Все имена и события вымышленные и являются плодом фантазии автора.

Рs: при написании книги ни одно живое существо не пострадало и продолжает жить в мире фантазий.

Часть 1

Я устало присела на ступеньки и, прикрыв глаза, подставила лицо летнему освежающему ветру. На часах четыре двадцать утра – я люблю это время суток, когда природа отдыхает от изнывающей жары, а асфальт не плавится под ногами, испаряя пары смолы и химикатов.

Город еще спит. Листочки на деревьях еле колышутся от ленивого ветерка, наслаждаясь утренней прохладой. А ветер, как будто, не решаясь прервать их сон, носится наверху, взлохмачивая верхушки сонных деревьев. Пройдет еще несколько часов и город оживет. Смешаются запахи от кафешек и фыркающих, дымящихся машин, гомон спешащих людей на работу, капризничающие дети, сонные от сна.

И закрутит людей новый день проблемами и заботами, радостными событиями, счастливыми улыбками и слезами разочарования.

– Ну что, Рита, молодцы мы с тобой? – на крыльцо усталой походкой вышел Игорь Семёнович, присаживаясь рядом.

– Молодцы, Семёныч! – ответила я, поворачивая голову в его сторону.

Худощавый, седовласый мужчина в белом халате присел рядом, на секунду закрыл глаза и шумно вдохнул чистый утренний воздух, подняв лицо вверх. Мужчина, севший рядом, был среднего роста с поджарым сухощавым телом. Лицо, притягивающее взгляд – живые карие глаза, с интересом смотревшие на мир, в уголках глаз к вискам разбегается сеточка морщинок, в народе именуемые «гусиными лапками». Сейчас эти, чуть прикрытые глаза устало смотрели в темное небо.

– Как думаешь, выкарабкается?

– Выживет. Пёс молодой, ресурсы в организме имеются. А там и в хорошие руки пристроим!

– Вот золотые у тебя руки, Рита! – произнес Семёныч, выпрямив ноги, слегка поморщился и потер правую коленку.

– Ваша школа Игорь Семенович! – сказала я, пожав плечами.

Он тихо хмыкнул, положил ладонь на мою правую руку, слегка сжав. Я прислонила голову к его плечу. Так и сидели молча, наслаждаясь тишиной и утренней прохладой.

А то, что все умею, это благодаря Игорю Семеновичу, именуемым среди коллег Семёнычем, это правда. Меня, тогда еще юную студентку, приметил на практике лучший ветеринар города.

– Толк будет – сказал он, внимательно присматриваясь ко мне, тогда к еще юной студентке и делавшей первые шаги в практикующей ветеринарии.

По его протекции меня взяли в ветеринарную клинику, и обучение продолжилось в «боевых условиях». Игорь Семёнович спокойным голосом подсказывал, указывал на ошибки. Свой опыт, нажитый за долгие годы, передавал мне. Уже несколько лет мы работали в паре на дежурствах, и за это время навыки отточились, взаимное уважение возросло многократно. Не обошлось, конечно, без злословия. Ну, а как без этого. Людям ведь только дай языки почесать. Семёнович относился к ним с легкой иронией, с ухмылкой на лице.

Иногда я ловила на себе его взгляд. То задумчивый – будто примеряющий на себя роль отца взрослой дочери, то горделивый – как отец может гордиться своим ребенком.

В душе я, наверно, понимала, что заменила ему его единственную погибшую дочь.

* * *

В то время, красавица Поля со своим женихом поехали кататься на лыжах в горы. Первое время отзванивалась родителям, сообщая, что все хорошо. А потом связь оборвалась. Родители в тревоге пытались дозвониться до дочери, успокаивая себя, что молодые забылись, купаясь в своих чувствах, потеряли телефон, в конце концов. А потом пришло страшное известие – сошла лавина. Игорь Семёнович вылетел на место. Как говорят местные старожилы, здесь лавины отродясь не было. Но так сошлись звезды.

Лавина сжирала все, что встречала на своем пути, на котором оказались и Поля с женихом. Лавина закончила свой путь на глубине ущелья, насытившись до отвала.

Тела́ так и не нашли. Поначалу Игорь Семёнович, в отчаянии, метался по гостиницам, надеясь, что молодых не было в тот страшный момент на горе́, что они каким-то чудом уцелели, что проспали, в конце концов. Чудо не произошло, хозяйка гостиницы подтвердила, что видела, как дети поднимались в свой последний смертельный путь.

Семёныч присоединился к спасательному отряду, был готов своими руками откапывать тонны снега, когда пришла другая весть – жена в больнице.

Сердце женщины не выдержало – все мысли о единственной дочери, кровинушки, её радости, которую она больше никогда не увидит. Которая, не ворвется шумно в комнату, не обнимет за шею, не заглянет карими глазками доверчиво в лицо.

Игорь Семёнович в смятении бросился в обратный путь. Успел как раз к похоронам.

Так лавина приняла ещё одну жертву.

– Хоть одну похоронил, будет к кому на могилку ходить – тихим шепотом говорили соседи.

А голова некогда жгучего брюнета и красавца балагура, покрылась белой снежной шапкой, как на той снежной вершине, исковеркавшую его счастливую жизнь.

* * *

А для меня он стал той силой, что мой отец мог бы дать мне – каменная стена, дарующая ощущение незримой надёжности и защиты.

Своего отца я никогда не видела, впрочем, как и мать. Я выросла в детском доме.

Себя я помню примерно с двух лет, добрые глаза мамы Евы и ее протянутые ко мне руки.

Евангелина Тимофеевна, пройдя весь путь от нянечки, упорно карабкалась вверх по должностной лестнице, пока не достигла её вершины. Ныне Евангелина Тимофеевна, а для всех детей мама Ева, директор детского дома. Должна отметить, что уникальность его в том, что детей по достижению определенного возраста, не переводили в другие дома для дальнейшего образования.

Мама Ева всегда была рядом. По вечерам рассказывала сказки, расчесывала волосы и плела косы. А я льнула к ней как ласковый котёнок, получая от нее энергию тепла и нежности.

Через год после меня появился пятилетний Роман. Сведенные хмурящиеся бровки, настороженный взгляд маленького волчонка, а черные как смоль волосы торчали в разные стороны, будто оповещая окружающий мир, что намерен защищаться. Ромка был смуглый и как говорят «копченый» как цыганёнок. Поэтому неудивительно, что к нему прицепилось прозвище Цыган. С молчаливого одобрения мамы Евы, Ромка взял меня под свою мальчишескую опеку.

Мама Ева периодически уезжала по делам, а когда возвращалась, я ловила на себе её пристальный, изучающий взгляд.

А еще некоторое время спустя, теплым летним утром, мама Ева привела за руку маленькое хрупкое создание, в синем потрёпанном платье с зелеными глазами и коротко стриженными волосами грязно-серого цвета.

Мама Ева подтолкнула её в нашу с Ромкой сторону и кивнула головой. Четырехлетняя Алина смотрела на всех настороженным взглядом и молчала. Время шло, а она молчит. Молчала даже, когда местная детвора попала в нее камнем. Алина стояла молча, крепко сжав глаза, из которых ручьём текли слезы, а со лба тонкой струйкой стекала алая кровь.

Все подумали, что она нема́я. Возили по врачам, проводили всевозможные обследования. Разрешилось все, когда Ромка сцепился с местной шпаной. Ожесточенный кулачный бой пацанов был прерван визгом Альки.

Она неслась по улице с длинной сучковатой палкой в руках наперевес. В коротких черных штанишках и желтой футболке не по размеру, которая на бегу так и норовила оголить тоненькое плечико.

Алька, на бегу́, вскидывала руки вместе с палкой, поправляя футболку на место. А серые короткие волосики торчали в разные стороны, подрагивая при беге.

– Убьююююю! Не трооооожь!

От этой картины замерли с открытыми ртами все участники потасовки. Замер с открытой пастью даже уличный пёс Пират. Его правое драное ухо подрагивало в недоумении, а единственный глаз был широко открыт, недоверчиво разглядывая пигалицу и оценивая степень риска для его, собачей жизни.

Огребли тогда все. Алька с остервенением махала палкой, била всех, кто под руку попадался. Догоняла и била. Даже Ромке разок перепало, там разве разберешь, где чья спина. И только когда палка переломилась об спину местного шалопая, Алина бросила её, закрыла лицо руками и горько заплакала. Ревела долго, до икоты. Так ее Ромка и привел: всхлипывающую, икающую, с размазанной грязью на лице. А мама Ева вздохнула облегченно – не нема́я слава богу, а то, что плачет – это даже полезно. Гладила Альку по голове и приговаривала тихим голосом:

– Поплачь деточка. Слёзы душу очищают, это ж сколько в тебе накопилось, молчала столько времени. Все будет хорошо. А ты еще поплачь, А́люшка. Сколько нужно, столько и плачь.

Так Алька, опять же с молчаливого одобрения мамы Евы, была принята в нашу компанию.

Дети прибывали и убывали из детдома, у кого-то находились дальние родственники, сделавшие выбор принять сиротинушек в лоно семьи. Кого-то усыновляли. Только наша «троица» пребывала в прежнем составе.

Ох, сколько было порванных колготок и штанов, не единожды разбитые коленки. Одни наши проделки чего стоили! Сколько раз нас приводили к маме Еве – разбирайтесь, мол, сами с «вашей» троицей.

И чем старше мы становились, тем изощреннее была наша месть местным.

* * *

Стояло удушливое жаркое лето, уже отцвели первые цветочки на деревья и на них начали появляться первые ранние плоды. Еще маленькие кислые яблочки казались нам самыми вкусными плодами на земле, а уж добытые в чужом саду в неравной схватке с дедом Степаном, добыча ощущалась призом. В тот вечер Ромке попало клюкой по ноге, он прихрамывал несколько дней, и мы затаились. А потом решили «мстить». Несколько дней пробирались в нашу столовую – святую святых повара Нины, шаря по её запасам и уносили в карманах дрожжи.

Дождались, когда стихнет поселок и пробрались к дому деда Степана. На «дело» отправили меня, на участке бегала злая собака, с которой справиться могла только я. Потискав Шарика и чмокнув его в мокрый нос, пригнувшись, добежала до туалета и сбросила в отхожее место все имеющиеся дрожжи.

Несколько дней была тишина, мы уже начали сомневаться, что месть удалась. А потом, как говорится, г…о поперло. «Оно» вспенивающей массой перелило через край уличного туалета и норовило накрыть грядки в огороде, а «чарующий» запах распространился на всю улицу.

Мы упали на траву от смеха, прикрыв носы футболками.

А еще через несколько лет местная разбитна́я деваха, уже познавшая страсть, больно ранила Ромкино самолюбие. Мы проходили мимо местного клуба, где собралась молодежь. Нас, детдомовцев, ясное дело туда не пускали. Так эта девица, решившись покрасоваться перед толпой, высказала сомнения о Ромкиной мужской состоятельности, так сказать, а толпа радостно подхватила смех.

Детская обида охватила нас всех. Ромка молча сжал челюсти, против толпы ведь не попрёшь.

В клубе полы были устланы досками, чем мы и воспользовались. Необходимо было достать красный молотый перец. Перец из столовой, ссыпанный в кулёчек, собирался в пакетики, а наши повара не переставали удивляться, куда это он все время девается из припасов и столов.

Осуществление плана на себя взяла Алька. Пробравшись через небольшое окно клуба, рассыпала по полу весь красный перец. И мы стали ждать. Вечером молодежь, после работ на полях и огородах, принявшая на грудь горячительные напитки, потянулась к клубу. Музыка, веселье и танцы до упаду. Перец, перемешиваясь с пылью, медленно поднимался от подолов летящих юбок в танце и энергичного отплясывания нетрезвой молодежи, и оседал на открытых участках тела. Прямо под подо́лы и оседал… А что происходит после танцев у нетрезвой молодежи? Правильно. Ищут большой и чистой любви и…

Чесались все. Шум поднялся знатный! И выяснение отношений кто с кем спал, и оскорбления личностей и даже мордобой. А потом обследование у венеролога всей молодежи.

Месть удалась…

И не все так радужно было в нашей жизни. Были и слезы украдкой в подушку. Обиды и разочарования. Эх.

Ох, что-то меня воспоминания завели в далекое детство. О чем это я? Ах, да.

Я работаю в круглосуточной ветеринарной клинике, именуемой «Добро». Двухэтажное здание располагалось в глубине городского парка, окруженного деревьями. Не обременёнными соседями, у нас была возможность выгуливать своих больных подопечных на отведенной нам территории.

Раньше ветеринарная больница финансировалась из скудного бюджета города, а когда источник финансирования иссяк из-за очередного кризиса в стране, пришлось искать спонсоров и меценатов. Но времена меняются, оскудела рука спонсора и встал вопрос о закрытии единственной в городе ветеринарной больницы.

Вот тогда начались скитания нашего руководства. Прошениями забрасывали чиновников, до хрипоты в голосе спорили с администрацией города, в спорах забрызгивая слюной очередные талмуды документов и тряся бумагами перед равнодушными чинушами, просили отдать здание в частные руки. Выстояли, выгрызли из загребущих потных ручонок администрации города здание, давно требующее ремонта. Тогда и Игорь Семёнович подсуетился, что-то продал и сделался совладельцем, теперь уже ветеринарной клиники.

Ремонтировали своими силами, по выходным собирались сотрудники и энтузиасты и шкурили, шпаклевали, красили. Рядовые сотрудники не роптали, а вставали плечом к плечу. У многих были дети, устроиться на работу с ветеринарным образованием в нашем городе было негде, а здесь мигала призрачная надежда, что все будет хорошо и зарплата, хоть небольшая, но будет. Вот и красили, мели, клеили.

Потихоньку дела налаживались. Клиника обрастала новой клиентурой, жители побогаче следили за новомодными тенденциями и заводили экзотических животных. Владельцы элитных пород кичились друг перед другом дорогостоящими грумингами и хендлингами, выкладывая при этом суммы с нолями, пополняя текущий счет нашей клиники.

Оборудование было закуплено, расходного материала хватало в достатке, поэтому мы могли себе позволить оказывать бесплатную помощь бездомным животным, попавшим «в трудную жизненную ситуацию». Вот и несли жители нескончаемым потоком травмированных, ушибленных, раненых.

Вот и вчера, не успели погаснуть свет уличных фонарей, к ограде подъехала неприметная машина. Водитель тяжелой поступью поднялся на крыльцо, держа в руках замотанный в старую потертую куртку животное.

– Эта, здеся, что ли больничка для животных? – И, получив положительный ответ, прошёл в помещение.

– Ехал, значит по дороге. Глядь, ползет что-то. Вышел, смотрю собака по обочине ползет. Ну, я в охапку и к вам.

– Ну и правильно! Ну и молодец! Это же по-человечески, да? – Ровным спокойным голосом сказал Семёныч.

– Проехал бы мимо – совесть бы мучила, ну или не мучила! – продолжал Семенович, рассматривая жертву очередного дорожно-транспортного происшествия.

Рыжий небольшой пес лежал на столе, поскуливая. Грязные бока шумно вздымались в такт обрывистому дыханию. В карих глазах плескалась боль, а из левого окровавленного бедра торчал осколок кости.

Водитель облегченно выдохнул. Ну, это вот как раз и понятно. Куда бы он дел эту собаку, если б не мы? Домой не повезёт, травмированная собака никому не нужна. Расходов и нервотрёпки много. Положил бы где-нибудь возле той же обочины и поехал дальше.

– Работаем, Рита – сказал Игорь Семенович.

* * *

Я потянулась всем телом, ощущая уставшие мышцы.

В приоткрытую дверь выглянула миниатюрная шатенка Таня:

– Чай, кофе?

– И потанцуем! – утвердительной махнул головой Семеныч.

– Ох, девки! Вам бы дома по ночам сидеть, да личную жизнь устраивать.

– Ага – сказала я с улыбкой.

– Таня, во сколько порядочная девушка должна ложиться в постель? – спросила я Таню, повернув голову.

– В восемь – с такой же улыбкой сказала она.

– Чтобы уже в десять быть дома – закончили мы со смехом.

– Вот заразы симпатичные! – улыбаясь сказал Семеныч, поднимаясь со ступенек.

В восемь утра дверь распахнулась и в кабинет влетела наш бухгалтер Мария Васильевна. Полная кареглазая брюнетка, с мелкими кудряшками на голове, имела неосторожность любить носить балахоны-разлетайки. От того её фигура казалась еще доро́дней.

– Ну что, бригада «Ух» работает до двух?

– До четырёх, Марь Васильевна – ответила я.

Мария Васильевна укоризненно покачала головой.

– Марго, по пути домой завезете документы в администрацию? Сегодня последний день, а я ничегошеньки не успеваю.

Я поморщилась. Ну не люблю я, когда меня так называют.

– Конечно, Мария Васильевна. После приема завезу. И с чистой совестью в отпуск! – я радостно улыбнулась.

– Счастливая – сказала Мария Васильевна и побежала переодеваться.

– Ты не забыла про мой юбилей? – Игорь Семёнович снял белый халат, заменяя его свежим. – Уже 60 – с тоской и какой-то не затаённой грустью в голосе сказал он.

Я взмахнула руками:

– Не УЖЕ, а ЕЩЁ! Что за настроение, честное слово!

Я вскочила, подняла одну руку наверх и продекларировала на французский манер, коверкая «р» и растягивая гласные:

– Есть у метких францууузов золотые слова:

 
«Если б молодость знала. Если б старость могла
Но бывает участок в середине пути
Когда сила и опыт могут рядом идти.
Этот возраст счастливый сочетает в себе
Два коротеньких слова: «ещё» и «уже»…»
 

Семёныч заинтересовано поддался вперед и ждал продолжения.

Я подняла две руки вверх:

– Кина больше не будет. Все остальное на юбилее.

Семеныч весело спросил:

– А споешь?

– Обижаете, честное слово. Когда это я вам не пела?! – притворно надула губы я.

– Обязательно! Сначала стоя, потом сидя, а когда под стол полягут юбилейные товарищи – даже оттуда мурлыкну пару песен.

Семеныч ударил ладошками по коленям:

– Вот это по-нашему! Эх, жизнь продолжается!

В кармане тихонько запел сотовый телефон, звонил Кирилл:

– Привет. Когда освободишься?

– Привет. Я еще на работе, у меня прием. Потом документы нужно будет завезти.

– Тогда до вечера? – и, получив мой утвердительный ответ, попрощался.

Семёныч, догадавшись кто звонит, отвернулся.

– Значит в отпуск на море? С Кириллом? – поморщившись, спросил он.

– Да нормальный он парень. И чего он вам не нравится? Не понимаю.

Семеныч проникновенно приложил левую ладонь себе на грудь и сказал задумчиво:

– Так-то парень неплохой, только…

Я со смехом замахнулась в него салфеткой.

С Кириллом мы познакомились год назад на дне рождении общих знакомых. Море обаяния, чуточку харизмы, ну и внешность не подкачала. Конечно, я замечала некоторое бахвальство и самолюбование, но старалась не обращать на это внимание. Ну не бывает идеальных парней, не бывает. Со мной Кирилл был вежливым и внимательным, и я решила ответить на его ухаживания. Страсти уже улеглись и наши отношения стали уютными и доверчивыми. Мы уже обменялись ключами от своих квартир и у меня не вызывал отрицательных эмоций тот факт, что он в любое время мог забежать в мою квартиру пообедать или просто оставить покупки для совместного ужина.

В коридоре уже была очередь из четвероногих пациентов и их хозяев.

Входя в приемную, я раскинула руки в разные стороны:

– Тайсон, красавчик мой, иди я тебя потискаю.

Здоровый ротвейлер, радостно повизгивая, бросился мне навстречу, открыв свою пасть и вывалив свой мокрый язык. Облизал мне лицо и с чувством выполненного долга вернулся к своей хозяйке.

В смотровом кабинете, осмотрела заднюю ногу собаки, сняла швы, обработала антисептиком. Тайсон благодарно лизнул меня в нос.

Его хозяйка покачала головой:

– Вот прям удивляюсь я, Риточка. Ведь зверюга такая, что люди боятся во двор заходить. Он ведь даже мне лишний раз не дает себя погладить. А к вам льнет как котенок, ей Богу.

– Все очень просто – сказала я с улыбкой.

– Нет у животных таких понятий как «плохой» или «хороший» человек. Это люди сами себе придумали. У них есть природный инстинкт, они чувствуют людей и отражают их настроение. Подойдите к собаке с ненавистью – к вам вернется ненависть. А подойдите с добром и любовью – и вернется любовь. Если люди – это отражение нашего мира, то животные – отражение людей.

Закончив прием, переоделась и подошла к зеркалу. Мы смотрели друг на друга – я, отраженная в зеркале и зеркало, отражающее меня.