ПИСАТЕЛЬ-ОСТРОСЛОВ, МАСТЕР САТИРЫ, ВИРТУОЗ ЭСТРАДЫ И ЛЮБИМЕЦ ЖЕНЩИН ПРЕДСТАВЛЯЕТ УМОРИТЕЛЬНУЮ КНИГУ О ПРЕКРАСНОМ ПОЛЕ

© Измайлов Л.М., текст, 2021

© «Центрполиграф», 2021

Рассказы

Новое о Мата Хари

В ненастный день 1876 года в бедной деревенской усадьбе родилась никому не известная девочка Мотя Харитонова. На неё никто не обратил внимания. Подрастая, она часто смотрела на далёкие звёзды и мечтала о будущем. Девочку заметил известный в то время купец по прозвищу Афанасий.

Однажды он собрался поехать за три моря и тайком захватил с собой Мотю. До Индии купец не доехал: его арестовали во Франции, а Мотю Харитонову выслали как немецкую шпионку.

Голод гулял по Франции. Надо было работать, а у девушки не было никакой специальности. В детстве она много читала и по самоучителю, без музыки разучила индийские ритуальные танцы. Теперь это пригодилось. Так она стала танцовщицей Мата Хари. Слава её загремела по всей Западной Европе. К её ногам были положены громкие титулы и имена. Великие люди говорили о ней в кулуарах и частных беседах. Станиславский, узнав о ней, тепло улыбнулся. Немирович-Данченко, услышав о её танцах, молча огляделся вокруг себя. Она была в зените славы, когда началась Первая мировая война. По ночам её тянуло домой. Но судьба распорядилась иначе – её арестовали. Единственное, что могли ей инкриминировать, – это неразборчивость в связях. Но судьи были глухи и обвинили её в шпионаже. Умерла Мотя Харитонова 15 октября 1916 года, не дожив всего восьми лет до появления стриптиза.

Топлес

Сижу как-то в Анталии на пляже, а напротив меня – женщина, бюстгальтер сняла и так вот без него и сидит.

Я два дня терпел, а на третий говорю:

– Чего это вы так вот с голыми этими сидите?

Она говорит:

– Вам с голой грудью можно, а мне нельзя?

Я говорю:

– Но мы, мужики, на пляже все с голой грудью.

– Вот и я тоже, а вы что хотели?

– Я, – говорю, – хочу, чтобы вы их прикрыли.

Она говорит:

– А что, они у меня такие плохие?

– Нет, – говорю, – просто они меня от моря отвлекают.

Она говорит:

– Вы, мужчина, странный какой-то, это же топлес.

– Какой, – говорю, – ещё топлес? Сняла бюстгальтер, а виноват какой-то топлес.

Она говорит:

– Мужчина, вы что, только что с ветки слезли? Вон ещё женщины топлес сидят, и никто не возмущается.

Я говорю:

– Тогда и всё остальное снимите.

Она говорит:

– Ага. Размечтался.

В общем, умыла меня.

«Ладно», – думаю. На другой день прихожу на пляж, а она уже там лежит вместе со своим топлесом. Я рубашку снял, брюки снял, плавки снял, остался в одной белой кепке.

Она говорит:

– Мужчина, вы чего?

Я говорю:

– У меня сегодня топлес.

Она говорит:

– Какой топлес? Это не топлес, это – голая задница.

Я говорю:

– Вам можно, а мне нельзя?

Она говорит:

– Я не голая, я в трусах.

Я говорю:

– Я тоже в кепке. Хотите, ещё шлёпанцы надену?

– При чём здесь шлёпанцы, если у вас всё остальное голое?

– А что, – говорю, – я плохо выгляжу?

Она говорит:

– Вы меня от моря отвлекаете.

Я говорю:

– А вы не смотрите!

Она говорит:

– Как же не смотреть, если это возмутительно. Почему вы в одной кепке?

Я говорю:

– А почему вы раздетая?

Она говорит:

– Для красоты. Вот я зимой разденусь перед мужчиной, и все увидят, какая у меня загорелая грудь.

– Ага, – говорю, – А я, значит, должен всю зиму в темноте раздеваться?

– Да вам-то всё равно.

– Мне-то – да, а женщины обижаются.

– На что обижаются?

– На то, что не весь загорелый. Я в прошлом году перед одной разделся, она посмотрела и говорит: «Смотреть противно».

– Может, она о чём-то другом?

– Не было там ничего другого.

– А чего же она так?

– А потому, что незагорелый. Вот вам сейчас на меня смотреть противно?

– Противно.

– А чего же смотрите?

– А интересно.

– Ну вот, а когда загорю, вообще глаз не оторвёшь. Как от вашей груди.

– А вас никто и не отрывает.

В общем, мы с ней уже пять лет вместе загораем. Она – с голой грудью, а я – в кепке. Но в одной постели.

Валька Лифшиц

Лифшиц был большой, красивый и играл на гитаре. Он перевёлся в наш авиационный институт из энергетического. Там у него учёба не пошла. А поскольку папа у него был генеральным конструктором, то его и перевели в наш институт. Парень он был деятельный, сразу стал выступать со сцены ДК МАИ. В 60-х годах много было в институтах разных сатирических коллективов.

Он тут же поступил в один из них. Кроме того, он пел и сам сочинял песни. В то время бардовское движение расцветало. Лифшиц из-за своей общительности знал всех самых знаменитых бардов. Да ещё и жил он в Лаврушинском переулке, в доме писателей. Соседом у него был тогда ещё мало кому известный писатель Михаил Анчаров. Писатель он был, может быть, и не очень известный, а как барда его уже хорошо знали. Он ещё в 1939 году написал песню «Лягут синие рельсы от Москвы до Чунцы».

А в те 60-е годы красавец Анчаров, бывший десантник, пел свои песни «Маз», «Органист» и многие другие, популярные среди бардов.

Помню, у него в одной песне были слова, которые очень мне нравились своим юмором:

 
И ушёл он походкою гордою,
От величья глаза мутны.
Уродись я с такою мордою —
Я б надел на неё штаны.
 

Сегодня мало кто помнит Михаила Анчарова, а мы, знавшие его в то время, просто гордились тем, что он наш знакомый. С удовольствием пели его песни и потом радовались выходу в печати его повестей «Этот синий апрель» и «Золотой дождь». Даже на сцене МАИ артист Театра на Таганке Анатолий Васильев поставил спектакль по «Синему апрелю».

Я лично был на вечере в ЦДЛ, когда впервые увидел, как Анчаров пел свои песни «Маз» и «Органист». Зал аплодировал ему минут десять, ему пришлось что-то на бис исполнять.

Лифшиц, конечно, не был известным бардом. Но всех называл по именам: Юрка, Адка, Мишка и так далее. Юрка – это Визбор; Адка – это Якушева. Он их действительно знал, потому что где-то с ними пересекался в компаниях, но знал не настолько, чтобы называть их так фамильярно, но очень ему хотелось выглядеть более значительным. Вот он их так и называл. Но они на него не обижались, поскольку был он свой в доску, тем более – приятель Анчарова.

Один раз только на него обиделся Высоцкий. Где-то встретились они, у кого-то в гостях. Высоцкий не очень хотел петь, но его уговорили. Он спел, кажется, «Парус». Валя сказал: «Не так ты поёшь». Взял гитару и показал Высоцкому, как надо петь эту песню. Впрочем, может, это был и не «Парус», что не столь важно. А важно то, что Высоцкий после показа больше петь не захотел и вскоре ушёл, а Лифшиц попел от души и за себя, и за того парня.

Лифшиц пел и свои песни, и чужие. В основном чужие. Знал их несметное количество. Исполнял, бывало, чужую песню. Его спрашивали: «Это ваша песня?» Лифшиц кивал головой в такт ритму песни, и получалось вроде бы его песня. Свои песни были, как бы сегодня сказали, несколько «левые», приятные, но доморощенные, самодеятельные, но слушать их было можно. Тем более что исполнитель был обаятельный, девушки его любили. Слух у него был не очень хороший, поэтому и чужие песни, даже знаменитые, в его интерпретации звучали как свои. Но, повторяю, публика его любила.

Как-то поехали мы в дом отдыха всем нашим факультетским сатирическим коллективом. И вдруг разнеслась по дому отдыха весть: «Лифшиц приезжает! Сам Лифшиц приезжает!»

И он приехал. Собрались в самой большой комнате, сидели на кроватях, на полу, стояли в дверях. Лифшиц часа два пел. Все слушали, аплодировали. Вот жизнь была. Кого сейчас так будут слушать? Ради кого набьются, как селёдки в бочке? Да если хочется сегодня послушать барда, возьми билет в Кремлёвский дворец и слушай, хочешь Трофима, хочешь Митяева. А тогда это всё было полузапретно.

Вспоминаю, как в ЦДРИ был такой бардовский джем-сейшн «Гитара по кругу», и сидели в кружок: Юрий Ким, Юрий Визбор, Александр Городницкий, Александр Галич. Вот чудо-вечер был. Я на него попасть и не мечтал. Я только слышал, что такой чудесный вечер был. Услышать такую четвёрку в одной, пусть большой, но комнате, – это всё равно что сегодня услышать всех вместе живьём Каррераса, Паваротти и Доминго.

Ну да ладно, не об этом речь, а о Лифшице. Итак, он был соседом Анчарова и пользовался успехом у женщин. Бывало, даже слишком пользовался. Иногда собирались попеть и в его большой квартире. Приезжал, например, из Ленинграда Клячкин. Собиралось человек тридцать. И Анчаров, конечно, тоже пел, и ныне здравствующий Владимир Турьянский. Последний рассказывал, как он ездил с цыганским ансамблем гитаристом, и иногда в гостиницах пропадали простыни. Часа два пел Клячкин, немного Анчаров, и уж совсем на сладкое – стеснявшийся Турьянский. Но пел такие смешные песни, что имел самый большой успех. Он, этот Турьянский, вообще был человек смешной. Хорошо шутил. Например, говорил: «Пригородные Кацы».

Выпивали, конечно, потом расходились, и одна подвыпившая стюардесса, из подруг жены Вали, оставалась ночевать. Но поскольку должна была вернуться из полёта жена Лифшица, Тина, то Анчаров настаивал, чтобы стюардесса ночевала у него.

И пока он ходил к себе в квартиру готовиться к ночлегу, Лифшиц успевал переспать со стюардессой у себя в малюсенькой комнатушке, где они жили с женой Тиной. Вот такой Лифшиц был шустрый.

Лифшиц женат был не в первый раз. Была у него ещё до Тины жена, которая работала на Беговой в булочной простой продавщицей. Жена его первая была красивая, и он, Лифшиц, к ней иногда заезжал. У них сохранились хорошие, дружеские отношения. И тут я подхожу к основному сюжету.

Лифшиц почему-то до сих пор считал свою бывшую жену своей собственностью и жутко ревниво к ней относился, хотя они с ней давно уже не жили. Наверное, он считал, раз он с ней не живёт, то и никто другой с ней жить не должен. Вообще-то он, Лифшиц, не пропускал никого, всё, что двигалось и шевелилось, вызывало его живейший интерес. Но тут нашла коса на камень. Разошлись так разошлись.

И вот Валя Лифшиц придумал такую хитрую комбинацию.

У нас был общий приятель, весёлый, заводной и очень обаятельный парень с нашего факультета – Вадик. Он очень легко знакомился с девушками. Мог подойти в метро к симпатичной девчонке и спросить:

– А вы могли бы полюбить невысокого, конопатого, но жутко обаятельного человека?

Вроде не очень-то изобретательно, но почему-то все ему отвечали «да».

Лифшиц и попросил его, Вадика, познакомиться с собственной бывшей женой и, по возможности, завести с ней роман. Лифшиц был убеждён, что жена его бывшая, Люся, ни за что на это не пойдёт.

Мы поехали втроём на Беговую, в булочную, и Лифшиц из-за двери показал нам свою бывшую жену Люсю.

Надо вам сказать, что Люся была хороша необыкновенно. Натуральная блондинка с прекрасными густыми волосами. Лицо просто красивое и улыбчивое, а всё остальное было спрятано за прилавком. Мы остались в зале, а Лифшиц не смог себе отказать в удовольствии, подошёл к Люсе, поболтал с ней, она обрадовалась, увидев бывшего мужа. С чего они разошлись – непонятно. Потом уже выяснилось, что из-за его измен. Лифшиц всё время в кого-то влюблялся. Впрочем, ему и влюбляться было не обязательно.

Короче, ушли мы все втроём. И Лифшиц ещё тогда же поспорил с Вадиком на бутылку коньяка, что ему соблазнить Люсю не удастся.

На другой день Вадик приехал в булочную, подошёл к Люсе взять хлеба, она ему что-то не так ответила, он сказал:

– Вы что думаете, если вы такая красивая, вам всё можно?

«Что можно?» – обычно переспрашивают все, но Люся сказала:

– Конечно, можно.

Он засмеялся, и она засмеялась в ответ. На следующий день он пришёл с цветами, сказал:

– Мне ничего от вас не нужно, я и так не женат, просто хочу вам сделать приятное.

Она цветы взяла. Он стал ходить каждый день, и каждый день с цветами.

Короче, через месяц Вадим пришёл к Лифшицу и сказал:

– С тебя бутылка коньяка.

– В каком смысле? – удивился Лифшиц, уже забыв о споре.

– Ваше задание выполнено, – отрапортовал Вадик.

– У вас что, роман? – не поверил Лифшиц.

– Так точно! – ответил Вадик и, довольный, рассмеялся.

Но Лифшицу почему-то было не до смеха.

– Не может быть! – закричал он.

– Я что, врать буду? – сказал Вадик, обидевшись.

– Да я же тебя просил только познакомиться, – кричал Лифшиц.