Liza Marklund

Järnblod

© Liza Marklund, 2015

© Перевод и издание на русском языке, «Центрполиграф», 2017

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2017

* * *

Понедельник. 1 июня

Это было последнее тело.

Ощущение он испытывал потрясающее, словно при расставании, и буквально купался в нем, не обращая внимания на шум листьев в кронах деревьев, казалось осыпавших его проклятиями.

При всей невзрачности место отличалось своеобразной непередаваемой красотой и со временем стало почти сакральным для него: бросовая земля, свечение стволов сухих сосен, береза с летучими мышами.

Восемь он уже оставил здесь, это стало девятым. Он помнил их всех, и не столько лица, сколько тона, частоты, вибрации, излучаемые ими, пока они еще сохраняли способность дышать.

Но хватит думать об этом.

Последнее тело.

Он опустил на него взгляд.

Джинсы и кроссовки, рубашка, ремень, коричневая куртка. Отличный экземпляр homo sapiens, ему представился случай лично убедиться в этом, они общались какое-то время. Красивая одежда того фасона, какая нравилась ему самому. Между делом он даже пожалел, что придется уничтожить ее и все радовавшие глаз личные принадлежности. Его с детства приучили беречь вещи, заботиться о природе и окружающей среде.

Он посмотрел на небо. Оно нависало так низко, что облака, казалось, причесывали волосы, проплывая вплотную к головам людей. Скоро солнце перестанет опускаться за горизонт вплоть до самой осени, когда холод сорвет листья с деревьев, и русская зима придет с востока.

Он скучал по своему брату.

Всю жизнь они были единым целым, отражением друг друга в зеркале, делились мыслями и чувствами, но сейчас между ними грозила разверзнуться пропасть, такое ощущение не покидало его. Он следил за тем, что происходило в суде, но одиночество мучило его, а способность выносить страдания оставляла желать лучшего.

Он тщательно вытер мхом старинный инструмент для забоя скота.

Ему требовалось разделить боль.

– Ты выглядишь не лучшим образом, – сказала психолог. – Что случилось?

Анника обеспокоенно заерзала в массивном кресле. Она чувствовала себя в нем слишком худой и неуклюжей. Ладони ее рук, которыми она держалась за подлокотники, чтобы не утонуть в мягком сиденье, стали влажными от пота. Как много других клиентов побывало здесь и потело до нее? Наверное, грубая ткань обивки хранила следы множества пропитанных страхом испарений.

Она торопливо убрала руки с подлокотников и с силой потерла их о колени.

– Я была и в районной поликлинике, и в центре здоровья, меня обследовали вдоль и поперек. В физическом плане со мной все нормально, поэтому… да, Джимми, мой гражданский муж, посчитал, что мне надо прийти сюда.

– То есть это было не твое собственное решение?

Вопрос выглядел вполне невинным, не содержал осуждения. Анника бросила быстрый взгляд на женщину, сидевшую по другую сторону деревянного стола. Ее лицо подобно голосу не выражало никаких эмоций. О чем она, интересно, думала? Считала Аннику напрасной тратой времени? Занимающей место кого-то иного, кому действительно требовалась помощь? Или она вполне устраивала ее в качестве источника дохода?

Анника потянулась за стаканом воды, стоящим на столе между ними. Рядом с ним лежала коробка с салфетками. Неужели ожидалось, что она будет сидеть здесь и плакать навзрыд? Может, так все поступали? И если она не плакала, это считалось отклонением от нормы?

– Я пошла на это ради детей. Я пугаю их. Или, точнее говоря, так произошло в этот раз.

– Когда они застали тебя в состоянии панической атаки?

Анника обеспокоенно заерзала в кресле. У нее онемели ноги, затекла спина. Ей никак не удавалось найти удобное положение, в конце концов она сдалась и попыталась расслабиться.

– Ты можешь рассказать о своем приступе?

Свет потолочного светильника отражался в очках психолога. Для нее это был самый обычный рабочий день. Пожалуй, она собиралась съесть лазанью на обед, прогуляться или зайти в химчистку.

– Да… все произошло в прихожей. Я упала на пол, не могла дышать, у меня потемнело в глазах… Серена и Якоб, это дети Джимми, как раз пришли домой из школы, и… да, они вызвали скорую. – Анника выпила еще немного воды. – Медики поднялись с носилками и всем остальным, но я отослала их.

– Ты знала, что с тобой происходит, поскольку подобное случалось прежде?

Темнота, стеной заслонившая обзор, тени, кружившиеся непрерывным хороводом и забиравшие воздух, и звуки, и угасающее сознание… Они были не опасны и в конце концов исчезали, и все возвращалось на круги своя. Ощущение, словно руки горят огнем, и резь в глазах, и голова запрокидывалась, колени подгибались, кислород прекращал поступать в легкие, а потом приходила темнота и поглощала тебя, и ты падал, падал и падал. Это было не опасно, она же не умерла до сих пор.

Анника откашлялась.

– Со мной все нормально. Я здорова как никогда.

– Тебе известно, что такое панический страх?

Ну, она порылась в Интернете, стыдясь этого, втайне от всех. На обычных, нормальных, здоровых людей внезапно не наваливалась темнота в компании с призраками.

– Но сейчас моя жизнь наладилась, и я чувствую себя совсем неплохо. Нет никакого страха, то есть не тот случай.

– Можно испытывать страх, не зная о нем, – сказала психолог. – Многие, у кого случаются панические атаки, считают, что речь идет об инфаркте, и обращаются в скорую.

– Но почему я почувствовала себя хуже?

– По-твоему, приступ оказался более тяжелым?

Анника посмотрела в окно. Все утро шел дождь, капли по-прежнему спешили вниз по оконному стеклу, но сейчас, похоже, он почти закончился.

– Я действительно не понимаю, в чем причина, у меня никогда жизнь не складывалась так хорошо. Я… у нас просто отличные отношения, нет проблем с детьми, все прекрасно на работе, мой бывший муж ведет себя по-человечески. Я даже подружилась с Софией, женщиной, с которой он изменил мне когда-то…

– А как ты сама думаешь, в чем причина?

Внезапно Аннику охватила злоба: так ей, выходит, самой нужно найти ответы на все вопросы? За что она тогда, собственно, платит деньги?

Она почувствовала, как ее челюсти сжались.

– Ты была еще очень молода, когда умер твой отец, – продолжила психолог и полистала свои бумаги. – Между вами были близкие отношения?

Ага, да, сейчас ей придется вспоминать свое детство. Анника разгладила джинсы на бедрах.

– С той поры прошло больше двадцати лет…

В комнате воцарилась тишина. С улицы долетал шум проезжавших машин. Носовые платки в картонной коробке еле заметно шевелились под действием невидимого сквозняка. Спина чесалась там, где соприкасалась с обивкой кресла.

– Но твоя мать жива? Какие у тебя отношения с ней?

Анника посмотрела на свои часы.

– Как долго будет продолжаться наша встреча? Когда я смогу уйти отсюда?

Психолог откинулась на спинку кресла. Интересно, у нее тоже зачесалась спина?

– Мы можем закончить сейчас, если хочешь.

Анника не сдвинулась с места, ее тело как бы налилось свинцом. Ей предлагают удалиться? И это притом, что она сама заранее выбрала продолжительность их беседы? Выложив одиннадцать сотен крон за час?

– Ты хочешь, чтобы я ушла?

Психолог бросила взгляд на настенные часы.

– У тебя еще есть время, – сказала она. – Тебе решать, хочешь ты остаться или нет.

Комната как бы дала усадку, Анника почувствовала давление на затылок. Разве она пришла сюда не за помощью? Не за тем, чтобы найти выход из ситуации?

Женщина улыбнулась ей:

– По мне лучше, если ты останешься.

Шум машин стих. О чем она спросила? О ее матери?

Анника постаралась взять себя в руки, чтобы снова не погрузиться в темноту, прятавшуюся где-то за спиной.

– Она… мама не любит меня.

– Почему, как ты думаешь?

– Ей пришлось выйти из-за меня замуж, она не смогла получить образование в сфере искусств. Она так никогда и не простила меня.

Психолог какое-то время смотрела на нее молча, потом заглянула в свои записи.

– У тебя есть сестра, Биргитта… Вы с ней общаетесь?

Анника попыталась улыбнуться.

– О том, что у нее родился ребенок, я узнала через «Фейсбук», понятия не имела, что она беременна.

– И так было всегда?

– Мы делили комнату, пока росли, сейчас я даже не знаю, где она живет.

Психолог кивнула и сделала пометку в маленьком блокноте.

– Ты сообщила в разделе «Прочие данные», когда заполняла формуляр, что тебя судили за какое-то преступление пятнадцать лет назад. Не хочешь рассказать об этом?

Комната стала еще теснее, темнота гладила ее по затылку.

– Причинение смерти по неосторожности. Два года испытательного срока. Мой парень, Свен… Это был… несчастный случай, можно так сказать…

Ее слова эхом отозвались в маленькой комнате. Психолог не отреагировала. Она все так же неподвижно сидела в кресле с другой стороны маленького стола, скрестив ноги и положив руки на колено.

– Как ты чувствуешь себя, когда рассказываешь об этом?

Странный громкий гул возник у Анники в голове, он появился неизвестно откуда и не собирался затихать, ей пришлось повысить голос, чтобы она могла слышать себя.

– Ничего особенного. Пятнадцать лет, много воды утекло.

– У тебя в теле не осталось никакого ощущения? В животе, в горле, в груди?

Это были всего лишь слова. Они не могли навредить ей. Если бы она просто отключила этот шум, то смогла бы говорить, ей требовалось победить окружавшую ее темноту, тогда она смогла бы дышать.

Центральная редакция газеты «Квельспрессен», как обычно, утопала в голубоватом свете. Анника увидела Берит Хамрин. Та колдовала у своего компьютера, уйдя с головой в работу. Уже пятнадцать лет Анника проводила большую часть свободного от сна времени в этой комнате, не жалея сил в охоте за тем, что уже случилось или только назревало, и почти постоянно коллега Хамрин сидела на соседнем стуле.

Она опустила свою сумку на их с Берит общий стол, стащила с себя куртку и бросила ее на подлокотник кресла. Коллега была старше Анники, имела взрослых детей и вместе с мужем жила в усадьбе за городом.

– Как дела со скандалом в «Твиттере»? – спросила Анника.

Берит вздохнула:

– Дамочка с телевидения попросила прощения за свои нападки на звезду сериалов в новом сообщении, и звезда приняла ее извинения репликой на «Фейсбуке».

Ощущения, нахлынувшие на Аннику в тесной комнате психолога, сейчас оставили ее.

– Приятный конец для всех, – заметила она.

Темнота, еще недавно окружавшая ее, не давая дышать, расползлась по углам. В редакции она почти всегда знала свое место. Здесь царила особая обстановка, делавшая мир ясным и понятным. Толкование действительности, постоянный круговорот событий… Она была неотъемлемой и далеко не самой пустячной частью всего этого. Одних только версий газеты насчитывалось четыре. Тираж с пятью крестами, называемый лесным, печатали по всей стране или распространяли с помощью транспортных самолетов на рассвете. Помимо него существовал еще вариант с тремя крестами, дополненное издание, предназначенное для больших городов и их окрестностей, а также эксклюзивное новостное приложение для столицы, вы ходившее в случае чрезвычайных ситуаций или важных общественных событий вроде помолвки принцессы, с одним крестом.

Плюс полуфабрикат с семью крестами, объект ее особой антипатии, существовавший только во внутренней сети газеты.

Анника включила свой компьютер и принесла себе кофе, пока загружалась программа. Она устроилась перед монитором с горьким напитком в руке и постаралась сосредоточиться на работе.

Версия с семью крестами являла собой мечты шефа новостей относительно того, как должны выглядеть публикации следующего дня, с готовыми заголовками, фотографиями и текстом под ними. Репортерам оставалось лишь добавить действительность так, чтобы она соответствовала утопии.

Гвоздем гипотетического завтрашнего номера являлась история Берит о теледиве, авторе передовиц провинциальной газетенки, каждую третью среду появлявшейся в одной из утренних телепрограмм, которая написала злой комментарий в «Твиттере» о бывшей звезде сериалов, позволившей себе немного располнеть. Шеф новостей Патрик Нильссон обладал непостижимой способностью отыскивать в Интернете мелкие легкомысленные высказывания и превращать их в газете в грандиозные скандалы. На этот раз он тоже не пожалел пороха. Предварительный заголовок кричал:

«ТЕЛЕДИВА ТРАВИТ РОЗУ ИЗ-ЗА ВЕСА».

Там же имелась фотография стройной блондинки с соответствующим текстом под ней:

«Розу до глубины души оскорбило язвительное замечание теледивы».

– Ожидаемая буря в соцсетях, к сожалению, улеглась, даже не начавшись, – констатировала Берит.

Анника прекрасно поняла, что коллега имела в виду. Назревавшая в Интернете жаркая дискуссия, которую газета собиралась цитировать и поддерживать, так и не достигла накала (нескольких отдельных фраз из серии «неужели внешний вид женщин всегда надо комментировать» могло хватить на крайний случай, но даже ничего такого не нашлось). А потому истории о Розе и ее предполагаемом оскорблении предстояло отправиться в медийную мусорную корзину еще до того, как она возникла.

– На мой взгляд, Розе, конечно, стоило бы прибавить пару килограммов, – заметила Берит. – Это только пошло бы на пользу ее здоровью. Чем будешь заниматься сегодня?

– Убийством Жозефины.

Берит подняла от компьютера глаза и сняла очки.

– Лето, когда Швеция была банановой республикой. Тогда жара стояла как в печке, у нас инфляция скакнула до небес, и мы очень хорошо играли в футбол.

– Пятнадцать лет назад, – поддержала разговор Анника. – Первая статья за моей подписью.

Берит снова надела очки и вернулась к язвительному замечанию в адрес Розы, Анника тем временем вытащила на экран исходный материал.

В течение весны читателям предоставили возможность проголосовать по поводу того, о каких исторических преступлениях они хотели бы еще прочитать (это называлось интерактивностью и было девизом нового времени). И сейчас Анника пожинала плоды той акции, в принципе затеянной ею самой, когда она с удивлением обнаружила, что многие громкие старые дела, по которым ей в свое время пришлось делать статьи и видеосюжеты, в большинстве своем положительно встреченные читателями и зрителями и поспособствовавшие увеличению тиражей, не забыты и по-прежнему популярны. Телевидение драматизировало их и отслеживало судьбы участников событий, все газеты посвящали им приложения, известные писатели публиковали документальные романы о старых делах. И поэтому ей показалось интересным обратиться к каким-то из них снова.

Она просмотрела подробности преступления, которое назвали «СЕКСУАЛЬНОЕ УБИЙСТВО НА КЛАДБИЩЕ».

Девятнадцатилетнюю Жозефину Лильеберг жарким субботним утром нашли голой и задушенной за надгробием. Это преступление так и осталось нераскрытым.

Анника кликнула по портрету девушки, сделанному после выпускных экзаменов в школе, – белая шапочка на белокурых волосах, блестящие глаза. Она работала стриптизершей в порноклубе «Студия шесть». Анника, по ее собственному мнению, знала, кто убил беднягу: Йоахим, парень Жозефины, владевший заведением. Клуб давно приказал долго жить, но Йоахим еще существовал где-то в этом мире, вероятно, в теневой его части, где ему, скользкому типу со змеиными глазками, и было место.

Берит вздохнула и посмотрела на часы.

– Похоже, мне придется оставить бедную костлявую Розу в покое до лучших времен, – сказала она и закрыла ноутбук.

– Пойдешь в суд?

Берит отслеживала судебный процесс в отношении владельца фирмы по торговле лесом Ивара Берглунда, которого газеты наградили прозвищем Дровосек и чье дело уже вторую неделю рассматривалось в Стокгольмском суде.

– Сегодня в качестве свидетеля должны допросить полицейского, арестовавшего его. Ты не в курсе, какое отношение Берглунд имеет к избитому в районе Солсидан политику?

Анника уложила волосы в узел на затылке.

Случай выглядел далеко не самым простым. Одинокого пятидесятипятилетнего мужчину из местечка Видсель в Норботтене обвиняли в жестоком убийстве бродяги в Наке год назад. Анника написала статьи, которые привели к его аресту. Она также первой сообщила новость о его задержании, благодаря чему «Квельспрессен» в тот вечер победила в войне за тираж. Затем она написала еще серию больших статей об этом человеке, снимала его дом и хозяйственные помещения, ознакомилась со всеми доступными годовыми отчетами его фирмы, поговорила с клиентами и соседями – короче говоря, создала то, что на газетном языке называлось «Документальной драмой».

– Это Нина Хофман поймала его, – сказала Анника. – Нина рассказала мне подробности, и пусть мы не можем посвящать в это публику, она уверена, что убийство бродяги и нанесение тяжких телесных повреждений Ингемару Лербергу дело рук одного и того же человека. Данные преступления разделяют всего несколько дней, и оба случая многое связывает.

– Ничто в обвинении не указывает на эту связь, – заметила Берит.

– Все так, – согласилась Анника. – Но убитый бродяга числился владельцем испанских фирм Норы Лерберг. На месте убийства в Наке полиция обнаружила детский рисунок, выполненный примерно такими же мелками, какие нашли у детей Лерберга. И насилие было из той же серии. Это, конечно, не доказательства, но вряд ли случайность. Оба события, скорее всего, связаны.

– Улики против Берглунда слабые, – сделала вывод Берит. – Интересно будет посмотреть, удастся ли им добиться его осуждения.

– Ты видела пожелания Патрика в семи крестах? – спросила Анника.

Предварительный заголовок во внутренней сети газеты кричал:

«ДВОЙНАЯ ЖИЗНЬ ДРОВОСЕКА – он подрабатывал палачом»

Анника снова открыла версию с семью крестами. Там хватало других новостей, запланированных на этот вечер. Приближался Национальный день Швеции, и как следствие возник вопрос, сможет ли принцесса Мадлен добраться домой через Атлантику и принять участие в праздничных мероприятиях в Скансене вместе с королевской семьей. И все под заголовком «МАДЛЕН ИЗМЕНЯЕТ ШВЕДСКОМУ НАРОДУ», словно вся нация сидела, затаив дыхание, в ожидании, что младшее королевское чадо покинет свою квартиру на Манхэттене и натянет на себя не слишком идущий ему национальный костюм. Также предполагалось, что некая спортивная звезда выскажется о возможном допинговом скандале, прогнозировалась страшная жара, и, судя по последним опросам общественного мнения, правительство могло проиграть в результате осенних выборов в риксдаг.

– Анника, ты не возьмешь на себя природный катаклизм? – навис над ней Патрик.

Она бросила взгляд на дисплей мобильного телефона.

– Мне очень жаль, но я должна спешить на встречу с прокурором.

Шеф новостей театрально застонал и повернулся на каблуках, он очень хорошо знал, что ее освободили от работы с новостями, но кто она такая, чтобы упрекать его за такую попытку?

Андерс Шюман окинул взглядом редакцию, стараясь не обращать внимания на неприятное ощущение в животе. За стеклянной стеной у стола выпускающего редактора новостей Патрик Нильссон разговаривал по двум мобильным телефонам одновременно, Хёландер бойко печатал следующую статью о принцессе Мадлен, Анника Бенгтзон шла к выходу с сумкой на плече, вентиляторы компьютеров заставляли воздух дрожать.

Сценарий был ему до боли знаком и одновременно неописуемо чужд, и скоро все должно было закончиться.

Он снова тяжело откинулся на спинку кресла, потянулся за бумагой, лежавшей сверху на ближайшей к нему стопке ей подобных, – за протоколом пятничной встречи правления. Она произошла 29 мая, и эта дата могла войти в историю. День, когда начало конца стало фактом. Эра Гутенберга закончилось, печатное слово полностью исчерпало себя.

Он поднялся и встал так близко к стене, что стекло сразу же запотело от его дыхания, а какой еще у него оставался выход?