– Краснокожий от нас сбежал, да и конь его тоже, – коротко ответил Адамс.

– Не понимаю, – откликнулась Кейт. – Неужели индейцы способны на большее, чем мы?

– Временами кажется, что так и есть.

– Я недавно присутствовала при разговоре моих друзей с генералом Бентином, – продолжала девушка, и у Адамса возникло чувство, что, упомянув о знакомстве с генералом, она хотела придать себе вес в его глазах. – Он назвал сиу величайшими воинами на земле.

– Что ж, значит, наверняка так и есть, и Бентин может в этом убедиться на собственном опыте. Насколько мне известно, он тоже поведет войска на земли дакота.

– Да, я слышала, он будет командовать одним отрядом.

– Да, командовать отрядом. Я тоже не имел в виду, что он станет сражаться сам, как рядовой. Хотя в прерии никогда не знаешь заранее, чем для тебя все обернется. Вот и бывает, что молодая дама в длинной юбке вдруг попадает к краснокожим охотникам за скальпами…

Кейт вымученно улыбнулась:

– Это моя длинная юбка вам так досадила? Это вы из-за нее так раздражаетесь? Мне она тоже не нравится. Но я не могла вызвать подозрения тети Бетти. Она не должна была догадаться, что я хочу поехать сюда вместе с колонной. Поэтому я не могла выйти в амазонке, чтобы не привлечь ее внимание, вот и сижу здесь сейчас в длинной юбке.

– Какая вы безрассудная, ваша тетя Бетти куда рассудительнее, – вынес приговор Адамс.

Еще не хватало ему развлекать избалованных молодых дам!

Кейт испытующе посмотрела на него:

– Я понимаю, что задерживаю вас, но, пожалуйста, ответьте еще на один мой вопрос. Вы сказали, «молодая дама в длинной юбке вдруг попадает к краснокожим охотникам за скальпами»… Индейцы снимают скальп и с женщин?

Адамс несколько минут мучился, не зная, сказать правду или нет, но в конце концов решил сказать. Так он мог дать волю своему раздражению.

– Женщин и детей краснокожие не скальпируют. Если вы им попадетесь, они вас скорее всего прикончат, но того, что с вас снимут скальп, можете не бояться. Кстати, это безболезненная процедура. Ведь кожу сдирают уже с мертвого. А если захотите когда-нибудь взглянуть на скальп, попросите вашего отца показать. Он собирает скальпы и продает за немалые деньги.

Кейт вскочила на ноги.

– Кто вы?

– Моя фамилия Адамс.

Девушка мучительно пыталась подобрать слова.

– Адамс… это неправда, такого не может быть. Мой отец – христианин.

– Отцы-основатели тоже были христианами, но тем не менее зарабатывали на скальпах. Индейцы скальпируют только мужчин ради славы. Мы скальпируем все живое ради денег. Неофициально, но частным образом, по своему усмотрению. Ваш отец ненавидит краснокожих, он говорит, что они убили его мать во время великой резни, учиненной дакота четырнадцать лет тому назад, в тысяча восемьсот шестьдесят втором в Миннесоте. С тех пор он мстит и никак не может утолить жажду мести. Потому-то и платит, когда ему приносят скальпы. Что ж, теперь вы знаете. Кстати, вы не доели гороховый суп. Приятного аппетита.

Адамс вышел из комнаты, предварительно вежливо попрощавшись. В конце концов, эта девица не виновата в том, что она такая дура. Ее неправильно воспитали.

Во дворе раздался новый сигнал строиться. Все вольные всадники и солдаты снова поспешили в форт. Майор Смит хотел выполнить свое первоначальное решение и выступить в поход со всем своим гарнизоном вдогонку похитителям оружия. Однако драгоценное время уже было потеряно. Сначала отряд надолго задержало в форте появление Томаса, Тео и Кейт, которых дакота намеренно не стал преследовать и отпустил на свободу, потом выступление в поход пришлось отложить из-за безрассудно-смелого вмешательства молодого вождя. Адамсу по-прежнему велели вместе с одиннадцатью рядовыми остаться на пограничном посту. О лейтенанте Роуче больше не упоминали. Черт его знает, куда он вообще запропастился. Адамс подозревал, что Роуч прокрался в спальню коменданта и улегся на единственную хоть сколько-нибудь удобную кровать, которая вообще существовала в форте.

Когда отряд под предводительством майора выехал за ворота и исчез за рекой в ложбинах прерии, Адамс сделал обход всего форта. Он расставил часовых возле бойниц палисада и на башне, сменил Джима и приказал Томасу и Тео сварить большой котел супа, разложив костер возле насоса. Дав необходимые распоряжения и все осмотрев, он сам направился к близнецам, которые уже налили воды в котел и принесли щепки для костра.

– Мяса нет? – недовольно спросил Томас, когда подошел Адамс.

– А солонина что, не мясо?

– Мы бы лучше сочных бизоньих ребрышек отведали!

– Бизоньи ребрышки вы уж себе сами добывайте, как только бизоны покажутся. Мы тут уже много месяцев ни одного бизона не видели. Не иначе как строители железной дороги перестреляли все стада бизонов.

Адамс закурил трубочку, наступило долгое молчание. Ни один из троих не хотел заводить разговор о том, что волновало их больше всего, даже больше, чем опасность, угрожавшая форту, который остался с таким малым гарнизоном.

– У тебя теперь хватит денег? – наконец напрямик спросил Томас.

– Нет, – опустил глаза Адамс.

– Выходит, уже поздно и твоему отцу придется уходить с фермы.

– Знаю. Это он вас ко мне послал?

– Нет, мы ушли сами, потому что жить стало не на что. Мы повстречали Красного Лиса, и он сказал, что ты застрял здесь.

– Ах вот, значит, кого вы повстречали. А он где обретается?

– Да везде и нигде. Но сюда он больше не сунется… так он сказал.

– Понимаю.

– У твоего отца точно рассудок помутился. Сказал, если заявятся к нему землемеры, начнет стрелять. Почему ты не вернешься домой, Адам Адамсон?

– К чему это обсуждать?

– Если дакота выстоят, то твой отец сможет сохранить ферму. Они не лишат его земли, ведь он им заплатил.

– Но им не выстоять, а если их изгонят из Черных холмов, то я, может быть, смогу найти там золото. До какого срока надо внести оплату?

– До осени семьдесят процентов. Но цена еще выросла, потому что власти окончательно решили строить железную дорогу Норзерн-Пасифик.

Адамс потушил трубку.

– Я должен раздать патроны.

Он достал большой ключ и направился к старому блокгаузу.

Пока Адамс разговаривал с двумя ковбоями и вольными всадниками у котла, где варился обед, Кейт сидела в одиночестве в кабинете коменданта. Сначала она послушно доела остывший гороховый суп. Потом прислонилась к стене и стала смотреть из окна на двор. Тем временем до нее донеслись какие-то звуки из соседней комнаты, спальни майора. Лейтенант Роуч, по-видимому, лежал на походной койке коменданта, и его осматривал фельдшер. Судя по долетавшим оттуда возмущенным возгласам лейтенанта, лечением он был недоволен.

Однако фельдшера, кажется, не очень-то беспокоила критика, которой подверг его чувствительный пациент. Напротив, он грубовато объяснил, что повязка держится прекрасно, и удалился. При этом он прошел через кабинет коменданта и поздоровался с Кейт.

– Не тревожьтесь, мисс! Через день-другой все заживет.

Кейт залилась краской. У нее на глазах ее отец прострелил руку лейтенанту Роучу, чтобы воспрепятствовать нарушению клятвы, и ей стало стыдно за жениха.

Может быть, лейтенант различил обращенные к Кейт слова фельдшера. Как только фельдшер вышел из кабинета, Роуч, постанывая, встал с койки и направился к Кейт. Рука его, замотанная бинтами, висела на перевязи.

– Как ты себя чувствуешь, Кейт? – осведомился он скорее вежливо, чем участливо, и уселся напротив невесты. – Кажется, ты уже пришла в себя.

Девушка отвечала не тотчас же. Она пыталась дать себе отчет в том, что испытывает к Энтони Роучу. Он был очень бледен, в чертах его читалась грусть и горечь. Еще вчера сердце Кейт переполняло бы сострадание и нежность. Но после всего, что произошло за последние полдня, Роуч стал внушать ей отвращение. Он бросил свою невесту в беде, он отрекся от нее, когда ей грозила смертельная опасность, а ее отцу пришлось выстрелить в Роуча, чтобы не дать совершиться предательству!

– Энтони! – Кейт задыхалась. От волнения у нее перехватило горло, и она с трудом могла произнести хоть слово. – Энтони!

– Что «Энтони – Энтони»! – повторил он, словно передразнивая ее. – Твой батюшка, Кейт, явно был не в себе, когда выстрелил в меня и тем самым позволил уйти коварному краснокожему убийце и преступнику!

– Энтони! Я запрещаю вам в моем присутствии говорить о моем отце подобным тоном! – отрезала Кейт, поднимаясь со скамьи.

– А, гляди-ка! Уж не хотите ли вы защищать честь своего отца со шпагой в руках? Для этого у вас достаточно задора.

– Своими насмешками вы меня не оскорбите, лейтенант Роуч.

– Настоящая майорская дочка! Ты больше меня не любишь, Кейт?

Девушка потупилась, но горделиво выпрямилась.

– Не знаю, Энтони. Я этого больше не знаю. Пожалуйста, дайте мне время подумать!

– Еще два года, как предложила тетя Бетти?

– Вы не понимаете меня, лейтенант Роуч.

– Да, недоразумений сегодня было довольно! Я дам вам время подумать, Кейт. Но ваш отец, который сегодня выстрелил в меня, будет настаивать, чтобы вы вышли за меня, несмотря ни на что. Вы же приехали сюда вместе со мной.

– Тьфу, лейтенант Роуч, вы мне отвратительны.

– Буду очень рад, если вы сумеете преодолеть свое отвращение у алтаря!

Кейт пошла к двери, не быстро, не поспешно, а медленно.

– Лейтенант Роуч, – произнесла она, – вижу, что не понимала себя саму, когда заключила с вами помолвку.

Девушка отвела глаза и медленно, так же как встала, вышла из кабинета во двор.

Выйдя на яркий свет, она остановилась. Она вполне отдавала себе отчет в том, что приняла решение, которое никогда не изменит. Кейт Смит не станет женой Энтони Роуча. Она почувствовала, как от столкновения с неизмеримой подлостью, которой были исполнены слова Роуча, в ее душе пробудилась какая-то спокойная, тайная сила, и положилась на саму себя. Даже хаос мыслей и чувств, лихорадочно, сумбурно сменявшихся в ее сознании, не мог лишить ее этой новой, только что обретенной уверенности в себе.

Энтони Роуч был подлец. А Кейт Смит была девицей, бабушка которой верхом, с ружьем в руке еще защищала собственную ферму. Даже тетя Бетти не смогла до конца вытравить в душе Кейт чувство собственного достоинства. Неужели Кейт и вправду могла убедить себя, что любит такого человека, как Роуч? Неужели она обманывала себя, неужели позволила очаровать себя льстивым комплиментам Роуча, чтобы бежать из плена, от тети Бетти?

Вероятно, так все и было. У нее словно пелена спала с глаз.

Кейт стала в одиночестве бродить туда-сюда по двору. Она прошла мимо индейского разведчика Тобиаса, которого так и не отвязали от столба. Он опустился на землю и устремил ничего не выражающий взгляд в пространство.

Сейчас, когда у нее словно открылись глаза, Кейт невольно сочувствовала всякому живому существу, которого так же, как и ее саму, кто-то обрек на муки. Поэтому она остановилась возле индейца и, желая оправдать перед самой собой, а может быть, и перед другими то обстоятельство, что обращается к индейцу, приговоренному к телесному наказанию, произнесла: «Тобиас, не упрямься, расскажи, как положено, все моему отцу, майору Смиту. Скажи с чистой совестью все как есть, ничего не скрывай. Мой отец всегда поступает справедливо».

Индеец не поднял на нее глаза и никак не дал понять, что вообще расслышал ее слова.

Кейт пошла дальше. Внезапно она замерла перед старым блокгаузом, о котором перед смертью поведал ей седобородый Том. Она двинулась к открытой двери и на пороге, не без умысла, столкнулась с Адамсом, неловко загородив дорогу молодому вольному всаднику, который как раз хотел войти в дом. Он остановился, и они оба, смутившись, избегали смотреть друг другу в глаза. «Какой старый дом, – произнесла Кейт, чтобы вообще сказать хоть что-то, приличествующее случаю. – С ним наверняка связана не одна любопытная история».

«Вот пристала как репей, – в свою очередь подумал Адамс, – как мне от нее отделаться? Я ей вроде уже достаточно нагрубил. А она богатая? Судя по платью, да. Впрочем, по слухам, у Смита нет большого состояния, напротив, он беден. Но может быть, ее выбрала своей наследницей тетя Бетти, а девица неосмотрительно впала у нее в немилость и лишила себя ее поддержки. Но может быть, тетя Бетти ее простит? Кто женится на Кейт, тот получит и деньги. А она хорошенькая… И молоденькая».

Адамс попытался представить себе, как он выглядит в глазах девушки. Он был не слишком высок, не слишком низок, силен и коренаст. Со своими густыми белокурыми волосами, темно-голубыми глазами и загорелым лицом он мог понравиться девушке, у которой в этот момент не было других поклонников. А вот согласится ли когда-нибудь на их брак Смит, уже другой вопрос. Но мало ли было на свете девиц, которые, преодолев всякое сопротивление близких, сумели настоять на своем и выйти за своего избранника? Хрупкая и бледная, Кейт тем не менее не казалась ни глупой, ни слабой. От пустой болтовни еще можно будет отучить ее потом, когда они поженятся. Так почему же нет? И разве не должен он, как исполняющий обязанности коменданта пограничного поста, хоть сколько-то позаботиться о молодой даме? В таких размышлениях Адамс не видел ничего дурного. Разве мог крестьянин вступить в брак, не рассчитывая получить за невестой деньги и имущество? О помолвке Кейт и лейтенанта Роуча он и не подозревал.

Потому-то светловолосый Адамс составил девушке компанию.

– Да, со старым домом точно связана история, – произнес он, развивая выбранную ею тему, – и история страшная. Я когда-нибудь поведаю ее вам, вечером, при свете лампы, если найдется время. В этом доме я познакомился с индейцем, который сегодня так восхитил вас верховыми трюками. Вы же его видели?

Кейт кивнула:

– И не впервые. Он был среди тех, кто напал на колонну.

Адамс резко обернулся к девушке:

– И правда, вы же при этом были! Вы уже все рассказали отцу?

– Он меня не расспрашивал.

– Настоящий военный! Ни за что не хочет слушать женщин! Но тогда расскажите мне. Вы узнали вождя во время налета?

Кейт сообщила все, что запомнила.

– Да что же вы молчали! – воскликнул Адамс. – Это все непременно должен услышать майор. А что касается меня… Выходит, со вчерашней ночи, после гибели Тома, только мы с Красным Лисом остались в живых…

– …Из тех, кто был там в ту ночь убийства, – закончила за него Кейт.

– Что вы об этом знаете?

– То, что рассказал мне Том.

– Он рассказал вам об этом! Значит, я буду немногословен. Мы стоим перед тем самым домом, где произошло убийство. Представьте себе, мисс Кейт: вечер, темно, вот этот старый блокгауз, что перед нами, внутри освещен только смоляными факелами. Представьте себе: там собрались сплошь лихие, отчаянные малые, трубочный дым так и застит глаза, и бренди разит так, что даже у двери не продохнуть. А слева, позади, на старой длинной скамье, вы увидите меня, Адама Адамсона. Именно там я сидел два года тому назад, наивный, уповая на перемены, мечтая о лучшей жизни. А за старым столом посреди комнаты расположился Топ, или Маттотаупа, как его называли по-индейски. Он пил, играл и проигрывал. Он совершенно опустился. Виной тому был бренди, им-то и погубил Топа Красный Лис. Разглядывая тогда Топа, я вдруг заметил, что кто-то опустился на скамью рядом со мной, и, присмотревшись, понял, что это молодой индеец. Это был Харри, сын Топа. Он не выпил ни капли, заплатил карточные долги отца и снова вышел. Мне тоже сделалось невмоготу в этой беспутной компании. Я вышел из дому на свежий воздух. Неподалеку я увидел Харри: одинокий, он замер неподвижно и беззвучно, как тень. Когда я хотел вернуться, он двинулся за мной. Я распахнул дверь, заглянул в освещенную комнату и окаменел. Я стоял здесь, на этом самом месте, где сейчас стоим мы с вами. На глазах у меня произошло убийство. Красный Лис ударил Маттотаупу ножом в грудь. За моей спиной стоял Харри, сын Маттотаупы. Когда я обернулся, оказалось, что он исчез, словно его поглотила ночь.

– Вы стояли здесь, на этом самом месте, – тихо повторила Кейт.

Потом она спросила:

– Как же могла случиться такая трагедия?

– Маттотаупу изгнали из племени, потому что он, по слухам, напившись, выдал бледнолицым тайну, где залегает в горах золото, а когда стал настаивать, что невиновен, его сын поверил ему и последовал за ним, хотя ему в ту пору едва исполнилось двенадцать. Целых десять лет скитались изгнанники, перебираясь с места на место, и носили у нас имена Топ и Харри. И только в ночь убийства Топ узнал, что действительно совершил предательство, по крайней мере отчасти. Красный Лис хотел заставить его выдать тайну до конца. Краснокожий отказался и бросился на Красного Лиса с дубинкой. Однако Лис опередил его, ударив ножом, и на подмогу ему кинулись его пособники. Маттотаупа погиб. А Харри вернулся к своим сородичам и стал воином и вождем Медвежьего племени. Он потерял отца и десять лет жизни. Судью, который призвал бы к ответу убийц его отца, ему не найти. Кто станет упрекать его в том, что он взял месть в свои руки?

Кейт заглянула внутрь дома.

– Странно…

Она запнулась.

– Что «странно», мисс Кейт?

– Да так, вспомнилось, – смущенно сказала Кейт. – В детстве, в Миннеаполисе, я однажды видела индейского вождя и его маленького сына, и мальчика звали Харри.

– Может быть, эти двое и вправду были Топом и Харри. За десять лет они где только не побывали, от Платта на юге до верховьев Миссури на севере. Мой отец, Томас и Тео тоже их знали. Некоторое время Топ и Харри прожили среди индейцев племени черноногих. Там-то Томас и Тео с ними и познакомились, когда Харри Токей Ито было лет двенадцать-тринадцать, и как послушаешь Томаса, веришь, что Харри ему до сих пор и вправду по душе. Позднее Топ и Харри служили разведчиками на строительстве «Юнион-Пасифик»; кто знает, как они еще зарабатывали на жизнь. Так или иначе, сегодня Харри Токей Ито – величайший воин на землях между Платтом и Черными холмами. Но не бойтесь. При свете дня краснокожие не нападают. Тут вы в безопасности, как в лоне Авраамовом.

– Хорошее утешение, нечего сказать, – саркастически произнесла Кейт. – До наступления ночи осталось всего несколько часов, а за темноту вы уже не ручаетесь, ведь так?

– Блокгаузы построены надежно, мисс, особенно вот этот старый. Не беспокойтесь, мы будем беречь вас как зеницу ока!

– Прошлой ночью конвой колонны мне тоже это обещал.

– И теперь, после всего, что пережили, вы мне не доверяете?

– Мой отец поручил вам меня оберегать, Адамс! Кстати, я не понимаю, почему дакота относятся к нам столь враждебно. Мой отец говорит, что мы предложили им хорошие земли, где они могли бы поселиться и научиться чему-нибудь. Но они никак не желают образумиться.

– Земли мы им предложили скудные и неплодородные, и почему бы им образумиться, мисс Кейт? Свободное существование в бескрайних прериях ведь куда лучше. Да, мне тоже казалось, что краснокожие не живут, а прозябают. Но, в сущности, им повезло больше, чем нам. Я бы тоже не отказался быть воином и охотником, дома только и делать, что валяться на шкуре, да еще бы мне прислуживала и угождала скво…

– Выходит, женщины существуют, чтобы прислуживать и угождать, да, Адамс?

– Не женщины, а краснокожие скво.

Этот ответ снова успокоил Кейт. Но вдруг она отпрянула от входа.

– Адамс! У вас завелись крысы?

– А почему вы спрашиваете?

– Там, внутри, что-то зашевелилось. И заскреблось.