Цитаты из книг автора «Лия Гераскина»

География помахала мне на прощание рукой и крикнула: – Если тебе придётся очень уж плохо, зови меня на помощь. Так и быть, выручу! Мы с Кузей прыгнули с подоконника и сразу стали быстро подыматься в воздух, а мяч летел перед нами. Вниз я не смотрел. Боялся – голова закружится. Чтоб не было так уж страшно, не сводил глаз с мяча. Долго ли мы летели – не знаю. Не хочу врать. В небе светило солнце, а мы с Кузей неслись за мячом, как будто были привязаны

Вышло, что работу должны были выполнить полтора землекопа

Бесполезно повторять то, чего всё равно не знаешь

– Я сын государя Иоанна Четвёртого. Царевич Фёдор. Царевич Фёдор! О нём я кое-что слышал и от папы и от Зои Филипповны. Надо было срочно сбить с него спесь. – Знаю я тебя, – небрежно сказал я, – ты слабоумный. Царевич растерянно посмотрел на меня, и губы у него задрожали. Лицо сделалось обиженным и жалким, ну точь-в-точь как у Женьчика, когда мы с Люськой Карандашкиной обзывали его «китайским болванчиком». Я даже пожалел, что так резко выразился. Лучше было бы сказать этому царевичу, что он просто ненормальный. – Слабоумный, – бормотал царевич, – это как же ты меня эдак?.. Слабоумный… Видно, это его здорово задело. Пришлось мне выкручиваться, чтобы окончательно не испортить с ним отношения. – Как тебе это объяснить, – начал я, – слабоумный – это вроде… дурачок, что ли… Да ты не обижайся, Федя. Это я даже на уроке отвечал. Об этом в книге написано. История она называется. Царевич побледнел и всплеснул

руками. – Царица небесная! – закричал он. – В книге написано! – Это ещё что! – добавил я, чтобы окончательно его убедить. – А твой отец Иван Грозный убивает своего сына в Третьяковской галерее. Я сам видел. Нас Зоя Филипповна всем классом туда водила. Слово даю – убивает. Даже на ковре кровь. Бедняжка-царевич затрясся как в лихорадке и еле слышно забормотал: – Как же это? Сына убивает?.. Окаянный ты… – Да ты не дрейфь, – пытался я поддержать его морально. – Не тебя убивает, а старшего сына – царевича Ивана. Жезлом убивает. Ивана жезлом, а царевича Дмитрия зарежут в Угличе. – Сгинь! Сгинь! – закричал царевич Федя и затопал красными сапожками. – Не пугайся, не пугайся, – старался я успокоить его. – Тебя не убьют, я это точно знаю. Ты даже царствовать будешь и кричать: «Я царь или не царь?» Сам по телевизору видел. – Колдун! Колдун! – завопил Федя. – Нянюшки, мамушки! Боюсь! Он упал на пол и задрыгал ногами. Я спрятался за спинку кресла и правильно сделал, потому что вбежали какие-то старухи и тётки, с криками подхватили царевича и унесли его из кабинета. Вот и делай после этого людям добро! Знал бы – не рассказывал. В кабинет вошёл опричник с почтовой сумкой на плече. Он спросил, где дежурный. Я рассказал, что дежурного опричника вызвал к себе царь, который чем-то разгневан. Почтальон тоже испуганно перекрестился. Я думал, что он тут же уйдёт, но он нерешительно потоптался на месте и спросил, разумею ли я грамоте. Я ответил, что расписаться сумею. Почтальон подал мне книгу, и я расписался. Тогда он вручил мне свёрнутую трубкой бумагу и объявил, что это послание князя Курбского. Сказав, что послание надо отдать дежурному опричнику, почтальон ушёл. От скуки я развернул трубку и с большим трудом стал разбирать послание князя Курбского. Читать это послание было очень трудно, но я всё же кое-как прочёл о том, что на Русь движутся несметные полчища Наполеона Буонапартия. Вот так раз! Мало всех этих приключений, так ещё надвигается война!

Он упал на пол и задрыгал ногами. Я спрятался за спинку кресла и правильно сделал, потому что вбежали какие-то старухи и тётки, с криками подхватили царевича и унесли его из кабинета. Вот и делай после этого людям добро! Знал бы – не рассказывал. В кабинет вошёл опричник с почтовой сумкой на плече. Он спросил, где дежурный. Я рассказал, что дежурного опричника вызвал к себе царь, который чем-то разгневан. Почтальон тоже испуганно перекрестился. Я думал, что он тут же уйдёт, но он нерешительно потоптался на месте и спросил, разумею ли я грамоте. Я ответил, что расписаться сумею. Почтальон подал мне книгу, и я расписался. Тогда он вручил мне свёрнутую трубкой бумагу и объявил, что это послание князя Курбского. Сказав, что послание надо отдать дежурному опричнику, почтальон ушёл. От скуки я развернул трубку и с большим трудом стал разбирать послание князя Курбского. Читать это послание было очень трудно, но я всё же кое-как прочёл о том, что на Русь движутся несметные полчища Наполеона Буонапартия. Вот так раз! Мало всех этих приключений, так ещё надвигается война! Кто-то настойчиво скрёбся в дверь. Мыши? Нет, они не могли скрестись так громко. Я потянул к себе тяжё

В кабинет вошёл опричник с почтовой сумкой на плече. Он спросил, где дежурный. Я рассказал, что дежурного опричника вызвал к себе царь, который чем-то разгневан. Почтальон тоже испуганно перекрестился. Я думал, что он тут же уйдёт, но он нерешительно потоптался на месте и спросил, разумею ли я грамоте. Я ответил, что расписаться сумею. Почтальон подал мне книгу, и я расписался. Тогда он вручил мне свёрнутую трубкой бумагу и объявил, что это послание князя Курбского. Сказав, что послание надо отдать дежурному опричнику, почтальон ушёл. От скуки я развернул трубку и с большим трудом стал разбирать послание князя Курбского. Читать это послание было очень трудно, но я всё же кое-как прочёл о том, что на Русь движутся несметные полчища Наполеона Буонапартия. Вот так раз! Мало всех этих приключений, так ещё надвигается война! Кто-то настойчиво скрёбся в дверь. Мыши? Нет, они не могли скрестись так громко. Я потянул к себе тяжёлую большую ручку двери, и в комнату вбежал мой дорогой Кузя! Кот страшно запыхался, был весь в пыли. Шерсть на нём взъерошилась. Он не успел прилизаться. Я никогда не видел его таким неаккуратным.

Этот кот всегда говорил: «Никто так о тебе не позаботится, как ты сам».

когда ты даёшь своей голове работу, всегда добиваешься цели.

Ведь в тетрадке не только двойки, но есть и единица.