Журнал «Юность» № 12/2024

© С. Красаускас. 1962 г.

Поэзия

Дмитрий Воденников

Поэт и эссеист. Родился в 1968 году в Москве. Окончил филологический факультет Московского государственного педагогического института. В 2007 году в рамках фестиваля «Территория» избран королем поэтов. Издано 14 книг стихов и эссе. Ведет на «Радио Культура» программу «Поэтический минимум». Автор колонок в изданиях «Стори», «Литературная газета», «Совлит» и др.

ФИТЮЛЬКА

* * *

 
У меня есть фитюлька —
спрячем ее в ярко-солнечную шкатулку.
Там всякая бижутерия, которую люди
оставили у меня:
какие-то кольца,
какие-то серьги —
и всякая ерунда:
любовные письма,
счета,
даже есть найденные над ванной в высоком подпотолочном шкафу
непонятно чьи старые акварельные краски.
 
 
Кто тут писал акварелью,
когда меня не было дома?
Расписывал мою жизнь,
таясь от меня.
Краски застыли давно, но в их трещинах и ложбинках
спит эта спелая тайна,
утраченная, но моя.
 
 
А может быть, это именно у меня
были лазурно-зеленые крылья?
Может, я сам был этой мега-супер-фитюлькой?
И меня раскрашивали, осторожно касаясь,
пока я заснул.
 
 
На голове и спине – все блестящее, голубовато-зеленое,
мелкие светлые крапинки на лице,
а живот – ржавый, рыжий.
И черный, как уголь, клюв.
 
 
Бешеный зимородок.
 
 
Он питается мелкой рыбой,
личинками стрекозы, растерянными лягушатами.
Высиживает яйца в зимнее солнцестояние
(на самом деле нет),
а птенцы вылупляются под землей.
 
 
– Я помню: я слышал тогда после рождения гул обступившей земли —
без оперения и слепой:
и в тесноте, в той толкающейся темноте,
шевелящейся и короткой,
первые звуки мне плачущий рот шевелили.
Это плакали под землей
и приходили тогда ко мне зимородки,
прекрасные зимородки,
уродливые зимородки,
мертвые и живые бешеные зимородки
и говорили со мной.
 

* * *

 
Он жил в этом доме в лазурных и терракотовых красках,
у какого-то моря в быстрых сумерках и повторял:
– Какая огромная жизнь оказалась,
будто в нее уместилось несколько жизней.
Вот давно запорошена солью морскою – одна,
вот лежит под руинами авторская, другая,
вот еще, вот еще, а вот и эта:
я только ее узнаю —
у тебя в ней такая знакомая и смешная походка,
ты идешь, словно прыгаешь,
чуть подскакивая, как мячик,
А когда лежишь и читаешь, ищешь глазами:
где там, в углу на бумажной странице – время?
Но страница не гаджет.
Время течет в голове.
И течет оно странно.
 
 
Как я люблю этот долгий, бесконечно меркнущий день
(на гулком пустом перекрестке
девочка ссорится с мальчиком, будто они навсегда),
в этом доме, как сахар и соль, как соль или сахар,
время течет и никак не кончается.
Мелкая вечность.
 
 
Помню, однажды (я был совершенно одетый)
ко мне прилетел оперившийся уже зимородок
и нагло спросил:
Почему вы сейчас абсолютно голый?
 
 
Я рассматривал потом его отдельные перья —
на подоконнике, в яслях, на взрослой кровати —
слизывал с длинных усов его никакое мясо:
мне показалось, он говорил совсем про другое.
 

* * *

 
Давайте не будем расставаться?
Ну хоть с кем-нибудь не будем расставаться:
будем хранить их слоями в своем все простившем сердце,
а хоть с кем-нибудь доживем до преклонных лет,
потом соберем всех ушедших в прибойную память,
за длинным столом соберем,
с фамильным серебром соберем
и скажем, кивнув на на минуту покинутый стул
(ну вышли на кухню пока: за хлебом или горячим):
Это как море.
Это просто другое море.
 
 
И ты возвращаешься:
на тебе прошлогоднее платье,
в руках – акварельные краски в рассохлой коробке,
и говоришь: это свобода.
Ты начинаешь всех замывать серебряной краской.
Лица размыты, шеи текут, текут подбородки.
 
 
«На на минуту, ты говоришь, на на минуту,
я выходила на на на на
на минуту,
только за этим:
ни с кем не хотела расстаться».
 

* * *

 
Девочка с мальчиком наконец доссорились навсегда,
стих перекресток.
А кот облизывается (у него морда в пуху,
видимо, снова с подушкой играл),
катает в углу то ли косточку, то ли катушку.
– Отберите у него наконец эту фитюльку.
 
 
В мельтешении темных солнечных листьев на полу и на стенке,
в трепетании пятен на размытых неузнаваемых лицах и на экране —
мы читаем ненужную память
про вылинявших зимородков.
 
 
Они черно-белые, серые или в сепии,
будто в состаренных фотоснимках,
будто обратно, к рожденью ушли:
нет никакого яркого цвета.
 
 
Много-много тому назад один мальчик
сидел с бабушкой и под Новый год выбирал,
какую вырезать маску.
«Давай мы выберем тебе зимородка?»
Мальчик не знал тогда,
какой бешеный тип этот маленький зимородок,
как торпедой он прорезает
акварельную светлую воду,
как хватает
беглую рыбу,
возвращает ее в синее небо,
в безвоздушно-блаженную память.
Как замедленная фотовспышка.
 

1–10 сентября 2024 года

Маргарита Шилкина

Родилась в 2003 году в городе Абакане.

С 2021-го – студентка Литературного Института имени А. М. Горького по направлению «Проза» (мастерская Р. Т. Киреева), участница мастерских АСПИР («Мир литературы. Новое поколение», межрегиональные мастерские в Екатеринбурге и Новосибирске) и форума молодых писателей «Липки», полуфиналист премии «Лицей».

ОБМЫЛОК СНОВИДЕНИЯ

* * *

 
На каждой скульптуре скальпель
Сколотый (угадайте с кого) с меня
Осколки
О сколько
Оскал, обточенный об скалы
Точечно вычерчен
Под соколиным носом
Римский император
Выпивший меда из клюва летящего орла
Мне нужен сок мирового дерева, чтобы заросла
Выбоина
Выбитый зуб мальчика из второго класса
Вова, я правда случайно
Без умысла, Вов
Твой папа тогда посмеялся, мол, мальчик, мужчина, а тут девочка и выбитый зуб
Забавно
Хорошо, что не разозлился
Забыл
Что когда в классе разбирали гласные и согласные
Не разразилась негласная война
Какая возможна лишь между восьмилетними детьми
Воспитанными на видеоиграх вроде «Фермы» или «Супер Коровы»
Кров надо мной бескровный
Пол подо мной кровяной
Статуя в центре зала уставшая
Утомленная центробежным вращением, вечным возвращением к себе
Статуя в центре зала
Солнечным сплетением ставшая
Стан твой беспрестанно высится
За моей спиной
Осанна в вышних
Вышедших за пространственно-временные
Поправших память
Полноводье рассекших
Словно губу
(Стекающая по подбородку темная струйка – на твоей ладони, на твоих руках)
Колени истерлись
Осыпались ресницы
Что же
Женись на жрице
Я же
Жернов
Что разжует (со временем) плоть
Оплот
Плод твой, отец мой,
Пламенный
Пламенящий
 

ПОДЗЕМНЫЕ ВОДЫ

 
В расщелинах – щелочь
Ресница на щеке
Щекотно
Если провести проток
К проталине, где подснежники – они
Завянут
Заводь
Тина, тишина
Растекаются
По обочинам
Ободок с Hello Kitty
Сломали в четвертом классе —
Четвертование беспечности
Оси клонятся к земле —
Коленопреклонение
Вдох через нос
За километр (кило) до солнечного затмения
Солнца нет, а значит
Пора подниматься воде
От стоптанных пяток
До непричесанной головы
Неровный пробор на затылке
Не виден из-за затмения
Можно не чистить зубы
Они и так
Постоянно мокрые
Тина на груди – русалка
Отрастает хвост
Будем хвастаться, насколько хватит
Слов
Помимо тины – тишина
Открыл рот —
Вода хлынула
Хруст
Скрип (мокрых) зубов
Потерлись панцирь
Щупальца прилипли
Ни карасей, ни щук, ни осьминогов
На ощупь по песчаному дну —
Связка ключей на веревке
Длинной
Должно быть, на шее носили
Должно быть
Должны были
Должны
Были
Обронили связку в канализацию
Всплыла на шпиле
 

* * *

 
У листка драцены на моем подоконнике
Венчиком вьются вены
 
 
Не
 
 
Кончик его остр, как клюв клеста
 
 
Не
Сошьешь
 
 
Как я, хотя и стараюсь стараюсь стараюсь, не могу
Сшить
Прошлое с настоящим
Насущное с несущественным
Существующее с измышленным
 
 
Мышьяк
Не из мышей
 
 
Мышеловка захлопнулась
Х1,25 х1,5 х2
Хлопок
Большое сжатие
 

*

 
Бабушка спрашивает: «Ты любила школу?»
Отец (отец?) говорит: «Учиться мы будем всегда: в школе, в институте, на работе и заводя детей»
Завод по производству
У меня что ни день – больничный
Я боюсь, товар забракуют
Лучше увольнение, чем
Брак
 
 
Школу я не люблю
 

*

 
Мой сын (а уверена: сын) мне жаль, что я не прочту тебе «Фауста»
«Фауст» в четыре месяца как (пред)определение
Волна опирается о мою щиколотку, как о плечо, и печалится, говорит:
провидение покинуло наши пустынные земли подсох на твоем подоконнике
лист треснул молитвенный круг это козлоподобные существа (существующее с измышленным) с привязанными к куцым хвостам жестяными банками
на него наступили
Копоть из-под копыт
Полночь – воют собаки, волки скулят
Клеста моего захлестнул колокольный звон, почему
Звонари не спят? Полночь
Сын мой (не дочь) я не прочту тебе «Фауста», потому что
Боюсь, что товар (тебя) забракуют:
Катаракта, кровоизлияние в мозг
Да что там – разбитая коленка,
Потянутая кисть
Посмеивание одноклассников, одногруппников, свиной (когда последний
раз о нем слышала?) грипп
Боюсь, что ты оставишь у «Пятерочки» самокат (не электро-), и его украдут,
и ты расстроишься, и успокоить я тебя не сумею
Я не умею успокаивать даже себя как мне успокоить тебя
Не скажешь ведь «все хорошо» не соврешь
А девочки девочки девочки
(Мальчики мальчики мальчики)
Вдруг одна из них разобьет тебе сердце и ты потеряешься, попадешь
в больницу?
Из-за нее, из-за меня, из-за нас
Одна – предрасположенность
Другая – не-расположенность
Из пороха в прах
И ты будешь плакать и плакать и удивляться удивляться как тебя хватает
и не знать когда закончится
И не знать
И мне ничего не скажешь
(Прости, мам, что не говорю слова какие слова они выпали из окна упали
под колеса под колесом мой клест кричит не могу тебе об этом
Не могу и ему никогда не смогу
И себе иногда не могу)
У девочки этой (мальчика)
Тоже есть мама
Девочка эта (мальчик)
Ест мамин суп, просит поцеловать ее (его) на ночь
Ну или просила
(Просил)
А потом приходит к тебе (ко мне)
И
Лучше бы не приходила
(Приходил)
 

*

 
Шарканье ног по коридору
Ног много
И они не совсем идут
Траншея в виде
Изгиба шеи
Излучение
Извлечение
Влечет
К неизлечимому
Боюсь, что отца твоего
Не станет
И за мною
Вслед за ним
Придет
Многоголовый
Морской
Змей
Который поет
И песнь его
Плесневеет
Пенная бухта
Залив
Волна опирается о щиколотку и говорит: ты уже ушла однажды и больше
не уйдешь жди песнь живых песнь жаворонков петухов
 
 
Петух, обезьяна
Пес, змея
Poena cullei
Я – святотатец или
Убийца отца?
И
Не или
 
 
Он схватил меня удою
И вытащил мой язык
 
 
Незрячими зрачками
Мне только представлять
Волнистую траекторию
Полета
Перекрестный
Клюв
И негромкое «кеп-кеп-кеп»
 
 
Я купила бы тебе кепку
Любую, какую бы захотел
Даже с самым уродским рисунком
Вроде Соника, который обнимает Человека-паука
Со странной надписью
«We all what we all»
Я, может, быть
И куплю
Я не может быть,
Но уже
Люблю
Тебя в этой уродской кепке
 

* * *

 
Снег. И бело все, и бело
Я прикасаюсь к насту, как к себе
Не трещина, но отпечаток, отпечаток
И вся я, все во мне
На наст – капель
И капли те
Их ниспадение
Сколько раз
Бессчетность, бороздящая края, пределы
Математическая ввереность себе
И множества, пространство, время
За сколько остров распадется на осколки
За сколько жидкость обратится в пар
На выдохе вливающийся вне
На вдохе, вдохе
И низ, низина, спуск к истоку
И истончается кора. Смола, связующая, вяжущая нитью
И нить на языке, плечах
И под, и под
И поднимается опавшей ткани атлас, как будто бы не отделялся, как будто отдаленья нет
И погребенья – нет
 
 
И только имя
На губах
Мои(х)
 

* * *

 
Слово
что сосательный леденец от горла
с медовым вкусом
рассасывается на языке
 
 
не разгрызть
Птичье перо,
выпадающее из подушки
оседающее на бровь
 
 
не сдуть
 
 
Полый мышечный орган, по венозным стволам
Вбирающий кровь и
Артериям ее отдающий
 
 
не разбить
 
 
В набитую маршрутку заглянувший воздух
Забытая в гостях зубная щетка
И улица с названием «Щипок», где нету щепок
и не за что крепить белье
 
 
И сообщение: «Да, давай,
конечно»
Смещение, смешенье
Смысл
Что омывает контур междометий
 
 
Мне этот смысл – в сухопутного кита – жука – усе
Тот поднимается на шатких лапках и, потрясая головой, дохаживает до росинки
И растворяется роса медовым леденцом
 

* * *

 
«Мшистый» похоже на «мышь», на «камыш»
не на «мох»
и мыши прогрызают дыры
во снах, в стеблях
незаметно, почти бесшумно – они же мыши
маскируются под женщин с блестками на щеках
под женщин с жухлыми овсяными волосами
их не вытравить запахом горелой резины,
жженой шерсти
и керосина
«чем потравить грызунов
прежде чем они разгрызут
кисельные берега
прежде чем они молочные реки
вычерпают
прежде чем веки мои закроются
раньше вех»
 

*

 
Она сказала: «справедливости
мне хотелось больше любви»
 
 
по принципу справедливости – наказание и иные меры ответственности, применяемые к лицу, совершившему преступление, должны быть справедливыми, то есть соответствовать характеру и степени общественной опасности преступления, обстоятельствам его совершения и личности виноватого
 
 
в таком случае как компенсация морального вреда:
семьсот шестьдесят девять дней, начавшихся с вопроса
семнадцать снов, где в половине не одна
один потраченный учебный год
одна палата с десятью людьми (с одной соседкой-то не уживешься)
поисковой отряд и принтер купленный отцом
один роман ну или большая повесть
чуть меньше семисот, но с пять десятков наберется
стонов
стихотворений, снова стонов,
слез и сомнений,
семнадцать снов, разгаданных
и сонник пусть наврет
 
 
но это ты,
а значит, обвинения сняты
 
 
Она спросила: «И неужели мы дойдем до клятв?»
и ладно бы спросила только это
 
 
еще там было про желанье стриптизерши
и чахлую улыбку алтарю
не хуже ли желанье стриптизерши
за день, за два до алтаря
палат хоть с десятью, с шестнадцатью местами
 

*

 
И сон спасает от забвенья
без сновидений сон
 

*

 
Десять предметов черных, с десяток красных и розовых около шести
нашла я в ожидании
одиннадцать минут
сколько нашла всего их, сколько предстоит
найти
 

*

 
Синтез случайностей —
судьба
анализ их – знаменовенье
 

* * *

 
Непрополотые грядки
Меж могильных камней
Что растет
Не огурцы, не розы, но
Розмарин
Его в кофейне на Кутузовском проспекте в Калашном переулке около
Аптекарского огорода мы добавляли в чай
Интегрируемый
Секретный ингредиент
Чайная церемония меж мрамора и гранита
Маковое молоко
Испитое из бумажного стакана
С промокшими отгибающимися краями
Проводя пальцем по дну
Я нечаянно его протыкаю
 
 
Ну кто же виноват что дно такое
Что тонкое
Ну тонкое оно ну кто виноват
Никто
Ну слабое да слабое незащищенное извините
Не косяк производителя не вина стакана
Стакан, отчего ты не закрывался крышкой дополнительным слоем бумаги
двенадцатью дополнительными слоями
Стакан, стакан
 
 
Маковое молоко выливается
На мамин плащ, в химчистку отнесенный
Химиотерапия
Для маминого плаща
Были метастазы в манжетах
И вот опять
Теперь
В области пояса
Все это хлипкий стакан и мои неумелые руки
Дотрагивающиеся до чего нельзя
To heal a wound, you need to stop touching it
Ни о чем не говорит?
Говори не говори
Руки все равно тянутся
 
 
Потягивание с утра
Что сутра
Ом намо
 
 
Счастья это никому бы не принесло
Счастье
Когда у меня оно это пресловутое безусловное было
Да и было ли
 
 
Когда смеялись до костенеющих скул
Когда прочитала фамилию в списке
Когда снился мой тебе поцелуй
Да было оно это безусловное пресловутое было
Только мышцы скул приходили в норму приходилось идти к себе в пятьсот восьмую в полуобморок в полумрак
Только в списке там и другие фамилии были и двигались они продвигались
Только твой мне даже не снился
Бессознательное мое ящик Пандоры
Смеется надо мной, согласна – живот надорвать
 
 
Висит через плечо юмор висельника, словно оставленная под столом для настольного тенниса сумочка с ключами
Потерять ключи
Не войти домой
Будто бы ключи – это компас
И с ними бы
Я до этого дома дошла
 
 
Хата моя с краю, но края
Нет
 
 
Висит через плечо
Пуговицы протерты
Ремни отстегнуты
 
 
Снился ритуал: встать на колени и коснуться губами
Запястья
Кто из нас вставал на оба колена
Кто ни на одно
 
 
Не одноглазый, многоокий
Великан хранит
Выход из рощи
Вот почему, выходит, меня так волнуют
Коровы
Кровь на месте
Отломанного рога
Он хоть и полый, в него
Не протрубишь
Но испить из него
Можно
Молоко из мака
Можешь не истончаться, можешь же
 
 
Даты на могильном камне близкие
Сколько – тридцать три, тридцать шесть
Жаль
Совсем молодой
Чей камень, не посмотрела
А, так ведь мой
Так ведь мой
 

* * *

 
Знаешь, мне тоже страшно
Что я обращусь в эту женщину напротив
Что я мужчиной земляным стану
Или не стану
Никем
 
 
Но мужчина тот
Женщина эта
Улыбаются
А я не то что бы
 
 
Женщина эта – бабушка, похожа на мою
Ты любил бы меня, если бы я была бабушкой? Ты бы любил меня, как червя или штрих?
А ну да
Что же я спрашиваю
Мне и бабушкой, и червем становиться
необязательно
Можно и так узнать
 
 
У нее трость как трезубец
И рубашка в горошек
Она – гроздь негнева
Удивленные верблюжьей шерсти глаза
 
 
Ей было, как и мне, чуть больше двадцати когда-то
Когда горели небеса
Когда огонь синел
 
 
Она сказала: «состраданье мол»
И мал, и смел, как воробей, и мел, и мелководье
Мальков ловила сланцем
И солнце отражалось выстланным ковром
 
 
Ковер из капель, капельниц, коленей
Кольцо на пальце сам догадаешься каком
 
 
Штаны-шарниры
Массажный шар по голени
По голой
Ей тоже было двадцать с чем-то, как и мне
И будет
Снова будет
И снова со́ски
Сахарная вата, сланцы
Соски́ и со́ски, и сахарная вата
Соль
И следующая станция – моя
Родной мне стала
Та, на кого я без виденья посмотрела
Нет, дай мне Бог или не-Бог
Ну кто-нибудь, кто есть там
Если есть
Лет в шестьдесят
Быть штрихом
На ее трезубце-трости
И мне не важно