Глава третья. «Стойка и пауза» – и еще пять правил школы Нимы

Храм Нимы находился на одном из многочисленных холмов Харута; изящное, невесомое здание бело-розового мрамора окружал тщательно ухоженный сад. Амариллис шла по дорожке, посыпанной золотистым песком, рассматривала затейливый узор на плаще идущего впереди аш-Шудаха и тщетно старалась побороть дрожь в коленках. Наконец они оказались перед фронтоном храма, украшенном скульптурными изображениями нежнорукой Нимы и ее весьма многочисленных возлюбленных в самых замысловатых позах.

Они поднялись по гладким каменным ступеням и оказались в прохладной зале, где их уже ждала госпожа Эниджа, хозяйка школы танцев. Эниджа – немолодая, сухопарая, прямая как спица шаммахитка – почтительно поздоровалась с аш-Шудахом, не обратив ни малейшего внимания на замершую у входа девушку. Обменявшись с магом несколькими фразами, она ненадолго вышла и тут же вернулась, неся в ладони прозрачный кристалл размером с каштан. С поклоном передав его аш-Шудаху, танцмейстерша подошла к Амариллис и приветливо обратилась к ней:

– Добро пожаловать, дитя мое. Твой господин сказал мне, что ты никогда не училась танцу специально, и это даже хорошо – не придется устранять ненужные навыки. Пожалуйста, просто покажи мне, как танцуют у тебя на родине, но сначала напой мелодию, под которую ты хочешь танцевать.

– Здравствуйте, госпожа Эниджа, а кому напеть, вам?

– Нет, не мне, а вот этому камешку, – и Эниджа указала на кристалл, который рассматривал маг.

Амариллис подошла к аш-Шудаху, приняла от него сверкающий камень и ободряющую улыбку, смущенно улыбнулась в ответ и, подумав немного, пропела припев одной песенки, которую слышала еще от бабушки.

Кристалл неожиданно задрожал в ладони Амариллис и мгновенно взлетел в воздух, застыв на уровне глаз девушки. От неожиданности она ойкнула и отпрянула в сторону.

– Не бойся, – это говорил аш-Шудах, – Хранитель Мелодий принял тебя, это очень хороший знак. Теперь надо лишь вспомнить и почувствовать ту музыку, которая тебе нужна… и танцевать.

Амариллис собралась с духом, вышла на середину залы; кристалл же следовал за нею, слегка покачиваясь в воздухе. Девушка вздохнула, расправила плечи, повела перед собой руками, словно раздвигая невидимый занавес – и в этот момент зазвучала напетая ею мелодия, и она, не в силах сопротивляться ее нежной силе, начала двигаться. Сначала несмело, потом все легче и быстрее; ее руки действительно становились похожи на ивовые ветви, о которых пелось в песне, – гибкие, манящие, тонкие, а тело словно клонилось под порывами весеннего ветра… Совершенно забыв о двух своих зрителях (да и о цели визита тоже), Амариллис порой начинала подпевать кристаллу и самозабвенно кружилась по зале, как когда-то кружилась по зеленым лугам Свияра. Она действительно очень любила танцевать… еще в той, прошлой, жизни ее не раз выбирали королевой хоровода и любой парень мечтал встать с нею рядом под задорные звуки музыки, чтобы крепко, обеими руками взяв за талию, поднимать ее высоко-высоко, и принимать затем в свои объятия… а потом, под финальные переливы колокольчиков, всласть накружить на руках… Музыка затихла, и девушка остановилась, растерянно опустив руки.

– Вы были совершенно правы, о многославный. Я принимаю вашу воспитанницу в школу, – госпожа Эниджа улыбалась и выглядела очень довольной. – Прошу вас, пройдем во внутренние покои.

Втроем они прошли через незаметную боковую дверь, миновали тенистый дворик и оказались перед небольшим двухэтажным домом, с белоснежными стенами, увитыми темно-зеленым плющом с крупными пурпурными цветками. Из распахнутого окна нижнего этажа доносилась тягучая музыка Шаммаха.

– Вечерние занятия закончатся через несколько минут, – обратилась к своим спутникам Эниджа, – и я смогу познакомить тебя с твоими будущими подругами, – и она ласково дотронулась до плеча Амариллис.

– Ты можешь не бояться, в школе Нимы никто и никого не обижает, за агрессию и нетерпимость наказание одно – исключение. Так что наши девушки предпочитают дружить.

– Я останусь здесь насовсем? – и Амариллис посмотрела на аш-Шудаха чуть ли не жалостно. – Отсылаете, да?

– Не совсем, – усмехнулся в ответ маг, – ты будешь жить здесь, поскольку занятия в школе проводятся каждый день по два раза и из дому ты просто не набегаешься. Но раз или два в неделю ты сможешь приходить домой, и уж так и быть, на это время я буду отпускать Арколя, дабы вы не умерли в разлуке. Но на ночь будешь возвращаться сюда. Мне так будет спокойнее.

– Учитель… – и Амариллис мучительно покраснела.

– Итак, решено. Благодарю вас за оказанное доверие, о достойнейший, – и госпожа Эниджа раскланялась с аш-Шудахом, – Проходи, Амариллис. Школа Нимы ждет тебя. – И она жестом пригласила Амариллис войти.

Уже после того, как девушка прошла в дверь, шаммахитка обернулась к магу и укоризненно сказала:

– Ты мог бы быть с нею поласковей. И уж тем более обойтись без намеков при посторонних. Ладно уж, не извиняйся… я прослежу за девочкой, – и она вошла в дом.

Амариллис стояла на пороге довольно большой залы, занимавшей почти весь первый этаж школы. Одна стена была сплошь зеркальная, и в ней отражалась зелень кустов, заглядывавших в окна на противоположной стене, пол был деревянный, отполированный до блеска, и на нем, на маленьких шелковых подушечках сидело несколько девушек, одетых в одинаковые светло-желтые туники до середины бедра и легкие неширокие шаровары. При появлении госпожи Эниджи они встали.

– Девочки, урок закончен. Присядьте и отдохните, – и она легонько подтолкнула Амариллис вперед.

– Принимайте новую подругу. Назовитесь, как того требуют наши правила, и ступайте все вместе в купальню. Лалик, присмотри за новенькой на первых порах.

Эниджа уселась на одну из подушек, подтолкнув к Амариллис такую же.

– Меня зовут Гинивара, я из северного Нильгау, – у этой девушки была ярко-бронзовая кожа, резкие и красивые черты лица, длинные черные волосы забраны в два хвоста высоко над ушами, глаза смотрели приветливо и проницательно, – я будущая жрица Калима, и обучаюсь священному искусству танца, дабы достойно исполнять свои обязанности. Добро пожаловать, сестра.

– А я – Лалик, – улыбнулась Амариллис изящная смугленькая шаммахитка с волосами, заплетенными в десять кос (каждая до пояса) и симпатичным веселым личиком, – дочь Ирема Многодивного. Я здесь, чтобы суметь порадовать своего господина, первого советника Властителя Шаммаха, да продлит Вседержитель его век и да сохранит его расположение к моему ан-Нуману!

– Я – Муна, родом из Краглы, – говорившая была высокой, статной северянкой с прозрачно-зелеными глазами и светлыми, почти белыми косами, закинутыми на грудь, – сюда меня привела судьба и не скажу, что я ей поначалу не сопротивлялась. Мое предназначение пока не ясно, но скорее всего я буду выступать на сцене, и невероятно прославлюсь, и мой неблагодарный жених от досады сожрет свои вонючие сапоги! – она улыбнулась и подмигнула Амариллис, отчего ее лицо необыкновенно похорошело.

– Привет тебе, сестра. Меня зовут Ксилла, я из Суртона, из великого города Иссы, – это была похожая на фарфоровую статуэтку, черноглазая девушка, самая молоденькая из присутствующих, – я очень хочу выступать в Императорском Саду, в Жасминовой Беседке – как моя мама… и надеюсь достичь желаемого под руководством госпожи Эниджи.

Настала очередь Амариллис.

– Мир вам, сестры. Я – Амариллис, родом из Свияра, что на Кадже Бесноватой. Вся моя семья погибла в наводнении год назад, а мне судьба, видно, еще не отмеряна. Сюда меня привел мой… господин, великий маг аш-Шудах, потому что я объела все зимние персики в его саду, и он решил сохранить для себя хотя бы летние.

– Ну что ж… а я, как ты уже знаешь от своего всеведущего господина, Эниджа – хозяйка школы танца и жрица Нимы Мягковласой. Меня не надо бояться, но прислушиваться ко мне необходимо. Ступайте, девочки, поплавайте… и расскажите Амариллис о здешней жизни.

Здешняя жизнь оказалась нескучной, когда напряженной, а когда и расслабленной. Жили девушки в одной общей комнате, большой и светлой, обставленной почти роскошно. Кровати застелены вышитыми покрывалами, повсюду зеркала в резных позолоченных рамах, туалетные столики просто завалены всевозможными благовониями, декоративными красками, безделушками… В углу комнаты столик, а на нем – принадлежности для письма, рядом невысокий шкафчик с книгами на разных языках Обитаемого Мира. Шкаф для хранения одежды был невелик, поскольку все девушки носили либо простую пару для занятий, либо легкие светлые джеллабы; время пышных нарядов для них еще не наступило. Позади школы был большой бассейн голубоватого мрамора, где ученицы могли плескаться в любое время сколько душе угодно, опустошать фруктовые деревья тоже не возбранялось. Сами занятия проходили в зеркальном зале и, изредка, на травяной лужайке возле бассейна.

Девушки поднимались довольно рано, быстренько совершали утренний туалет (несмотря на обилие косметики, ею почти не пользовались – все равно от пота размажется) и бегом спускались в купальню, поплавать и размяться в воде. Потом был завтрак; в основном учениц кормили коричневым рисом, овощами с острыми приправами, всевозможными фруктовыми муссами и запеканками, а в обеденный час – нежным птичьим мясом или рыбой. Затем следовал книжный час, когда приглашенная учительница рассказывала о городах и государствах Обитаемого Мира, об их истории и обычаях, читала вместе с девушками книги и учила их писать стихи. (Все ученицы знали – кроме всеобщего – еще хотя бы один язык, и, постоянно общаясь, узнавали наречия друг друга). Ну а потом, смеясь и охая, они шли в зеркальный зал.

– Лалик, выпрями спину. Амариллис, прекрати стискивать зубы, расслабь лицо. Ксилла, не жмись. Итак, мы начинаем.

И они начинали. В первой половине урока девушки разучивали начерно какие-нибудь совсем несложные па, осваивали красивые жесты и позы. Потом начиналось мучение – растяжка мышц и сухожилий. В общем хоре постанываний, мычания, охов и вскриков не было слышно только Ксиллы, от природы гибкой, как ивовая веточка. Все остальные терпели и страдали.

– Где твое милосердие, Муна? Может, ты оставила его под подушкой? – и Гинивара, сидящая на полу с раскинутыми ногами, которым не давали сдвинуться ступни Муны, которая еще и наклоняла ее вперед и вниз, давя на плечи руками, застучала по полу кулаками.

– Не стони… лучше подумай о том, как ты сделаешь то же самое со мной. Что, уже лучше?

– Лалик, душенька, может хватит? – Амариллис умоляюще глядела на подругу, несущую очередную гирьку. Девушка сидела выпрямив спину, сжимая сложенные подошва к подошве ступни руками, а на ее разведенных коленках лежали плоские гирьки, под тяжестью которых колени опускались все ниже и ниже.

– Ну вот еще две штучки, и все. Потерпи. Амариллис! И где ты только понабралась таких слов!

– В Пойоле слышала!

После небольшого отдыха, во время которого они лежали на полу, расслабленные, как тряпочки, снова приходил черед осваивать танцевальные па и линии, на этот раз – тщательно и безупречно.

– Девочки, перенесите вес на левую ногу, – Эниджа оглядывала их, словно полководец свою личную гвардию. – Правой полшага вперед, так, стоп… А теперь смотрите: бедро идет вверх и вперед, как-будо вы отталкиваете мячик, и назад… попы подожмите, ступня на носке и выгнута, голень не крутить! Еще раз! Еще! Еще! Плохо. Ксилла, не дергайся так резко, плавнее, мягче надо… понимаешь? Амариллис! Не вихляй так бедрами, завяжи их в один узел соблазна… ясно? Лалик, танцевать – это не значит крутить задом напропалую, как жаждущая кота кошка. Запомните все – когда танцевала великолепная Яшма, то даже у евнухов загорались глаза… глаза! а не шаровары пучились, как в скабрезных историях, над которыми вы хихикаете! Какое наше первое правило? Танцовщица школы Нимы славит Любовь, а не предлагает себя на ночь!

И движение повторялось еще и еще, становясь поначалу ненавистным, затем – привычным, а в какой-то прекрасный момент – естественным; и ученицы начинали понимать, что в это движение они могут вложить любой нужный им смысл.

После утреннего урока снова был бассейн, смывавший боль и усталость, и обед. Откушав, девушки принимались вовсю отдыхать – кто прятался в тени сада и дремал, кто устраивался поудобнее с книгой, а кто предпочитал поболтать. Амариллис легко нашла общий язык со всеми ученицами Нимы, но более всего ей было приятно общество Лалик и Муны. Ксилла была чересчур молчалива и утонченна, и Амариллис не могла отделаться от ощущения, что ее не всегда пристойные выражения и вольный юмор шокируют или даже пугают маленькую суртонку. Гинивара же оказалась весьма целеустремленной особой, все свое сознательное (то есть проведенное не во сне) время она отдавала подготовке к будущему жречеству: если не танцевала или не упражнялась, то читала, медитировала, учила наизусть огромный священный календарь Калима… словом, она всегда была занята. А вот с Лалик можно было славно поболтать – о шаммахитских нравах, о придворных обычаях (Амариллис хохотала не меньше получаса, когда узнала, что приветствующий властителя Шаммаха должен опуститься на колени, голову уткнуть в пол, и задрать зад выше макушки своего тюрбана… она долго не могла угомониться и все выкрикивала сквозь слезы: «Моя задница приветствует тебя, о Светлейший!) и о мужчинах. Лалик рассказывала подружке о своем ан-Нумане, которого любила легко и весело, хвасталась его ласками и подарками, а Амариллис в один особенно жаркий полдень наконец смогла облегчить свое сердце и поделилась с нею нежной тайной.

– Если бы ты только увидела его, то поняла бы меня. В него невозможно не влюбиться… Глаза, как черные алмазы, на сердце вырезают слово страсти, и пальцев легкое прикосновенье рассудок повергает ниц…

– Это ты сама сочинила?

– Нет, это один поэт с Белого Острова.

– Неплохо для северянина. И что же было дальше? Ты стала вздыхать и грустить, ему это надоело, и он отправил тебя сюда?

– Нет… Я, видно, совсем спятила от этой любви и решила сама сделать первый шаг.

– Да ты что?!

– Именно. Взяла и заявилась к нему в покои на ночь глядя, вся такая решительная и дрожащая… если буду часто вспоминать об этом, умру со стыда. О Нима Сладкоязыкая, и кем я себя тогда возомнила?!

– А он?

– Он?.. Он взял меня за руку, отвел в сад и велел попробовать еще незрелый персик. Откусила я – фу, кислятина-то какая! Жую, морщусь, а плюнуть боюсь… проглотила кое-как и молчу, глазами хлопаю, как дура… А он спрашивает – понравилось, мол? Какое там, отвечаю, кому ж такое понравится?! Вот именно, отвечает он, мне это тоже не по вкусу. Я, когда поняла, хотела заплакать, а он взял мое лицо в ладони, в глаза посмотрел и сказал что-то… не знаю, на каком языке. Я потом Арколю попыталась повторить, он, кажется, понял, но переводить не стал, сколько я не просила. Вместо этого завел высокоученую скучищу о чувствах истинных и мнимых, и… как это он сказал?.. ах, да – о нетерпении сердца. Хорошо ему рассуждать – сбегает к марутским прелестницам, и готово дело.

– А потом аш-Шудах отослал тебя в школу?

– Ну что сразу «отослал»! Если бы аш-Шудах захотел, так хоть в Арр-Мурра отправил бы, чтобы я его «черные алмазы» не мозолила. Он желает мне добра.

– А ты желаешь его самого.

– Ох, Лалик, я и сама иногда не знаю, чего же я желаю. Ого, кажется в колокол брякнули. Ну что, встаем? пойдем дальше руки-ноги выкручивать во имя искусства.

Второй урок начинался сразу с мучений: опять растяжка, бесконечные приседания на цыпочках, вытягивающий жилы «закат-рассвет» (это упражнение было придумано легендарной Яшмой и заключалось в медленном – очень медленном! – приседании при расставленных ногах, вывернутых наружу носках, прямой спине и красиво раскинутых руках, а потом таком же медленном вставании), тренировка гибкости спины в нырках под палку, высоту которой регулировала госпожа Эниджа, и множество других способов причинить сладкую боль телам будущих танцовщиц.

– Медленнее, Лалик, ты не под куст присаживаешься! Так… а куда это ты глаза опустила? А ну-ка, подбородок вверх… глаза на меня… и взгляд соколицы, а не курицы-несушки! Хорошо… Девочки, вспомним наше правило: танцовщица Нимы никогда не опускает очей своих ниже локтей зрителя, паче же зрит ему в лицо, или на герб, ниже иной знак достоинства, на груди пребывающий! Иначе зрители решат, что вы сравниваете наполненность их гульфиков!

– Госпожа Эниджа, а с моим мучением вы какое правило свяжете?

– Твое, как ты выражаешься, мучение, Гинивара, связано вот с каким правилом… Никто да не прикоснется к танцовщице Нимы руками вожделения! А поэтому давай старайся, иначе тебя облапают на первом же выступлении! Уклоняйся мягче, не шарахайся, как испуганная девственница, перетекай, ускользай… представь себя подводной травой или лентой, плывущей по ручью. Амариллис, если я занимаюсь с Гиниварой, то это вовсе не значит, что остальные могут отдыхать. Именно так, и мне лучше знать, когда будет достаточно.

– Но я не могу больше! У меня сейчас зад отвалится!