Как странен путь – за каждый поворот
Наградой – боль, а радость – наказаньем.
А у последних голубых ворот
Никто тебя не встретит ликованьем.
Как странен вид – затейливая ложь,
И миллионы глаз, чужих и чуждых…
Как странен смысл – чем дальше ты идешь,
Тем больше он становится ненужным…
На зеркало накидывают тень
Заботливо нам с самого рожденья.
И не себя в нем видим каждый день,
А разочарованья и сомненья.
И гаснет всплеск истерзанной души,
И холод бьет протянутые руки,
Итог один – спеши иль не спеши,
Не избежишь ни горести, ни муки…
 
 
Но мы бредем – годами и веками,
По той дороге, выбранной не нами…
 

Пролог

После страшной новости, переданной и по телевидению, и в интернете, Честер Уилтон, который за свои 28 лет успел побывать свидетелем и участником многих чудовищных событий и потерял уже нескольких знакомых и близких людей, казалось, только впервые понял, что такое настоящая боль. Потому что понял, что Реджи, Реджинальда Маквея, на свете больше нет…

Целый день Честер выл, ревел, как раненый зверь, катаясь по кровати в своей комнате с наглухо задернутыми шторами и запертой дверью, вцепившись в подушку. К ночи боль прорвалась слезами – впервые в жизни. Всю ночь он рыдал. К утру слезы закончились.

Еще сутки он пролежал в ступоре, ощущая только боль и ненависть. В мозгу плавала туманная, размазанная мысль: «Ненавижу вас всех, ублюдки…»

На третий день физиологические потребности организма все-таки дали о себе знать. На шатавшихся ногах он дошел до кухни, выпил стакан воды, вернулся и провалился в черный бесчувственный сон.

А проснулся оттого, что чья-то тонкая рука гладила его волосы. Он развернулся от стены и открыл глаза. На краю кровати сидела девушка, с которой он был знаком несколько дней, и о которой не знал ничего, кроме того, что зовут ее Кира, и она – тоже из «отказавшихся»…

Кира, по-видимому, переживала новость так же, как и он: осунувшаяся, под глазами – темные круги, длинные каштановые волосы растрепались и спутались…

– Честер, – тихо произнесла она: слова, казалось, давались ей с трудом. – У меня тоже погиб единственный родной человек… Отец… Там же. Мы с папой жили вдвоем, мама умерла давно, когда я была еще маленькой… А этот… Реджи… Кем он тебе был?

– Другом, – глухо, обессиленно прохрипел он. – Самым лучшим. Нет, не просто другом… Ангелом-хранителем. С детства…

– Мне так жаль…

Она протянула ему стакан с розоватой жидкостью.

– Это лекарство. Успокаивающее. Выпьешь?

Он кивнул, взял стакан и выпил. В голове немного прояснилось, взгляд сфокусировался на девушке – худенькой, с острыми плечами и светло-зелеными, почти прозрачными, глазами…

– Помнишь, – почти шепотом выдохнула она. – Тот детектив, полицейский… Сказал, что мы с тобой остались одни такие. Во всем мире. Так вот теперь, после всего этого – мы уже точно последние…

– А ты? Ты почему отказалась делать это?

– Я расскажу. Но сначала ты расскажи мне о Реджи. Расскажи все с самого начала. Тебе станет легче.

– Думаешь?

– Знаю, – уверенно кивнула она.

– Но это долгая история…

– А куда нам теперь торопиться? – горестно усмехнулась она.

– Это точно. Я теперь безработный. Ты тоже?

– Да…

– Может, ты и права… Может, станет легче. И мне ведь действительно хочется его вспомнить… Живым. Я расскажу. С самого начала…

Часть 1. До всеобщего счастья

Глава 1. Семья

Реджи появился в тот день, когда пятнадцатилетний Честер задумал побег. Накануне он видел, как в соседний дом грузчики внесли несколько чемоданов и предметов мебели – но отнесся к событию равнодушно: слишком поглощен был собственными мыслями…

В тот вечер за ужином мать Честера, миссис Эвелин Уилтон, взволнованно объявила:

– Честер, сегодня к леди Патрисии приехал внук. Он будет жить у нее. Твой ровесник, и учиться будет в твоем классе…

Ну а где ж ему еще учиться, мрачно подумал Честер, если школа в их небольшом городишке – одна-единственная; а вслух промычал:

– Угу…

– Честер! – тут же воскликнула мать. – Это не та вилка! И твоя салфетка вот-вот упадет, поправь! Ну почему ты такой неаккуратный!

И укоризненно поджала губы…

Он заправил салфетку поглубже за воротник, сменил вилку, на этот раз выбрав из четырех подходящую к блюду, и вновь погрузился в самые глубины отчаяния – с которым и добрел до этой семейной трапезы…

А дело было в том, что по пути из своей комнаты, в коридоре второго этажа он случайно подслушал разговор родителей – дверь в отцовский кабинет была приоткрыта.

– Питер, я тут подумала… Я, пожалуй, не буду отключать Честеру родительский контроль, – сообщила мать.

– Но Эвелин… – в голосе отца звучало удивление. – Ведь ты обещала отключить, когда ему исполнится 16!

– Но он стал часто задерживаться из школы. И все чаще выключать смартфон! А на мои расспросы не отвечает! И я совсем не знаю, где он проводит время! И как подумаю, где он может бывать и что натворить, так у меня сердце останавливается!

– Да что он может натворить, Эвелин? Он обычный подросток! Прошу, не преувеличивай…

– Обычный подросток? А ты вообще знаешь, что сейчас на уме у обычных подростков? Ты что, хочешь повторения истории мистера Каннингема?

Отец тяжело вздохнул – против такого аргумента возражений у него не было.

– Ну… Не знаю. Решай сама, Эвелин…

На этой реплике Честер проскользнул мимо кабинета вниз, в столовую, где, усевшись на свое место, обнаружил, что аппетит у него пропал начисто…

Однако протерпеть «положенное по этикету» время было необходимо – иначе его состояние вызвало бы еще массу подробных дополнительных вопросов. И он с трудом глотал кусок за куском, вежливо улыбаясь родителям – а сердце в это время захлебывалось тоскливым отчаянием…

Наконец пытка закончилась, и, поднявшись обратно к себе, он захлопнул дверь. Подошел к открытому окну, подставил лицо ветру – уже чуть зябкому, пахнувшему перезрелыми листьями дыханию ранней осени – и глубоко задумался…

Его мама никогда не была беззаботным легким человеком, но все же он помнил – лет десять назад их семья жила намного проще. Однако с тех пор, как статус отца в обществе стал неуклонно расти, Честера не покидало ощущение, что на его горле с каждым годом все больше и больше сжимается удушливая, давящая петля…

Мама родилась в очень бедной семье, но доступность социальных сетей сыграла с ней злую шутку: с детства, насмотревшись в них картинок от популярных блогеров, она начала мечтать о «красивой и богатой» жизни, и мечта эта в ее случае со временем не угасла под давлением суровой реальности, как это происходит с абсолютным большинством юношеских фантазий – а наоборот, разрослась до идеи-фикс…

Но поскольку ни условий, ни возможностей для реализации такой мечты не было – семья Эвелин не могла оплатить дочери никакое образование – ей пришлось сразу после школы пойти работать на единственный в городе завод, производивший спортивное оборудование. А вскоре она вышла замуж за Питера Уилтона – такого же простого рабочего паренька.

И в этом ее выбор оказался удачным – Питер проявил себя человеком активным и деятельным. За несколько лет он дистанционно закончил колледж и начал постепенно продвигаться по служебной лестнице; и кроме того, благодаря общительности и природному обаянию, приобрел вес в заводском профсоюзе. А его председателем стал, когда Честеру исполнилось 8. На этом посту отец неизменно демонстрировал искреннее внимание и участие к человеческим проблемам, чем снискал всеобщее уважение и признательность; и поэтому три года назад был избран членом Городского Совета, а полгода назад – мэром города.

Выборы мэра пришлось тогда проводить экстренно и досрочно: предыдущий глава, мистер Каннингем, подал в отставку по довольно постыдной причине. Его 18-летний сын, накачавшись наркотиками, насмерть сбил машиной человека; да еще и вместе с со своими, такими же безмозглыми, дружками спрятал тело в лесу, так, что полиция нашла его только через неделю…

Весь этот путь Питера Уилтона наверх, не особенно быстрый, но уверенный и безошибочный, сопровождался, конечно, ростом семейного достатка и благополучия. Спустя десять лет после свадьбы семья переехала в новый дом в престижном районе – к огромной радости Эвелин, которая уволилась с работы, чтобы полностью посвятить себя хозяйству и воспитанию сына.

Наконец-то она могла примерить роль успешной состоятельной женщины. И эта роль почему-то прочно ассоциировалась в ее сознании с аристократическим происхождением. Разумеется, похвастаться таковым она не могла, но за создание этой иллюзии – и для себя самой, и для окружающих – взялась с незаурядным рвением и кипучей энергией…

Во-первых, при покупке дома именно этот мать выбрала сама – потому, что он соседствовал с домом леди Патрисии Маквей, про которую всем было известно, что она – самая настоящая графиня. То обстоятельство, что леди Патрисия, 60-летняя вдова, носила исключительно джинсы, косуху и бандану, бодро гоняла по городу на мотоцикле, а по вечерам в местном пабе распивала виски и горланила песни в компании байкеров, Эвелин ничуть не смущало – она считала, что аристократы имеют право на собственные милые причуды. Графиня не устояла перед неподдельным восхищением новой соседки – и вскоре они стали подругами, периодически приглашавшими друг друга на чай.

Во-вторых, Эвелин приложила максимум усилий, чтобы стать центром светской жизни города – и это ей успешно удалось. Приемы, собиравшие местный бомонд, все культурные и благотворительные мероприятия организовывались исключительно по ее инициативе и под ее руководством; все полезные личные и семейные связи были сосредоточены в ее руках.

В-третьих, она закончила курсы по этикету и после этого превратила жизнь семьи в торжество безупречного аристократизма – во всех отношениях. В доме господствовала роскошь неоклассики – молдинги и лепнина, мрамор и позолота, бархат и шелк, тяжелые шторы, большие зеркала, картины, ковры и даже несколько статуй. А его обитатели строго соблюдали правила стиля и распорядка: классическая одежда в любое время суток, завтрак, обед и ужин по расписанию, за необъятным столом с белоснежной скатертью, массивными подсвечниками и салфетками в кольцах.

Ну и в-четвертых – колоссальное количество времени и сил миссис Уилтон посвящала идеальному воспитанию сына…

Которое она понимала исключительно как тотальный контроль.