Ежемесячный литературно-художественный журнал

До 1943 г. журнал выходил под названиями “Вестник иностранной литературы”, “Литература мировой революции”, “Интернациональная литература”. С 1955 года – “Иностранная литература”.

Журнал выходит при финансовой поддержке Министерства культуры Российской Федерации, Министерства связи и массовых коммуникаций Российской Федерации и фонда “Президентский центр Б. Н. Ельцина”

© “Иностранная литература”, 2012

Алан Беннетт

Голы и босы
Роман

Перевод с английского Т. Казавчинской

Reprinted by permission of United Agents Limited on behalf of:

Alan Bennett

©Alan Bennett, 1996, 1998

© Т. Казавчинская. Перевод, 2012

Рэнсомов обокрали. “Ограбили”, – сказала миссис Рэнсом. “Нет, обокрали”, – поправил мистер Рэнсом. Помещение грабят, если застают людей. Как поверенный он полагал, что у каждого слова есть точное значение и употреблять его следует в точном с ним соответствии. Впрочем, обокрали ли их, ограбили ли – значения не имело. Воры обычно не берут все подряд – одно уносят, другим пренебрегают. Да и не все можно унести: кресла, к примеру, уносят редко, кушетки и того реже. Но – не на сей раз. На сей раз унесли всё.

Рэнсомы в это время были в опере на “Cosi fan tutti”^[1] (на “Cosí”, как выучился с недавних пор говорить мистер Рэнсом). Для их супружеского союза Моцарт значил немало. Детей у них не было, и, если бы не Моцарт, брак их, надо думать, давно бы распался. По возвращении с работы мистер Рэнсом всегда принимал ванну, после чего ужинал. И уж тогда совершал еще одно омовение – на этот раз музыкальное. Он погружался в Моцарта, нырял в него, позволяя маленькому вёнцу смыть со своего тела всю грязь и мерзость, которыми оно пропитывалось за целый день в конторе. В тот вечер, однако, он направился в купальню общественную – в Ковент-Гарден, и место у него было сразу за министром внутренних дел, который тоже принимал тут ванну, желая смыть нынешние заботы, среди которых – если оценивать их количественно – были и заботы Рэнсомов.

Обычно мистер Рэнсом предавался подобному омовению в одиночестве: Моцарт являлся к нему сепаратно – через наушники и махину сложной и тонко настроенной стереосистемы, к которой миссис Рэнсом не дозволялось даже прикасаться. В этой-то стереосистеме миссис Рэнсом и усмотрела причину ограбления, заподозрив, что за ней в первую очередь, должно быть, и охотились воры. Но кража стереосистемы – дело обычное, а вот кража сорванного с пола ковролина – нет.

– Может, они завернули в него стереосистему? – высказала предположение миссис Рэнсом.

Пожав плечами, мистер Рэнсом возразил, что для этого, надо думать, воспользовались ее шубой. В ответ она снова залилась слезами.

“Cosí” их тоже не слишком порадовала. Миссис Рэнсом запуталась в сюжете. Мистер Рэнсом, никогда в него и не вникавший, счел, что постановка не идет ни в какое сравнение ни с одной из имевшихся у него четырех записей. Исполнители всегда только отвлекали его. “Не знают, куда руки деть”, – буркнул он в антракте. Миссис Рэнсом подумала, что, пожалуй, не в одних руках тут дело, но промолчала. Мысли ее были поглощены духовкой, в которой она оставила доходить мясную запеканку с картошкой: эх, надо было поставить регулятор на тройку, а не на четверку. И верно, на тройку было бы лучше. Жаркое и в самом деле пересохло. Но об этом не стоило беспокоиться, потому что воры увезли с собой и духовку, и жаркое, а заодно и форму, в которой оно доходило.

Рэнсомы жили в буро-красном эдвардианском многоквартирном доме неподалеку от Риджентс-парка. До Сити было рукой подать; правда, миссис Рэнсом предпочла бы что-нибудь менее центральное: ей смутно виделось, как она стоит в собственном саду с плетеной корзинкой в руках. Впрочем, по части цветоводства таланта ей Бог не дал. Африканская фиалка, которую на Рождество презентовала уборщица, как раз в то утро окончательно испустила дух, и пришлось засунуть ее в шкаф – с глаз долой от миссис Клегг. Можно было и не прятать. Шкаф ведь тоже исчез.

Соседей у них, можно сказать, не было, даже словом редко с кем случалось перемолвиться. Изредка им попадались в лифте какие-то люди, и тогда обе стороны начинали напряженно улыбаться. Как-то раз Рэнсомы пригласили новых соседей по этажу заглянуть на шерри, но муж оказался, как он сам себя аттестовал, фанатом бигбэнда, а жена – регистраторшей у стоматолога с таймшером в Португалии; короче говоря, прием не удался, и больше подобных попыток они не предпринимали.

В последнее время жильцы в доме сменялись все чаще, а встречи в лифте становились все более непредсказуемыми. Люди – нередко арабы – то и дело вселялись и выселялись.

– По-моему, – сказала миссис Рэнсом, – у нас тут прямо как гостиница.

– Я бы просил тебя обходиться без выражения прямо как, – сказал мистер Рэнсом. – Слова-паразиты ничего не прибавляют к смыслу.

С него хватало того, что он называл этой расхлябанной манерой выражаться, на работе; он полагал, что просит малого: хотя бы дома слышать правильную речь. Посему миссис Рэнсом, которая и так нечасто роняла слово-другое, отныне старалась делать это еще реже.

Когда Рэнсомы переезжали в Нэсби-мэншнз^[2], жильцы могли похвастать собственным швейцаром в форме под цвет зданию. Но швейцар умер в 1982 году в полдень, как раз когда ловил такси для миссис Брейбурн с третьего этажа, которая, дабы отправить его в больницу, уступила машину. Никто из его преемников подобного рвения не выказывал и не гордился формой так, как он, и в конце концов обязанности швейцара перешли к сторожу, которого никто никогда не видел – и не только у дверей, но и вообще где бы то ни было, кроме его логова: перегретого чулана рядом с котельной, где он целыми днями спал в кресле, за ненадобностью выставленном кем-то из жильцов.

Тот вечер сторож тоже проспал в кресле, но, против обыкновения, не в своем, а в театральном. Желая подцепить девицу покруче, он надумал посещать курсы для взрослых, где остановил свой выбор на английской литературе, чтобы, как заявил он преподавателю, в таких подходящих условиях заделаться страстным читателем. У преподавателя бродили в голове волнующие, но не вполне ясные мысли о взаимосвязи труда и искусства, и, узнав, что новенький – сторож, он вручил ему билеты на пьесу с таким же названием^[3], посчитав, что озарение, которое непременно воспоследует, подействует оживляюще на всю группу. Вечер этот доставил сторожу не больше удовольствия, чем “Cosí” – Рэнсомам, а проблески самоузнавания он счел не стоящими упоминания: “По сравнению с настоящим охранным делом, это все мура”. Преподаватель же успокоил себя тем, что спектакль, возможно, еще принесет плоды и распахнет створки сторожевой души. Тут он не ошибся: спектакль себя оказал, и створки распахнулись – правда, не в душе сторожа, а в квартире Рэнсомов.

Со временем прибыли полицейские, хотя вызвать их было непросто: снять трубку и позвонить не представлялось возможным. Воры и об этом позаботились: телефонный аппарат, вернее, три телефонных аппарата были аккуратно отрезаны от проводки ровно в том месте, где она уходила под плинтус. Соседей дома не оказалось. (“Наверное, их черед в Португалии, – сказал мистер Рэнсом. – А может, концерт биг-бэнда”.) Пришлось ему брести на поиски телефона-автомата. “Непростая задача, – как сообщил он потом миссис Рэнсом: – В наше время телефонные будки используются как общественные туалеты”. В первые две мистер Рэнсом даже не стал соваться – писуары да и только, трубки давно выдраны с мясом. Конечно, мог бы выручить мобильник, но мистер Рэнсом не признавал этого новшества (“Следствие плохой организации труда”), как отвергал почти все новшества, кроме тех, что появлялись в области стереозаписи.

Он брел по пустынным улицам, удивляясь, как это люди выкручиваются из таких переплетов. Все пабы закрыты, светится только прачечная самообслуживания с платным телефоном в окне. Мистер Рэнсом счел это добрым знаком; не зная нужды в подобных учреждениях, он и понятия не имел, что стирка белья дошла до таких технологических высот; но как человек новый не знал и того, дозволяется ли сторонним лицам, не стирающим белье, пользоваться всем этим великолепием. К тому же телефон был сейчас занят единственной посетительницей заведения – пожилой особой в двух мужских пальто, явно не стиравшей свое белье ни сейчас, ни когда-либо ранее, поэтому мистер Рэнсом решился и вошел.

Она стояла, прижав трубку к своему немытому уху, не говорила, но и не слушала.

– Поторопитесь, пожалуйста, – сказал мистер Рэнсом. – Мое дело не терпит отлагательств.

– Вот и мое тоже, – ответила она. – Я звоню в Пэдстоу, только они не отвечают.

– А я – в полицию, – сообщил мистер Рэнсом.

– На вас напали, да? – заинтересовалась особа. – На прошлой неделе на меня тоже напали. Обычное дело в наше время. Причем малец-мальцом. Звонок-то проходит, но у них там коридор очень длинный. В это время они любят выпить чего-нибудь горяченького. Монахини, понимаете ли, – добавила она, чтобы было понятней.

– Монахини? – переспросил мистер Рэнсом. – Да они наверняка давно спят!

– Нет, всю ночь на ногах. Помогают людям. Кто к нам только не заявляется.

При этом она продолжала прижимать трубку к уху: слушала Корнуолл.

– А это ваше дело не может обождать? – спросил мистер Рэнсом, который видел внутренним взором, как его имущество уже отмахало половину шоссе М1. – Главное тут – не упустить время.

– Понимаю, – отозвалась пожилая особа. – Да и монахиням торопиться некуда. У них впереди вечность. Я собираюсь к ним в мае – отдохнуть.

– Но сейчас ведь только февраль! – вскричал мистер Рэнсом. – Мне…

– У них мало места, – объяснила пожилая особа. – Никаких тебе бесед, трехразовое питание, чего ж удивляться? Это дом отдыха для служителей церкви обоих полов. Кто бы подумал, что монашкам тоже нужен отпуск. Молитва не утомляет. Это вам не автобус водить. Все еще звонит. Наверное, допили и пошли на перерыв в часовню. Я, пожалуй, могу позвонить и позже, только… – она уставилась на монеты на ладони мистера Рэнсома, – я свои уже опустила.

Мистер Рэнсом дал ей фунт, она взяла лишние пятьдесят пенсов со словами:

– Для 999 монет не нужно.

Она положила на рычаг трубку, и ее деньги тут же вывалились обратно, но мистер Рэнсом так спешил позвонить, что не обратил на это внимания. Лишь позже, сидя на полу комнаты, прежде служившей ему спальней, он подумал вслух:

– Помнишь, были кнопка А и кнопка В? Их больше нет. А я и не заметил.

– Ничего больше нет, – отозвалась миссис Рэнсом, не уловившая направления его мыслей, – ни освежителя воздуха, ни мыльницы. Это не люди – польстились на туалетный ерш, подумать только!

– Пожарных, полицию, “скорую”? – спросил женский голос.

– Полицию, – ответил мистер Рэнсом. Последовала пауза.

– Мне лучше этот бананчик, – послышался мужской голос. – Слушаю? – Мистер Рэнсом принялся объяснять свое дело, но дежурный перебил:

– Угроза для жизни? – слышно было, как он жует.

– Нет, – сказал мистер Рэнсом, – но…

– Угроза насилия?

– Нет, – признался мистер Рэнсом, – но…

– У нас тут небольшой сбой, шеф. Не кладите трубку, перевожу вас в режим ожидания.

На мистера Рэнсома хлынули звуки штраусовского вальса.

– Они там, небось, чай пьют, – высказала догадку пожилая особа, все еще стоявшая рядом, – он чувствовал по тяжелому запаху.

– Извините за задержку, – прорезался голос пять минут спустя. – Будем писать на машинке. Компьютер завис. Чем могу быть полезен?

Мистер Рэнсом объяснил, что совершена кража, и указал адрес.

– Вы на телефоне?

– Разумеется, – отозвался мистер Рэнсом, – но…

– Записываю номер.

– Телефон украли…

– Обычное дело, – вздохнул голос. – Радиотелефон?

– Нет, – оживился мистер Рэнсом, – проводной. Один аппарат в общей комнате, второй – рядом с кроватью в…

– Без лишних подробностей, – остановил его голос. – Да и кража телефона – еще не конец света. Так какой все-таки номер?

Мистер Рэнсом вернулся домой после часа ночи. Миссис Рэнсом, которая начала было осваиваться с создавшимся положением, он застал там, где недавно была ее спальня, – она сидела, прислонившись к стене в том месте, где лежала бы в постели, будь у нее постель. Она от души поплакала в отсутствие мистера Рэнсома, но теперь утерла слезы, решив, что придется принять неизбежное.

– Я думала, ты умер, – сказала она.

– Почему вдруг?

– Беда не приходит одна.

– Пришлось воспользоваться одной из прачечных самообслуживания, если хочешь знать. Это было ужасно. Что у тебя во рту?

– Пастилка от кашля. Нашла у себя в сумке.

То была одна из пастилок, без которых, по настоянию мистера Рэнсома, она не бывала в опере с тех самых пор, как однажды прокхекала все представление “Фиделио”, от начала и до конца.

– У тебя есть еще?

– Нет, – сказала, не прекращая сосать пастилку, миссис Рэнсом. – Эта была последняя.

Мистер Рэнсом отправился в туалет, слишком поздно сообразив, что грабители были столь предусмотрительны, что унесли оттуда не только бумажный рулон, но и держатель.

– Тут нет бумаги! – завопил мистер Рэнсом.

Единственной наличествующей в доме бумагой была театральная программка “Cosí”, и, просовывая ее в дверь, миссис Рэнсом не без злорадства подумала, что мистеру Рэнсому предстоит подтереться портретом Моцарта.

Но негнущийся, жесткий глянец брошюрки (выпущенной при поддержке банка “Барклиз Пи-эл-си”^[4]) был малопригоден для дела и не желал смываться: несмотря на троекратный слив бачка, сэр Георг Шолти^[5] все так же яростно косил глазом на овал унитаза.

– Получилось? – спросила миссис Рэнсом.

– Нет, – ответил муж, располагаясь у стены рядом с ней. Но тут миссис Рэнсом, ощутив, что плинтус врезается ей в спину, изменила положение тела и легла под прямым углом к мужу, так что голова ее покоилась теперь у него на бедре, чего с означенными органами не случалось уже долгие годы. Успокаивая себя тем, что все дело в чрезвычайности ситуации, мистер Рэнсом, тем не менее, испытывал неудобство – физическое и моральное, чего, видимо, нельзя было сказать о его жене, которая тотчас уснула, предоставив мистеру Рэнсому угрюмо созерцать противоположную стену и ничем не занавешенное окно, с которого, как он с удивлением отметил, грабители сняли даже кольца для штор.

Было уже четыре часа утра, когда появилась полиция: крупный, средних лет мужчина в плаще, представившийся сержантом отдела уголовного розыска, и конфузливый молоденький констебль в мундире, не сказавший ни слова.

– Вы не слишком спешили, – не сдержался мистер Рэнсом.

– Да, – стал оправдываться сержант, – мы бы раньше приехали, но… как говорится, э-э… наклад очка вышла. Ошиблись квартирой. Мой паренек дал маху. Увидел фамилию Хэнсон и…

– Не Хэнсон, а Рэнсом, – перебил мистер Рэнсом.

– Ну да. Мы выяснили… потом. – Только что переехали? – поинтересовался сержант, оглядывая пустое место действия.

– Нет, – отрезал мистер Рэнсом. – Тридцать лет тут прожили.

– И обставились?

– Конечно, – подтвердил мистер Рэнсом. – Нормальный дом, как полагается.

– Диван, кресла, часы… – стала перечислять миссис Рэнсом. – Все было.

– И телевизор? – робко подсказал констебль.

– И телевизор, – подтвердила миссис Рэнсом.

– Мы редко его включали, – уточнил мистер Рэнсом.

– А видак?

– Я не признаю видеомагнитофонов, – отчеканил мистер Рэнсом. – Мне и так забот хватает.

– Музыкальный центр?

– Да, – хором отозвались мистер и миссис Рэнсом.

– У жены было меховое манто, – заявил мистер Рэнсом. – В моей страховой компании есть список ценностей.

– Да вы просто шутите, – подивился сержант. – Я тут немного похожу-посмотрю, если вы не против, а констебль Патридж запишет все подробненько. Соседи напротив видели взломщика?

– В Португалии.

– А сторож?

– Наверное, тоже в Португалии, – съязвил мистер Рэнсом, – судя по тому, как часто мы его встречаем.

– Я не расслышал, у вас на конце м или н: как у Артура^[6] или как у семейки “Симпсон”^[7]? – переспросил констебль.

– Патридж у нас из образованных; новичок, а с дипломом, – пояснил сержант, осматривая двери. – Замок, я вижу, не сломан. Малый просто влез по наружной лестнице. А не мог бы я разжиться у вас такой штуковиной, как чашка чаю?

– Нет, – отрезал мистер Рэнсом. – Потому что у нас больше нет такой штуковины, как чайник. А заодно и такой, как чайный пакетик.

– Я так понимаю, вам потребуется помощь, – выдавил из себя констебль.

– Какого рода?

– Ну, к вам будут приходить, успокаивать, держать за руку, – сказал сержант, приглядываясь к окну. – Патридж считает, что это помогает.

– Все мы люди, – пробормотал Патридж.

– Я – поверенный, – заявил мистер Рэнсом.

– Ну, может, ваша половина захочет попробовать. Мы в отделе стараемся не огорчать Патриджа.

Миссис Рэнсом ободряюще улыбнулась.

– Запишу, что вы согласны, – обрадовался констебль.

– Вижу, они ничего не оставили? – догадался сержант, шмыгнув носом и потянувшись, чтобы провести рукой по рейке для картин.

– Да уж! – раздраженно отозвался мистер Рэнсом. – Абсолютно ничего, как вы могли заметить.

– Да не ваше, а свое — пояснил сержант. – Он снова задумчиво шмыгнул носом: – Визитку, так сказать.

– Визитку? – не понял мистер Рэнсом.

– Продукты дефекации, – пояснил сержант. – Воровство – дело нервное, часто требуется в сортир.

– Так это одно и то же, сержант, – подхватил констебль.

– Что одно и то же, Патридж?

– Когда они собираются “на дело”, они говорят “айда в сортир”. А во Франции иначе, – разохотился констебль, – “стоять на атасе”

– Вас что, в “Лезерхэде” этому учат? – умилился сержант. – Патридж полицейский колледж кончил.

– Это как университет, только без шарфов^[8], – засмущался Патридж.

– В общем, – приказал ему сержант, – иди проверь. На счет дефекации я имею в виду. По этой части они бывают очень изобретательны. Я как-то работал на краже в Пангборне, так это красовалось там на светильнике XVIII века прямо посреди стены. Занимайся они каким другим делом, так хоть давай им приз герцога Эдинбургского^[9].

– Вы, должно быть, не заметили, – сухо сказал мистер Рэнсом, – у нас нет светильников.

– А другой, дело было в Гилдфорде, облегчился в ароматическую вазу с сухими лепестками.

– Может, это юмор такой, – предположил констебль.

– Юмор, говоришь? А я было подумал, что у безмозглого накурившегося сопляка случилось недержаниие. Кстати, раз уж мы заговорили о телесных потребностях, загляну-ка я в одно местечко перед уходом.

Мистер Рэнсом слишком поздно сообразил, что сержанта следовало остановить, и срочно ретировался в кухню.

Сержант вернулся, покачивая головой:

– Ну и ну! Нашим друзьям, хватило совести, по крайней мере, воспользоваться туалетом, но оставили его в гнусном виде. Вот уж не думал, что мне когда-нибудь придется облегчаться на леди Кири Те Ка́нава. Ее “Вестсайдская история” – жемчужина моей коллекции.

– Вообще-то, это мой муж, – выдавила из себя миссис Рэнсом.

– Ну да! – опешил сержант.

– О чем идет речь? – спросил возвратившийся мистер Рэнсом.

– Неважно, – полепетала его жена.

– Думаете, вы их поймаете? – спросил мистер Рэнсом, провожая до дверей полицейских.

Сержант засмеялся:

– Чудеса случаются даже в правоохранительной деятельности. Никто не держал на вас зла?

– Я поверенный, – сказал мистер Рэнсом. – Все возможно.