Все имена действующих лиц, персонажи и события романа вымышлены. Любое совпадение с реально существующими людьми, объектами, событиями случайно. Текст представляет собой художественное произведение, автор может не одобрять и не поддерживать взгляды и действия, которые так или иначе отражены в тексте.

Невзирая ни на что, Мэделейн считала себя счастливицей. Ей одинаково нравились как шум космопорта, так и тишина и одиночество корабля. Тем не менее, сейчас, проведя несколько месяцев в космосе, она чувствовала себя неловко на земле с естественной гравитацией. То и дело казалось, что пол выгнется или прыгнет под ноги. Мэделейн ходила, расставив руки и колени, как морячка из древних фильмов с Земли. Через неделю эффект должен был сойти на нет, все-таки Мэделейн родилась и провела детство в невесомости, ее организму действительно казалась естественной скорее обычная земная – или эрзац-земная – гравитация. Но вот только она не собиралась проводить столько времени вне корабля.

Мэделейн прибыла в космопорт для того, чтобы получить работу.

– Вот мы и встретились снова, Безумная Мэдди.

Она склонила голову, как предписывал этикет, резким кивком.

– Senatano.

Он назвал ее старым именем, она его – новым, хотя они оба изменились за те годы, что не виделись. Он заметно поднялся. Она… просто теперь ходила другими путями.

Сели собеседники в приватном кабинете на втором этаже трактирчика «Вечный вопрос». Доступ в эту зону имели только сенаторы, скорее всего, у каждого был личный ключ к индивидуальной вип-комнате. В закутке, в точности со вкусами Мэдди, играло супер-ретро, но она не обольщалась, что кто-то включил пленку ради нее.

– Суть задания в том, что ты шпаришь на своем старике до Ллеверии. Я дам тебе в напарники своих людей. Твоя задача – вернуть мне чертежи и, если получится, химикалии. Сволочь очкастая, засевшая там, держит в заложниках… мою собственность. Так вот: верни. Всё.

Звучало это все сомнительно. Сказать прямо, звучало как дерьмо на палочке, но такое в лицо сенатору не скажешь, даже если ты Безумная Мэдди. Так что она выдохнула и досчитала до десяти.

– Есть разница между работой и заданием, senatano. Задание – штука разовая, а в работе есть стабильность.

Мэдди не спешила обманываться, что ее сочли лучшей. Скорее уж мысль сенатора остановилась на том, что если какая-то занюханная землянка пропадет на пути к Ллеверии, ее никто не хватится. Мало ли, что случается с землянами.

– Я могу просто сказать, что у нас было соглашение. И тогда тебя принудят к тому же Суд, Альянс и Патруль. Готова ты к такому противостоянию?

– Без моей подписи на документе это не больше, чем пустая трата кислорода.

– Уверена? Видишь ли, за меня голосовали люди.

– Или так считается.

Мэдди решительно поднялась, готовая уйти. Пусть и не будучи уверенной, что дверь не заперта изнутри.

– Так что когда я говорю, они как бы говорят вместе со мной. Подумай, больше ли весит один твой голос…

Сенатор протянул руку, стремясь схватить Мэделейн за локоть, промахнулся в первый раз, когда она отпрянула, но во второй все же стиснул ее запястье. Так он не мог задрать ее рукав, что собирался сделать. Но на самом деле это и не было ему нужно. Оба они прекрасно знали, что там, под серебристой тонкой тканью прячется татуировка. Люди давно перестали делать вечные тату – кроме особенных случаев. И вот такой, особенный, случился однажды и с сенатором, и с Мэделейн.

В общем, оба они знали друг о друге слишком много. Он знал, что в юности она не всегда вела себя разумно и правильно. Она же знала, что он не гнушался пытками.

– Ладно, – Мэделейн не хотела скалить зубы, но губа сама невольно дернулась кверху. – Возьмусь за задание.

Сенатор даже не кивнул: он не сомневался, что она согласится. У нее не было выбора. Он только ждал, когда она поймет, что и времени терять она уже не может.

У Мэдди были и другие предложения. Менее хлебные, чем то, что предлагал сенатор, но и звучащие не так сомнительно. Однако Дедушка нуждался в ремонте. Больше того, она его уже сделала, и теперь требовалось закрыть кредит. Мэдди искала лазейки, позволяющие ей если не отказаться, то сбежать, но, вот незадача, ее ждали двое незнакомцев прямо у трапа корабля.

– Летаешь на этом старье?

Парень показал на Дедушку. Девушка рядом с ним протянула Мэдди руку старомодным земным приветствием.

– Я Джилл. Это Джек.

Мэдди сомневалась, что выделенных сенатором напарников так зовут. По крайней мере, не сказали, что они брат и сестра – не были они похожи ни на йоту. Мэдди жестом показала, чтобы забирались внутрь Дедушки. Что греха таить, корабль действительно намотал по галактическим дорогам немало. Но Мэдди его любила и ни за что не променяла бы на новинку. Дедушка периодически требовал ремонта и апгрейда, постепенно в нем не должно было остаться ни единой изначальной детали. Мэдди это не волновало. Пока кораблик оставался на ходу, она не заморачивалась.

Мэдди поднялась в кабину управления, включила супер-ретро из любимого плейлиста: «Paris 1919» Джона Кейла. Джилл с Джеком остались в жилом отсеке, раскладывая нехитрые пожитки: у каждого при себе было по тощему дипломату. «Неловко было отказаться теперь», пыталась внушить себе Мэдди, но в душе понимала: опасно. Гости на корабле ей не нравились. Да и выглядели оба как-то нездорово. Особенно Джилл. Лицо бледное, дыхание неровное, точно ее постоянно мутит.

– По совокупности, полет на Ллеверию с двумя незнакомцами на борту тянет на желтый уровень опасности, – перемигиваясь огнями, сообщил динамик корабля.

– Да, мне тоже так кажется, Дедушка, – сказала Мэдди, выставляя тумблеры в положения для дальнего полета. – Но это все ради тебя.

– Не стоило.

Мэдди вздохнула. Дед и при жизни так себя вел. То есть, она и сейчас считала его живым, да и впрямь, его мозг, вплавленный в микросхемы, придавал кораблю человеческие черты. Но если б не его бессребреничество, может, в своем теле, дарованном природой, он протянул бы дольше. Впрочем, на пребывание в симбиозе с кораблем дед не жаловался ни разу. Наверняка, скучал по крепкой плеядской бормотухе, но внучке не стал бы говорить.

Мэдди забила в навигатор координаты Ллеверии и постаралась убедить себя, что не из-за чего слишком дергаться. Сенатор был мутной личностью, насколько она его знала, но не бандитом. Уже давно нет.

Ллеверия представляла собой безжизненную планету на границе Соединенной Галактики. Естественной атмосферы на ней сроду не было, так что когда-то на нее отправили команду для создания искусственной. Мэдди и ее незваным напарникам предстояло иметь дело с… Мэдди открыла файл с инструкциями от сенатора, чтобы подсмотреть: с Филлис Монтес, ученой из уже второй экспедиции, которая должна была навести на Ллеверию последний лоск и сделать космическую клоаку мира пригодной для жизни.

– Выглядит неплохо, – сказала Мэдди, однако помедлила, прежде чем снять шлем.

Воздух на Ллеверии оказался терпкий, холодный, точно морской, хотя, насколько хватало глаз, Мэдди видела только бескрайние зеленые поля. Вдалеке, на грани горизонта, чернела точка исследовательского центра. До него пролегала широкая дорога, огороженная с обеих сторон забором из старомодной сетки-рабицы. Вполне пригодный для багги путь.

Джилл, вызвавшаяся с Мэдди проехаться до исследовательского центра, провела рукой по забору, щекоча ладонь о высокую траву, и зеленые стебли подались к ее коже, прилипая, точно осока. Джилл ойкнула и отпрянула. Мэдди показалось, что теперь-то ее точно стошнит, однако обошлось. Девушки загрузились в багги. Мэдди ехала медленно и осторожно, как всегда на неизвестной планете: зрение, чувство тяжести и даже слух тебя подводят и будут подводить еще долго, пока ты не привыкнешь к новому месту высадки. На автомате организм судит по Земле, и чаще всего ошибается. Гравитация может быть немного другой, и все же фатально отличаться. Линия горизонта лжет. Звуки разносятся над поверхностью иначе. Ллеверия была похожа на Землю, какой ее можно увидеть во сне: на первый взгляд, все правильно, и в то же время безумно. Ностальгии у Мэдди то, что она видела, не будило.

Багги девушки покинули только у самых дверей научного комплекса. Мэдди окинула взглядом бетонную полусферу: чистая практичность, ни грамма красоты. Это сооружение строили без расчета, что его будут часто видеть снаружи. Джилл приложила к замку универсальный ключ, выданный сенатором, и девушки зашли внутрь. Мэдди ожидала, что температура в здании будет ниже, чем снаружи. Но – нет, чуть выше двадцати градусов. Искусственная атмосфера играла в лето, и отдельно от других, вероятно, взращивались тропические растения – в теплицах и оранжереях. Правда, ни одного не было видно. Внутри центр оказался не красивей, чем снаружи.

Чего нельзя было сказать о Филлис Монтес. [Часть текста выпущена по соображениям цензуры согласно Федеральному закону от 05.12.2022 № 479-ФЗ] естествоиспытательница Монтес – невысокая брюнетка плюс-минус ее возраста.

Филлис бросила на гостей взгляд поверх очков, и Мэдди подумала, что, может быть, в песне «Bette Davis Eyes» пелось именно о таких глазах. Пусть века и не сохранили для нее память о том, кто такая была эта Бетт Дэйвис – но мелодия оставляла дрожащий сладкий привкус на языке, и намертво прилипала, крутясь в голове днями напролет.