Глава 1

Валерий

– Мам, вот скажи, для чего я согласился ехать с тобой в эту тьмутаракань? – нервно спрашиваю я у мамы, которая сидит на заднем сиденье и что-то активно ищет в своей сумке.

– Потому что ты заботливый сын? – Её ответ больше напоминает вопрос.

– Ты сейчас спрашиваешь или уверена в своих словах? – Я бросаю мимолётный взгляд в зеркало заднего вида, и это становится ошибкой.

– Валера, осторожно! – кричит мама, а я успеваю в последний момент выкрутить руль и влететь в огромный сугроб.

«Подушки не сработали, – пробегает мысль, – хотя в салоне утверждали, что машина почти новая. Скоты».

– Мамуль, ты цела? – Я разворачиваюсь к ней.

Бледная, держится двумя руками за грудь, в глазах паника. Вокруг неё рассыпалось содержимое сумочки.

– Мы сбили ребёнка? – спрашивает мама шёпотом, а из ее глаз начинают бежать слёзы.

– Нет, мамуль, – стараюсь успокоить её, потому что точно знаю, что я успел увернуться. – Мы никого не сбили. Но вот шею я сейчас кому-то начищу.

Зло рычу и начинаю выбираться из машины. Это же надо, такие сугробы в конце ноября!

Дверь открывается ровно настолько, чтобы я смог протиснуться. В тихой ярости я выползаю из машины, так как по-другому мои барахтанья в сугробе назвать нельзя, и наблюдаю занимательную картину: двое пацанов, лет так тринадцати-пятнадцати, пытаются завести подобие снегохода. Они препираются, что-то шипят друг другу, но видно, у них дело не клеится.

«Это из-за этих малолеток я чуть не угробил себя с мамой?» – Я злюсь ещё сильнее и уже готов схватить обоих за уши, как слышу:

– Ты идиот, Мишка, – зло ворчит один на другого. – Я тебе говорил, как сделать? А ты что скрутил? А если бы мы поехали на гору?

И с каждым словом пацана, который сидит в снегу и пытается что-то раскрутить покрасневшими от холода руками под самодельной сидушкой, другой парень, тот самый Мишка, превращается в помидор, который вот-вот разрыдается.

– Вань, да не понимаю я в твоих схемах ни финта, – с обидой протягивает Мишка, вытирая красный нос рукавом. – Я вообще не знаю, кто у нас, кроме тебя, может в этих писульках разобраться.

– А зачем тогда сказал, что сделаешь? – злится ещё сильнее Иван.

– Ты бы меня тогда кататься не взял, – уже почти плачет Мишка.

А мне и смешно становится, и интересно. Что такого сложного в тех «писульках»?

– Чё надо, дядь? – звучит так резко и громко, что сначала я даже теряюсь.

Перевожу взгляд на того самого пацана, что сидит возле снегохода. Такие тёмно-синие глаза я видел дважды: одни были у моего отца, вторые – смотрят на меня из зеркала каждый день. А мама говорит, что больше таких нет. Есть, оказывается.

Но глаза – это полбеды, а вот их выражение… Такое чувство, будто это я бросился под колёса машины.

– Тебя кто водить учил, мелочь? – строго спрашиваю я. – Или ты не видел, что машина едет?

– Слушай, дядь, если помощь нужна, так и скажи. А всыпать мне и без тебя есть кому.

Вот здесь, слово «охренеть» не может выразить моё состояние.

– А тебя не учили, что со старшими так не разговаривают? – выхожу из себя я.

– А тебе не рассказывали, что в деревне нужно по сторонам смотреть, когда едешь? – отвечает в тон мне пацан и поднимается. Высокий, мне по плечо, но худой, что очень заметно в мешковатой одежде. – А то, не ровён час, курица или коза выскочит под колёса. Со мной ничего не будет, а вот за скотину тебя, дядь, местные бабульки съедят и косточки обглодают.

Я смотрю на парня, а внутри и гордость берёт, что не тушуется, и злость, что не проявляет уважения к старшим.

А стоит ему ещё и хмыкнуть, замечая моё молчание…

Ах, ты, школота!

– Сынок, ну что там? – раздается встревоженный голос мамы.

Оборачиваюсь, а она уже снаружи стоит. Перепуганная, нервная, теребит воротник своего пуховика и осматривает всех.

– Извините. – Слышу я от Ивана и дёргаюсь от резко изменившегося тона пацана, с борзоты на уважительный. – Мы вас напугали, наверное? Не хотели.

Всматриваюсь в его лицо и не вижу ни грамма того вызова, что был ещё пять минут назад. У меня от удивления даже дар речи пропал. Второй паренёк стоит за спиной Ивана тише воды, ниже травы. Бордового цвета. «Вот этот бы не огрызался», – думаю я.

– У нас здесь непредвиденная поломка. Не заводится. – И, пожав плечами, такие глаза делает, что я только и успеваю услышать вздох умиления мамы, а она уже толкает меня в бок.

– Валерочка, сынок, посмотри. – Мама подталкивает меня к этому самодельному агрегату. – Не переживайте, мальчики. Мой сын хорошо в технике разбирается, – добавляет уже обращаясь к пацанам, которое закивали, как два болванчика. – Сейчас всё починит.

– Мам, – пытаюсь остановить эту энтузиастку, но натыкаюсь на её взгляд и всё же подхожу к снегоходу.

– Спасибо вам, большое, – говорит этот подлиза с милой улыбкой, но, как только я наклоняюсь к агрегату, слышу тихое: – Ты, дядь, поаккуратнее. Я его лето целое собирал не для того, чтобы какой-то городской угробил мою работу.

– Слышь, ты… – мгновенно закипаю я и дёргаю самодельную сидушку.

Но ответить не успеваю, так как уже вижу, в чём проблема, и теперь мне охота утереть нос этому деревенскому оборванцу.

– Манерничаешь ты, конечно, хорошо, а вот мозгов проверить топливные трубки не хватило. – Я иду к машине, достаю нужный ключ и под удивлённый и злой взгляд Ивана за пару минут всё делаю как нужно.

«А толково собрано, – думаю я. – Если не учитывать, что это гопота местного разлива, малолетка, то у парня большое будущее».

Но говорить я ему этого не буду. Видел я таких.

– Вань, – пищит второй пацан еле слышно, но тот только кидает злой взгляд на друга, ничего не отвечая.

– В следующий раз уважение проявлять нужно ко всем старшим, а не выборочно. – Я выпрямляюсь, расправив джинсы и пуховик, осматриваю этот дуэт.

– Как же хорошо, что никто не пострадал, – говорит мама, которая всё это время стояла сзади нас.

– Мамуль, ты замёрзла. – Я встревоженно обращаю внимание на то, как мама растирает руки.

– Всё нормально, сынок.

– Давай-ка ты в машину сядешь, а я постараюсь выехать из сугроба.

Усаживаю маму в салон, а сам пытаюсь выехать, но ничего не выходит.

Вторые сутки наперекосяк. Всё через задницу. То Рита вынесла мозг, что я ношусь со своей мамой, а как только я опять заговорил о детях, так остался ещё и бездушным тираном. То самолёт долго не шёл на посадку. После в салоне нервы вымотали, подсовывая не те машины. Идиоты одни. Теперь ещё и это!

– Сынок, – слышу тихий мамин голос.

– Не сейчас, мам. – Я стараюсь не грубить, но голова сама ложится на руль.

Успокойся, Валера, и просто подумай.

От стука в окно я дёргаюсь. Поворачиваюсь – на меня смотрит ухмыляющийся Иван.

Вот же мелочь.

– Что нужно? – гаркаю я, опуская окно.

– Валерий, – шикает мама, но я уже не обращаю внимания.

– Давай дёрну.

– Себя дёрни, – огрызаюсь, как пацан, и не пойму, что сейчас чувствую: уважение или раздражение.

– Ну, как знаешь. – Он пожимает плечами и начинает отходит.

– А мощности хватит? – Я ещё злюсь, но нежелание торчать посреди зимней дороги всё же преобладает.

– Хватит, – отвечает Иван. – Только трос нужен.

Я стараюсь особо не нервничать, но из машины выхожу быстро и, найдя трос, мы цепляем его к снегоходу. Я наблюдаю за Иваном, пока всё подцепляю. Никаких лишних движений. Он делает всё так быстро и уверенно, даже и не скажешь, что пацан ещё подросток.

Сажусь за руль и, внимательно наблюдая в боковые зеркала, начинаю подгазовывать. Не проходит и пяти минут, как я выезжаю из сугроба.

Я вздыхаю облегченно, и невероятная усталость наваливается одним махом. Улыбаюсь маме и выхожу, чтобы забрать трос.

– Спасибо, – говорю уже спокойнее, забрав скрученный трос из рук парня.

– Не за что, – отвечает, как будто так и надо. – У нас не принято бросать людей на дороге.

– Благодарность ни принимать, ни выражать не можешь, – хмыкаю я, но вспомнив одну деталь, решаю спросить. – А до Перемежного далеко?

– Километра три осталось, – отвечает и сощуривается. – А вы к кому туда?

– С чего ты взял, что мы к кому-то туда? Может, мы оттуда, – хмыкаю я.

– Вы не оттуда, – тоже хмыкает он, полностью копируя мою манеру. Вот же мелочь! – Я оттуда. – А теперь начинаю хмуриться я. – И всех там знаю. Так к кому?

– Местный защитник? – улыбаюсь.

– Нет. Просто сознательный сосед. – И стоит напротив, будто сможет не пустить меня дальше.

– К бабе Паше мы едем. Карелиной. Знаешь такую? – решаю ответить я, а то, не ровён час, и правда под колёса что-нибудь кинет.

– Ха, как же не знать? – отвечает он уже веселее. – Ну поехали, проведу вас, чтобы вы не влетели в очередной сугроб.

И быстро отбегая, он садится на снегоход, где второй парень уже, наверное, околел. Мороз начинал забирать.

– Вот же… – Я разворачиваюсь и, сев в машину, трогаюсь за Иваном.

– О чём говорил с мальчиком? – аккуратно спрашивает мама.

– Если ты хочешь узнать, ругал я его или нет, то нет, – отвечаю я улыбаясь, а сам не могу понять, почему так радуюсь. – Этот парень сам кого хочешь отругает и на место поставит.

– Ты знаешь, сынок, он мне так тебя в детстве напомнил, – тихо говорит мама, а я слышу грусть в её голосе.

– Ты чего? – весело спрашиваю я. – Да я таким и близко не был. А ты представляешь, он тоже из Перемежного. И бабу Пашу нашу знает. Как раз и предложил проводить к её дому.

– Ой, как замечательно! – уже бодро отвечает мама. – Но этот мальчик всё равно очень мне тебя напомнил.

– Иваном зовут, – добавляю, не переставая улыбаться.

– Красивое имя. Как деда твоего прям.

– Ага.

Мы оба замолкаем с мамой. Не знаю как она, но мне сейчас вдруг становится очень интересно посмотреть на отца и мать этого парня. Даже если учесть, что он живёт в глухой деревне, мозги у него работают неплохо: вон как умело собрал снегоход.

Погрузившись в свои мысли, я не замечаю, как мы заехали в небольшую деревню.

Надпись на знаке поистёрлась, и особо не прочтёшь, что там написано. Кое-где уже даже свет горит в окнах.

– Здесь что, только одна улица? – спрашиваю сам у себя, но слыша смешок мамы, усмехаюсь.

– Ты, сынок, слишком долго живёшь в городе. Хотя баба Паша при последнем разговоре упоминала, что у них здесь целых две улицы, просто разделены они небольшим пролеском. – Мама говорит, а я вижу на её лице такую спокойную улыбку, что сам успокаиваюсь. Может, и правда нужно было её раньше привезти сюда. Здесь она хоть улыбаться начнёт.

Снегоход Ивана останавливается. Парень вскакивает с него, жмёт руку другу и указывает тому в противоположную сторону. Сам же поворачивается ко мне и кивает на дом, огороженный метровым штакетником. В сумерках особо не рассмотришь всё, но территория огромная. Вот только проблема – не чищено. Ладно разберёмся.

– Приехали, мам, – говорю я улыбаясь и, выйдя из машины, помогаю и ей выбраться.

Мы подходим к калитке, где стоит Иван и ждёт нас. Провожать, что ли, будет? Я уже собираюсь задать ему этот вопрос, как дверь в доме резко открывается, и из него вылетает низенькая щупленькая старушка в огромных валенках и, закутывая на себе огромный серый платок, кричит:

– Ой, спаситя-помогитя! Паша помярла. Ой, люди добрые!

Иван дёргается к бегущей бабушке, но тут открывается окно, и в него наполовину вываливается вторая старушка, которая начинает хохотать на всю округу.

– Глашка, ты чаво? Совсем дурная? Шутку опять проглядела.

– Тьфу, – зло выплёвывает старушка, что выбежала на улицу, резко останавливаясь. – Дура старая. Всё. Больша не пряду к тебе. Сама пей свою наливку, а я к Маньке ходить буду.

– Ну, Глашка, – не переставая хохотать, выходит на улицу старушка.

– Не Глашкай мне, карга старая. – Она поворачивается к Ивану и строго говорит: – Поди, унучик, забери вещи мои у этой мымры. Я больша с ней не вожуся. – И гордо выходит с калитки, даже не замечая нас.

– Да, бабуль, – улыбается Иван и идёт к дому. – Привет, баб Паш.

– Привет, Ванюша. А это кто там с тобой? – Наконец-то и нас замечают.

А я думаю: может, ну их эти каникулы, и домой уехать?

– А это к тебе приехали. Из города.

– Тёть Паш, – тихо начинает мама. – Это я, Маринка.