга нес на себе тяжкий груз все эти годы. Понимаешь, мы оба хотели уехать в Тринити, провести вместе лето в Ирландии, изучать поэзию, гулять по живописным окрестностям. Это так романтично. Мы вместе часами писали очерки. Господи, мы тогда доверху заполнили мусорную корзину испорченными листами. Вечером перед финальным днем подачи мы читали друг другу свои творения, и я плакала, когда слушала его новеллу.

– Было так трогательно?

– Нет. Это было ужасно. Я не сомневалась, что он никогда не получит положительный ответ, и очень страдала. Ночью я не сомкнула глаз и была очень удивлена, когда узнала, что он выиграл поездку. У меня же, напротив, имелись все шансы, будь я только немного смелее. Но ехать без Пэдди мне не хотелось, кроме того, я понимала, что если одна получу возможность поехать, то разобью ему сердце. Наутро я приняла решение и не стала подавать заявление.

– И он воспринял это спокойно?

– Я ему так и не призналась. Мы вместе пошли к почтовому ящику, чтобы отправить письма, но я бросила пустой конверт. Через три недели Пэдди сообщил мне радостную новость. Его приняли.

– Приняли? Так вы могли бы поехать вместе!

– Его родители были счастливы. Сын будет учиться в той стране, откуда их корни. Мне с большим трудом удавалось скрыть удивление и… разочарование. Пэдди был на седьмом небе и не сомневался, что и я скоро получу положительный ответ. Конечно, я не могла признаться, что так мало верила в его успех, что сама лишила себя шанса. Подождав пару дней, я сообщила ему, что мою просьбу отклонили. Пэдди очень переживал, клялся, что не поедет один.

– Получается, что вы оба проиграли.

– Нет. Я уговорила его, сказала, что глупо упускать такую возможность, обещала ждать его возвращения в сентябре. Я сама настояла, чтобы он поехал.

– И он уехал?

– Да. В июне. Больше я его не видела. Двадцать пять лет он жил в Дублине. Стал архитектором. Женился на ирландской девахе, у них три сына.

– И сегодня он прислал извинения за то, что бросил тебя?

– Как и я, Пэдди понимал, что его очерк вряд ли понравится, кроме того, ему действительно не хотелось со мной расставаться. Но ему нужна была помощь, сам бы он не справился. Поэтому он взял одно из тех сочинений, что я выбросила в корзину, и переписал. Видимо, это было прекрасное сочинение на тему важности семейных ценностей и возвращения к истокам. Я не помню, что писала такое. И теперь он решил мне во всем признаться. Представляешь? Он столько лет хранил эту тайну.

– Что ты ему ответила?

– Разумеется, простила. Я и много лет назад его простила бы, если бы он извинился.

– Разумеется. – Я невольно задумываюсь, что было бы, если бы Патрик дорожил любовью Дороти. – Удивительная история.

– Эти камни, Анна, вызвали больший ажиотаж, чем появление нового мужчины в нашей обители, – смеется Дороти. – В нашем возрасте камни дают возможность очиститься, так сказать, пока не опустился занавес после финального акта. Великолепный подарок от этой милой мисс Ноулс. Несколько человек собрались отправиться на встречу с Фионой в «Октавия-букз» двадцать четвертого числа. Мэрилин тоже поедет. Может, и ты составишь нам компанию?

– Возможно, – говорю я, – но пока не могу сказать точно. По-моему, камни не могут снять с человека вину за украденный очерк. Мне кажется, люди уцепились за эти камни, потому что они дают возможность слишком легко получить прощение.

– Знаешь, я тоже думала об этом. Некоторые грехи слишком велики не то что для камня, даже для валуна. Во многих случаях просто попросить прощения недостаточно. Мы заслуживаем определенного наказания.

Я думаю о матери, и сердце начинает биться чаще.

– Согласна.

– Вот почему я еще не отправила камни Мэри. Мне надо сделать что-то такое, что действительно поможет мне искупить вину. – Голос Дороти становится тише, словно мы с ней заговорщики. – А как ты? Еще не связалась с мамой?

– Дороти, прошу тебя, ты ведь почти ничего не знаешь.

– А ты знаешь? – спрашивает она таким тоном, словно я ее ученица, а она строгая учительница. – «Сомнение – неприятное состояние, но уверенность – это абсурд». Это слова Вольтера. Прошу тебя, не будь столь уверена в собственной правоте, Анна. Надо выслушать и другую сторону – твою маму.

Через сорок минут машина останавливается у вытянутого двухэтажного кирпичного здания. Наша студия в Новом Орлеане поместилась бы на одном этаже одного крыла этого монстра. У входа, окруженного высокими елями, висит табличка: «WABC». Ступаю на мокрый асфальт и делаю глубокий вдох. Шоу начинается.

Джеймс Питерс проводит меня в переговорную, где нас уже ждут пять высших руководителей канала – трое мужчин и две женщины. Я готовлюсь к тому, что меня будут поджаривать на вертеле, но вместо этого у нас получается спокойный и приятный разговор, словно мы уже коллеги. Мне задают вопросы о Новом Орлеане, о моих интересах, о том, как я веду свое шоу, какие гости у меня бывают.

– Нас больше всего заинтересовала ваша идея, – говорит Хелен Камп, сидящая от меня дальше всех. – Здесь, на Среднем Западе, Фиона Ноулс буквально с ума всех свела со своими Камнями прощения. А то, что вы знакомы и были в числе тех, кому она отправила свои камни, делает историю еще более увлекательной. Мы будем рады снять эту программу, если вы станете у нас работать.

В горле встает ком.

– Отлично, – с трудом выговариваю я.

– Расскажите, что произошло, когда вы получили камни? – вступает в разговор седовласый мужчина, чье имя я не запомнила.

Я чувствую, что краснею. Черт! Со мной происходит то, чего я так боялась.

– Я получила письмо по почте и сразу вспомнила Фиону, девочку, которая постоянно издевалась надо мной в шестом классе.

Ян Хардинг, вице-президент по маркетингу:

– Любопытно, вы сразу отправили ей камень или раздумывали несколько дней?

– Или недель, – добавляет мистер Питерс, словно большего ожидания и предположить невозможно.

Я нервно смеюсь.

– Им пришлось подождать несколько недель. – Не стоит уточнять, что этих недель было сто двенадцать.

– А второй камень вы отправили матери? – спрашивает Хелен Камп. – Вам было просто это сделать?

Господи, нельзя ли поскорее закончить этот разговор. Я невольно прикасаюсь к кулону с сапфиром и бриллиантами, ставшему моим талисманом.

– Книга Фионы Ноулс меня действительно тронула, – говорю я и вспоминаю любимую цитату Дороти. – «Пока ты не зажжешь свет везде, где только можно, чтобы отступила тьма, ты никогда не сможешь отыскать дорогу».

На глаза наворачиваются слезы. Пожалуй, впервые я до конца осознаю смысл этих слов. Я так и не смогла отыскать свою дорогу. Я потерялась в темноте. Зачем я сижу здесь, рассказываю глупую историю о прощении, лгу всем этим людям?

– Мы рады, что вы нашли свой путь, – говорит Ян. – А мы нашли вас, – добавляет он, чуть подавшись вперед.

Я сижу рядом с Джеймсом Питерсом на заднем сиденье такси, мчащегося по Фуллертон-авеню к Кинзи-Чоп-Хаус, где за ланчем мы должны встретиться с двумя ведущими телеканала.

– Вы были молодцом, Анна, – бодро говорит он мне. – У нас прекрасная команда, надеюсь, вы впишетесь.

Конечно, если кому-то может подойти лгунья. Какого черта я выбрала идею с этими камнями? Ведь ни за что не смогу пригласить маму на шоу.

С улыбкой поворачиваюсь к Питерсу.

– Благодарю. Ваша команда действительно впечатляет.

– Буду с вами откровенен. У вас лучшее предложение из всех, которое мне попадалось. И вы потрясающе смотритесь в кадре. Я следил за вами почти десять лет. В Новом Орлеане живет моя сестра, она говорит, вы там настоящая звезда. Но последние три месяца ваши рейтинги падают.

Я едва сдерживаю стон. Как бы мне хотелось рассказать сейчас о своих отношениях со Стюартом, пожаловаться, что он выбирает идиотские темы, но это будет выглядеть так, словно я защищаюсь. В конце концов, я выпускаю собственное шоу – «Шоу Анны Фарр».

– Верно. Бывали времена и получше. Вся ответственность лежит на мне.

– Я знаком со Стюартом Букером. Работал с ним в Майами перед тем, как перебрался сюда. Вы губите свой талант на WNO. Здесь вы сможете расправить плечи, с вашим мнением станут считаться. Настанет день, и вы будете в нашей команде, тогда мы снимем программу о Фионе Ноулс. Обещаю вам.

Сердце подпрыгивает к горлу.

– Приятно слышать, – улыбаюсь я, ощущая при этом восторг от победы и панический страх одновременно.

Эти эмоции не оставляют меня до девяти вечера, когда вхожу в фойе небольшого бутик-отеля на Оук-стрит. Бросаюсь к стойке регистрации, но думаю о том, как бы поскорее уехать отсюда, забыть об этом городе и собеседовании. Поднявшись в номер, я сразу звоню Майклу, говорю, что вернусь завтра рано утром и непременно буду готова ко времени нашего субботнего свидания.

Мысли об этом поднимают мне настроение.

Изначально я заказала обратный билет на воскресенье, поскольку Майкл и Эбби собирались прилететь сюда на выходные, но перед отъездом Майкл позвонил и сказал, что дочь неважно себя чувствует и они решили отменить поездку.

Я хотела сказать Майклу, что он может прилететь один, ведь он собирался навещать меня в выходные, но передумала. Ведь Эбби нездорова – или, по крайней мере, так говорит, – а какой отец уедет из дома, если ребенок болен? Грустно усмехаюсь и качаю головой. Один Бог знает, какой холодный расчет движет этим ребенком.

Спускаюсь в фойе и направляюсь к выходу, но в какой-то момент вижу его. Он сидит в кресле и говорит по сотовому телефону. Я замираю на месте. Но он замечает меня, поднимается и ленивой походкой направляется в мою сторону.

– Привет, – говорит он, убирая в карман телефон.

Время замедляет свой ход. Я мгновенно узнаю его кривую улыбку, отмечаю, что волосы его растрепаны больше, чем обычно. Но южное очарование, которое заставило меня влюбиться в него почти мгновенно, по-прежнему с ним.

– Джек, – киваю я. Мне неожиданно становится легко и спокойно. – Что ты здесь делаешь?

– Мама сказала, что ты в городе.

– Ну, разумеется. – Мне больно оттого, что Дороти до сих пор надеется, что мы с Джеком каким-то образом помиримся и опять будем вместе.

– Мы можем где-нибудь поговорить? – предлагает он, указывая большим пальцем на лифт. – Там есть бар. Этажом ниже. – Он говорит так, будто это вполне естественно – проводить время с бывшим в незнакомом баре чужого города.

Мы устраиваемся на диване в форме подковы, и Джек заказывает два джина с мартини.

– Один со льдом, – говорит он.

Я впечатлена, что он помнит, но я уже не та, что была во времена, когда мы встречались. Этот коктейль уже давно не мой любимый, я предпочитаю что-то полегче, например водку с тоником. Разумеется, Джек об этом не знает, мы не выпивали с ним более двух лет.

Джек рассказывает о своей работе и жизни в Чикаго.

– Ужасно холодно. – Он сопровождает фразу своей фирменной усмешкой, но глаза его при этом остаются грустными. Они теперь всегда такие, и мне сложно к этому привыкнуть. Когда мы были вместе, особенно в начале романа, когда все еще было замечательно, его взгляд всегда лучился весельем. Невольно задаюсь вопросом, не я ли в ответе за то, что эта радость исчезла. Джек улыбается мне и поднимает бокал.

– За старых друзей, – говорит он.

Я внимательно разглядываю сидящего передо мной мужчину, которого считала своим мужем. Смотрю на его румяные щеки, изогнутые в усмешке губы, покрытые веснушками руки с искусанными ногтями. Он такой настоящий. Я испытываю к нему симпатию, несмотря на предательство. Некоторые друзья похожи на старый любимый свитер. Мы редко надеваем его, предпочитая рубашки и футболки, но знаем, что старый свитер лежит в дальнем углу шкафа, такой удобный и родной, и он непременно согреет в ветреные, холодные дни. Джек Руссо для меня такой свитер.

– За старых друзей, – поддерживаю я, ощущая накатывающую ностальгию. Отделываюсь от нее очень быстро, ведь у меня теперь есть Майкл.

– Рад тебя видеть, – говорит Джек. – Ты потрясающе выглядишь, Анна. Слишком худая, но зато счастливая. Ты ведь счастлива, верно? Ты не забываешь поесть?

– Ем за двоих, – смеюсь я.

– Хорошо. Отлично. Похоже, мистер Правый сделал тебя счастливой.

Меня смешит его желание поддеть.

– Тебе он понравился бы, Джек. Он действительно заботится о людях.

«И обо мне», – добавляю я про себя. Не стоит расстраивать такими словами Джека.

– Я живу, иду вперед, и ты должен.

Он вертит в пальцах зубочистку с оливкой, и я вижу, что он о чем-то напряженно думает. Умоляю, только не надо возвращаться к прошлому!

– У твоей мамы все хорошо, – стараюсь я сменить тему. – У нее новое увлечение – Камни прощения.

– Я знаю, – смеется Джек. – Она на днях отправила мне мешочек и письмо на трех страницах с извинениями. Добрейший человек на свете просит у меня прощения.

Я улыбаюсь.

– Уже жалею, что рассказала ей об этих камнях. Она не расстается с этими мешочками, как и с шоколадом «Дав», который она всегда хранила около телевизора.

Джек кивает.

– Мне нравится эта идея. Я отправил свой камень отцу. Знаешь, он ведь женился во второй раз еще в 1990-м, я тогда отказался пойти на свадьбу.

– Ты думал о маме. Я уверена, отец тебя понял.

– Да, но ему было неприятно. Он по-настоящему счастлив с Шерон, сейчас я его понимаю. Знаешь, мне кажется, очень важно иметь возможность попросить прощения. Надеюсь, и мама когда-то сможет простить папу.

– Может, он никогда не просил у нее прощения?

Джек пожимает плечами.

– Может быть. Мне кажется, мама увлеклась одним мужчиной.

– Мужчиной? Твоя мама?

– Он живет в их доме. Мистер Салливан.

– Ты думаешь, у нее опять роман с Патриком Салливаном?

– Да. Я чувствую. Знаешь, после расставания с отцом у нее никого не было. Может, она всю жизнь ждала Салливана? Возможно, он единственный, кому удалось ее встряхнуть.

– Встряхнуть? Да ты романтик!

– Что? – спрашивает он с улыбкой, и над скулами появляется множество лучиков. – А мне удалось встряхнуть тебя.

– Немедленно прекрати, Руссо. – Я округляю глаза, но мне приятно шутить и смеяться вместе с Джеком.

– Я хотел сказать, мама заслужила немного любви, а этот Салливан, кажется, может дать ей все, что нужно. – Он пристально смотрит на меня. – Ты ведь знаешь, человек никогда не перестает любить.

В его словах я чувствую укор и поспешно отвожу взгляд.

– Пожалуй, мне пора, – говорю я и отставляю бокал.

Джек хватает меня за руку.

– Нет. Я хотел… мне надо поговорить с тобой.

Я ощущаю тепло его руки и вижу мольбу во взгляде. Сердце начинает биться чаще. Боже, надо сделать вид, что мне все равно.

– Твоя мама говорила, что с работой у тебя все в порядке. Ты не нашел места, где откроешь заведение «У Тони»? – Джек мечтал объехать весь мир в поисках идеального ресторана – местечка в стиле Тони Сопрано, – где убийцы собираются выпить мартини и приходят женщины в красных сапогах. Он говорил, что, если найдет такой, непременно купит его и назовет «У Тони».

Джек не выпускает мою руку и смотрит не моргая.

– Я женюсь, Анна.

– Что?

Вижу, как дрогнули мышцы на лице. Он молчит, лишь едва заметно кивает.

Вырываю руку. Мне неожиданно становится холодно. Мой любимый свитер не помогает.

– Поздравляю, – говорю я, с трудом разжав губы, и поднимаю бокал. Рука дрожит, и я проливаю немного на стол. Беру салфетки и обхватываю бокал двумя руками. Все эти манипуляции помогают мне хоть чем-то себя занять, пока я справляюсь с эмоциями.

– Знаешь, я решил, что ты должна знать. Я ведь дал тебе миллион шансов все вернуть. – Джек вздыхает. – Господи, как все глупо. Знаешь, Холли классная. Она тебе понравится. – Он широко улыбается. – А самое главное, что я ее люблю.

Мне опять становится трудно дышать. Холли. Он любит ее.

– А мама? – спрашиваю я дрожащим голосом. – Она знает?

– Она знала, что мы встречаемся, но не представляла, до какой степени серьезно. Мы решили для начала сказать тебе. Она беременна. Холли, конечно, а не мама.

Увидев на лице Джека счастливую улыбку, я неожиданно начинаю рыдать.

– О, прости, – бормочу я сквозь слезы. – Отличная новость. Не понимаю, что со мной. – Джек протягивает мне салфетку, и я промокаю глаза. – Малыш. Как прекрасно!

Ничего прекрасного. Похоже, я совершила серьезную ошибку.

– Мне жаль, что у нас так все сложилось, Анна. Ты была такая… непреклонная. У тебя нет полутонов, только черное и белое. Ты слишком резка и категорична в своих оценках.

Я поднимаю на него глаза.

– Резка? Ты переспал со стажером.

Джек поднимает палец.

– Один раз, о чем потом пожалел. Но дело не в этом. Просто я не подхожу тебе, Анна.

Как мило с его стороны дать мне возможность сохранить лицо. Как же я его люблю.

– Конечно нет. – Я улыбаюсь во весь рот. – Эти слезы только для того, чтобы тебя порадовать. – Я смеюсь и всхлипываю, смеюсь и всхлипываю. – Откуда тебе знать, подходишь ты мне или нет? Как ты можешь судить? – Я закрываю лицо руками.

Джек гладит меня по плечу.

– Если бы ты любила, то никогда не позволила бы мне уйти. Я ведь сказал, любовь никогда не проходит.

Я смотрю во все глаза и думаю, прав ли он. Может, у меня просто такой характер, я не способна прощать, а возможно, и любить. Я думаю о маме.

– Внутри тебя стальной стержень, Анна. Ты не согласна сгибаться даже чуть-чуть. Полагаю, в большинстве случаев это идет тебе на пользу.

Я резко беру сумку.

– Мне пора.

– Подожди. – Джек достает несколько купюр и бросает на стол.

Иду к выходу и слышу за собой его шаги. Я почти бегу, минуя лифт, не в силах оставаться в таком небольшом замкнутом пространстве с человеком, который совсем недавно был мне почти мужем. Распахнув дверь, бегу вверх по бетонной лестнице. За спиной по-прежнему слышатся глухие удары шагов.

В коридоре Джек хватает меня за локоть.

– Анна, стой. – Он заставляет меня повернуться к нему. Взгляд его теплеет. – Он существует, Анна, человек-огонь, который растопит сталь. Но это не я, Анна. Я никогда не был таким человеком.