Глава 6

Проведя четыре года среди придворных королевы, я освоила искусство быть леди. К тому времени, как мне исполнилось пятнадцать лет, моя фигура стала женской. Я почти сравнялась ростом с моей повелительницей, королевой Гертрудой, и я копировала ее манеру держаться, даже наклон головы.

– Природа создала тебя, но воспитание сделало тебя совершенной, – часто говорила Гертруда с гордостью, словно я была ее творением, вырезанным из неподходящего куска дерева. Ее слова несколько смягчали язвительные уколы Кристианы и холодность других дам. В отличие от них, я не была дочерью графа или герцога, или кузиной принца из Европы. Я понимала, что они считают меня недостойной моего положения. У меня не было ни одного истинного друга при дворе, кроме Элноры.

Я все же приняла к сведению некоторые советы отца, так как не считала его глупцом. Я была осторожной и наблюдательной, и моя репутация честного человека, умеющего хранить тайны, начала завоевывать еще большую благосклонность королевы. Когда король приходил в покои Гертруды на обед, мне оказывали честь им прислуживать. Сначала я приходила в ужас от необходимости находиться так близко к королю, но вскоре поняла, что он такой же смертный, как любой мужчина. Я наполняла его бокал и слышала его отрыжку, и убирала его тарелку с костями, с которых он наполовину обгрыз мясо.

Гертруда с любовью относилась к мужу. Она гладила его поседевшие волосы и поддразнивала его тем, что они у него уже не такие черные, как у его сына. Король, в свою очередь, ласково разговаривал с Гертрудой, называл ее своей горлицей и смотрел на нее так, что мне становилось завидно. Когда они касались в разговоре государственных вопросов, то понижали голос, так как король никогда не терял бдительности. Тем не менее, однажды вечером я услышала их спор о Клавдии, младшем брате короля. Его похотливость была предметом сплетен при дворе, как и его пьяные выходки в парадном зале. Король сердился на него за какой-то недавний проступок, я не поняла, какой именно.

– Он нарочно бросает мне вызов и доводит до бешенства, – жаловался король, а Гертруда пыталась его успокоить.

– Пожалей брата, у него большие амбиции и много разочарований.

– Ба! Ты слишком снисходительна. Ему нужны лишь две вещи: жена, которая обуздает его, и чертово собственное королевство, которым он будет править, – проворчал в ответ король. Это был единственный случай, когда я слышала разногласия между королем и королевой.

Когда они были готовы лечь спать, я приносила сладкое вино и чистые простыни, снимала нагар со свечей и уходила, заперев за собой дверь. Утром король обычно уходил до моего прихода, а я помогала Гертруде умыться и одеться. Я с любопытством искала признаки того, что любовь как-то изменила королеву, но мне казалось, что она лишь выглядит уставшей, и веки у нее тяжелели. Ее внутренний мир был скрыт от меня.

Я считала, что король Гамлет и королева Гертруда любят друг друга и верны друг другу. Я также думала, что министры короля преданы ему, а придворные дамы честно служат королеве. Но со временем я поняла, что двор Эльсинора – это прекрасный сад, где в траве прячутся змеи. Многие из тех людей, которые казались преданными, были неискренними. Честолюбие заставляло и мужчин, и женщин стремиться к возвышению, даже прибегая к предательству и обману. Они быстро поднимались на вращающемся колесе Фортуны, а затем столь же быстро падали вниз и погибали. Одна из дам Гертруды потеряла свою должность, когда выяснилось, что она беременна от первого министра короля. Она сбежала в дом своей кузины в сельской местности, опозоренная, в то время как министр сохранил свой пост, и его считали благородным человеком, так как он признал сына. Даже я понимала, что с этой дамой обошлись очень несправедливо.

Благосклонность королевских особ походила на розу, расцветающую пышным цветом, но быстро вянущую, и скрывающую шипы под цветком. Часто ею пользовались люди порочные, а не благочестивые и скромные. Элнора, возможно, была исключением, но Кристиана подтверждала это правило, как и ее ухажеры Розенкранц и Гильденстерн. Этих людей с позором выгнали из армии короля Норвегии Фортинбраса за какое-то предательство. Теперь, на службе у короля Гамлета, они щеголяли своей богатой одеждой и веселым поведением, плодами своего предательства. Они были похожи, как близнецы, своим стремлением завоевать благосклонность короля и дам. Оба они ухаживали за Кристианой, а она отдавала предпочтение Розенкранцу, по-моему, но обоих встречала одинаково кокетливым смехом и одинаково соблазняла их, откровенно показывая грудь под искусно приоткрытым корсажем.

Я гадала, насколько Кристиана сведуща в любовной страсти. Вокруг себя я наблюдала развивающиеся романы, как в тех непристойных историях, которые читала вместе с Гертрудой. В парадном зале дамы и кавалеры напивались до такого состояния, что их речь становилась развязной. Проходя мимо темной лестницы, я натыкалась на любовников, обнимающихся, целующихся и не только. Я извинялась, но они лишь смеялись над моим смущением. Элнора громко жаловалась на утрату чести мужчинами и добродетели женщинами.

– Слишком много пения и танцев, такая легкомысленность подрывает сдерживающее влияние добродетели, – жаловалась она, тряся своими седыми локонами. – Когда я была молодой, мы стремились вести себя достойно, а сегодня весь мир идет к гибели.

Я понимала, почему Гертруда назвала Элнору пуританкой. Хотя я сомневалась, что поведение влюбленных очень изменилось за сорок лет, но не возражала Элноре.

– Будь сдержана в своих желаниях, Офелия. Не распускай язык и запри на замок сокровище своей добродетели, – предостерегала Элнора. Она пристально смотрела на меня, словно искала во мне недостатки. – Я верю, что ты не дашь ни одного повода для сплетен. Ты – честная девушка.

Несмотря на похвалу Элноры я считала себя скорее осторожной, чем добродетельной. Я мало говорила, но не потому, что считала молчание высшим достоинством, а потому, что удовлетворяла свое любопытство, слушая, наблюдая и читая. Иногда я жалела, что не родилась мужчиной, тогда я могла бы стать ученым. По крайней мере, Гертруда одобряла мою привычку учиться и позволяла мне читать все, что мне хочется. После того, как я проглотила огромный «Травник», мне хотелось узнать больше, не только о тех обычных растениях, которые растут под ногами. Я читала о дальних странах, об Индийских островах и о фантастических созданиях, которых видели путешественники на суше и на море. Лаэрт теперь учился во Франции, и я старательно изучала карты Европы, помечая города, которые он описывал в своих редких письмах ко мне. Мои ревнивые пальцы скользили по линиям маршрутов путешествий брата и Гамлета во Франции, Германии и Голландии.

Я стремилась попасть в далекие и неизвестные места, но куда сильнее мне хотелось больше узнать о любви. Я прятала некоторые книги в своем запертом на замок сундуке и читала их поздно ночью при свете свечи. Тайком я проглотила поэму «Искусство любви»^[2], потому что все моралисты клеймили как опасную книгу. Я воображала путешествие в грешную страну Италию, где мужчин учат совращать девственниц, а женщины пользуются большой свободой. Читая поэта Овидия, я узнала, что никто не может устоять против любви, ибо вода обтачивает самый твердый камень, и даже самая прочная почва, в конце концов, разрушается под плугом.

Из прочитанных книг я очень много узнала о любви, но не имела в ней никакого опыта. Я размышляла над этим парадоксом, лежа ночью на своей узкой, одинокой кровати. Когда же я найду любовь?

Глава 7

В то время как я читала книги о любви за стенами замка Эльсинор, школой Гамлета был весь огромный мир. Он учился в замечательном университете в Германии и плавал в Англию и Францию вместе с Горацио. Он много месяцев проводил за пределами Дании, и Гертруда всегда грустила в его отсутствие. Только письмо с новостью о его возвращении могло обрадовать королеву, и она праздновала его приезд домой с таким размахом, будто это государственный праздник или день святого. Доставляли большие количества провизии для пира, приглашали музыкантов, стражники и лакеи одевались в яркие новые ливреи. Приезд принца вызывал оживление в самых темных уголках Эльсинора.

Однажды летом, когда Гамлет вернулся, загоревший после каких-то приключений на море, Гертруда обнимала его и гладила по головке, словно он все еще маленький мальчик. По приказу королевы я принесла им в ее покои вина и деликатесов. Она была так поглощена сыном, что даже не взглянула в мою сторону. Гамлет не поздоровался со мной, мы не посмотрели в глаза друг другу. Я была разочарована, но почувствовала облегчение, так как я бы залилась краской и начала заикаться, если бы принц со мной заговорил. Возможно, подумала я, он меня не узнал. Я очень изменилась за четыре года. Гамлет, которому теперь было двадцать два года, не стал выше ростом, но сделался более мускулистым, и казался еще более энергичным, чем прежде. Жизненный опыт подарил лицу принца новое выражение, и вел он себя, как светский муж.

Гертруда ревниво оберегала свое общение с сыном и проводила с ним много времени, смеялась над его остроумными историями и слушала рассказы о его путешествиях. Иногда к ним присоединялся король, и я видела, что лицо отца мрачнеет, он не одобрял их легкомыслия. Но своим подданным король Гамлет и королева Гертруда демонстрировали, что они едины во власти и в любви, и очень гордятся своим сыном. Принц Гамлет сиял своим собственным светом, и придворные выстраивались вокруг него подобно малым светилам на небе вокруг их собственного солнца. Я вздыхала и мечтала, чтобы свет этого солнца упал и на меня.

Вскоре мое желание исполнилось. Однажды я бродила без дела по длинной галерее, которая вела к личным покоям Гертруды. Кристиана сидела, усердно работая иголкой в лучах солнца, льющихся в высокие окна и косо падающих на пол, а потом, сквозь арки, попадающих в парадный зал внизу. На стенах между арками висели гобелены, на которых были вытканы сцены из «Метаморфоз» Овидия, иллюстрирующие мифы о богах и людях, которых преобразила любовь.

Я задумчиво стояла перед изображением Дианы-охотницы. Ее лук лежал на земле, а она купалась, наполовину погрузившись в воду пруда. Я вспоминала тот далекий день, когда я плавала в ручье, свободная, как рыбка, и меня там нашел Гамлет. Я рассматривала богиню на гобелене. Ее глаза были опущены, а волосы, перевитые золотыми нитями, прикрывали груди, но ее округлое бедро и нога оставались обнаженными. Из-за кустов за Дианой подглядывал охотник Актеон, не подозревающий о том, какая ужасная судьба его ждет.

Кристиана взяла в руки мою вышивку, какое-то льняное платье, которое было мне совершенно безразлично.

– У тебя слишком длинные стежки. Ты просто ленива, – сказала она и отшвырнула его в сторону.

Я резко ответила на ее критику.

– Мои стежки были бы лучше, если бы моя иголка была хоть примерно такой же острой, как твой нос.

Элнора спала в кресле, уронив на колени свое вышивание. Наши голоса не заставили ее даже пошевелиться. Как старая кошка, она засыпала все чаще, иногда просыпалась только для того, чтобы пересесть на другое место, освещенное солнечным светом, и снова засыпала. Я встала, чтобы принести свой «Травник», потому что собиралась приготовить на пробу новую микстуру из трав, чтобы облегчить недавно появившиеся у нее боли. Как обычно, Кристиана ухватилась за возможность высмеять мою привычку учиться.

– Тебе нипочем не завлечь в свои объятия мужчину, пока ты обнимаешься с этой большой и пыльной книгой, – презрительным тоном бросила она.

– Занимайся своим делом, не то ненароком уколешься, – холодно ответила я, а она резко вколола иглу в ткань и злобно уставилась на меня. Я получала удовольствие, когда видела ее ярость.

Внезапное появление в галерее Гамлета и Горацио положило конец нашей ссоре. Она были увлечены беседой, но остановились при виде нас.

– Я искал мать, а нашел дичь помоложе, – произнес Гамлет. – Как насчет того, чтобы поразвлечься с дамами?

Не дожидаясь ответа Горацио, Гамлет наклонился и поднес к губам руку Кристианы. Она затрепетала, словно мотылек, и мелодично рассмеялась.

– Как поживаете, миледи Офелия? – с поклоном спросил Горацио.

– Хорошо, благодарю вас.

Я заметила, что Горацио стал выше ростом, чем принц. Его волосы, по-прежнему цвета спелой пшеницы в лучах послеполуденного солнца, падали на плечи, открывая высокий и широкий лоб над карими, честными глазами. Он не мог похвастать благородной красотой Гамлета, но женщина могла бы счесть наружность Горацио довольно привлекательной.

Затем Гамлет повернулся и поздоровался со мной, хоть и не попытался взять меня за руку.

– Дикий олененок превратился в благородного оленя, – произнес он, давая понять, что заметил мое преображение. Я осмелилась поднять на него взгляд.

– Действительно, милорд, этот ошейник и цепь крепко меня держат, – ответила я, дотрагиваясь до своего жесткого, накрахмаленного воротника и цепочки у пояса, на которой висели мои принадлежности для вышивания. – Боюсь, меня насильственно одомашнили.

– Она нанесла удар, ощутимый удар! – воскликнул Гамлет и пошатнулся, словно пронзенный мечом. – Язычок у этой леди острый, как рапира.

Я рассмеялась в ответ на это игривое восклицание, увидев в Гамлете живого мальчишку, каким он когда-то был. Кристиана переводила взгляд с меня на Гамлета, в ее глазах мелькало подозрение.

– Давай попросим этих дам присоединиться к нашему спору, – сказал Горацио, усаживаясь на табурет и раскинув свои длинные ноги. – Что следует истинным влюбленным ценить больше, красоту тела или красоту души?

Я всерьез задумалась над вопросом Горацио, так как мне представился случай поговорить о любви, подобно благородным леди из трактата «Книга о придворном» Кастильоне^[3].

– Я утверждаю, – сказал Горацио, – что красота женщины поднимает душу влюбленного на новую ступень добродетели.

Пока я думала, как ответить на эту возвышенную мысль, Гамлет ответил Горацио.

– Мой друг, ты знаешь, что красота околдовывает души мужчин и заставляет их искать наслаждения. Посмотри на Диану, красота которой отвлекла Актеона от охоты. – Он показал рукой на гобелен.

Кристиана хмуро переводила взгляд с Гамлета на Горацио, явно не понимая, о чем речь.

Мои руки дрожали, и я крепко сжала их, так как собиралась возразить принцу.

– Милорд, Актеон преступил запрет, подглядывая за богиней. Она по заслугам наказала его, когда превратила в оленя, и его пожрали его собственные псы.

– Действительно, хотя добродетельная Диана и была обнажена, она не делала ничего дурного, – согласился Горацио.

– Да, и теперь ты мне скажешь, что страсть превращает мужчин в зверей, – с упреком ответил Гамлет. – Я с этим не согласен.

– Возвращаясь к вопросу Горацио, – продолжала я рассудительным тоном, – я считаю, что добродетельная душа живет дольше, чем быстротечная красота юности, и поэтому она предпочтительнее.

– Хорошо сказано, – кивнул мне Горацио.

– Если бы мы не были красивыми, кто бы нас полюбил? – жалобным тоном произнесла Кристиана, довольная своим веским высказыванием. Потом она расправила плечи так, что ее грудь выпятилась вперед, посмотрела по очереди на Гамлета и на Горация и испустила длинный вздох.

Леди Элнора всхрапнула и пошевелилась во сне, отчего ее шапочка съехала ей на глаза.

– Слепой мужчина мог бы полюбить непривлекательную женщину, – сказал Горацио, бросив взгляд в сторону Элноры. Кристиана рассмеялась. Нахмурившись, я протянула руку и поправила шапочку Элноры, чтобы она не выглядела так глупо.

– В этом случае слепой мужчина обманут, а женщина – чаровница! – воскликнул Гамлет, хлопая себя по бедрам для большей убедительности. – И это снова доказывает: женщины – распутницы, потому что заставляют мужчин их желать.

Гамлет рассмеялся, но у Горацио хватило порядочности смутиться. Мне вывод Гамлета показался несправедливым, и я, отбросив скромность, смело заговорила:

– Лорд Гамлет, по-видимому, вы всех женщин считаете обманщицами, и красивых, и безобразных. Может быть, виноваты мужчины, которые доверяют только внешнему виду и являются рабами своих низменных желаний!

После моих слов все замолчали. Брови Гамлета взлетели вверх от удивления. Мое сердце так громко стучало, что его можно было услышать. Через несколько мгновений Гамлет заговорил.

– Я признаю свое поражение в этом бою. Горацио, ум этой леди ни в чем не уступает моему, а ее красота возрастает вместе с мудростью, которую она изрекает.