«ТОЛПА ОДИНОЧЕСТВА»

«Иду я, объятый тоской безотрадной;

Ни звука, ни света… везде тишина,

Грусть сердце сосет и язвит беспощадно,

И грудь моя ноет, сомненья полна.

Ночь черною тучей висит надо мною

И ум мой пугает своей темнотою;

Мне страшно дорогой идти одному;

Я щупаю землю и, взор напрягая,

Смотрю: не блестит ли звезда золотая, -

Но вижу одну безотрадную тьму.

Как путник в степи необъятной, безводной

Страдает и жаждет источник найти,

Я жажду найти огонек путеводный

На этом пустынном и трудном пути».

Суриков И.З.

Наше время – мирное время. Войны, революции, неизлечимые болезни – все это осталось за гранью нашей реальности. Частная собственность, свобода слова, право выбора государственной власти даровали нам ощущение свободы, ощущение собственной значимости. У нас не осталось проблем. Наступила утопия. Время идеального государства.

Политика управляет умами, вынося на поверхность вывернутые наизнанку события, и человек оказывается в зоне конформизма, порой даже не вникая в суть происходящего. Некоторые напротив проявляют агрессию, но институт власти подавляет и устраняет вредную для государства опухоль.

Человек остался в неведении от происходящего. На экранах телевизоров войны в Сирии, Египте, тайная политика США против других государств, но наше государство идеально и в нем, кажется, царит гармония. Не правда ли?

Но речь вовсе не о власти. Речь о человеке. Человек стал ведомым властью. Боязнь нищеты, страсть к деньгам и роскоши вытравили из него все живое, и он забыл о взаимопонимании, помощи, прощении. В своих стремлениях он оказался одиноким, одиноким среди таких же одиноких людей. Быть может, это девятый грех человечества?

I

Я сидела у окна и смотрела, как с хмурого серого неба падал снег. Он ложился на нетронутую поверхность и укрывал белоснежным покрывалом деревья, дороги, крыши домов и все, что оказалось в его власти под открытым небом. Все, казалось, замерло в своем движении, на улице не было ни души, и это таило ощущение утраты чего-то важного.

В квартире отключили электричество, и когда на улице стало темнеть, комната погрузилась во мрак. Мой покой нарушало лишь тиканье настенных часов, и, обернувшись, я увидела, что было почти девять вечера.

Зазвонил телефон. Я знала, что он зазвонит. Сейчас мне казалось, что весь день я именно этого и ждала, но верить этому не хотела.

– Привет…– произнес тихий мужской голос – чем ты занимаешься?

– Мне на секунду показалось, что ты уже не позвонишь…– ответила я.

– Как я мог не позвонить?! – спросил он, удивляясь – мы сегодня встретимся?

– Ну конечно. Я ведь и дня не выдержу без бесед с тобой! – сказала я, и почувствовала, как легко стало на душе.

– Я к десяти подъеду? Удобно?

– Да. – ответила я и повесила трубку.

Это был Дима. Мой лучший друг. Когда я поступила в медицинский институт в Санкт-Петербурге, мне пришлось уехать из Архангельска и самой приспосабливаться к жизни в большом городе. В институте со мной мало кто общался, и я стала белым пятном, портящим картину сплоченного коллектива. Единственным утешением стала моя соседка по съемной квартире. Мы познакомились еще в поезде, и оказалось, что она тоже ехала сдавать документы, правда в другой вуз. Мы решили вместе снимать квартиру.

Несколько недель спустя, к нам перевелся студент с факультета педиатрии. Лечебное дело открывало для него более широкие возможности для будущей деятельности, тем более его отец имел связи в этой сфере и был владельцем сети аптек и нескольких фармацевтических лабораторий.

Мы познакомились, когда ждали преподавателя, стоя у двери аудитории. Я стояла одна, вдали от столпившихся студентов. Он почему-то сразу подошел ко мне. Я перечитывала лекцию, а мой взгляд был устремлен в тетрадь, когда я услышала, как мне задают вопрос. Я вздрогнула от неожиданности и увидела перед собой парня в рваных джинсах, толстовке и рюкзаком на плече.

– Что простите? – промямлила я – я просто не слышала…вы ко мне обращались?

– Я спрашиваю это сто пятьдесят первый кабинет? – спросил он еще раз, указывая на дверь без номера и столпившихся рядом студентов.

– Да, это сто пятьдесят первый кабинет – ответила я и стала судорожно поправлять волосы.

– Меня кстати Дима зовут. – сказал он.

– Хорошо…– сказала я и убрала лекции в сумку.

Он посмотрел на меня странным взглядом и сказал, усмехаясь:

– Вообще-то, данное утверждение требует, что твой собеседник сообщит тебе и свое имя тоже.

–Аня. Меня зовут Аня.

–Очень приятно Аня.

Я вспоминала этот момент, стоя в темной комнате у телефона. Прошло пять лет с тех пор, но казалось, что мы знаем друг друга целую вечность. Мы стали не только верными друзьями, но и нашли друг в друге начало самих себя. Мы говорил обо всем, что только может быть на свете. Иногда мы подолгу просиживали в парке, ища в темном небе созвездия, иногда часами сидели в баре, рассказывая фантастические истории о дальних путешествиях, Симбаде-мореходе, о затерянных кораблях и пропавших моряках. Иногда мы обсуждали проблемы людей, судьбу литературных героев и многое другое. Помню, как в нашем воображении воскрес Остап Бендер, и мы придумали оригинальную концовку книги. Остап Бендер и Ипполит Матвеевич все же нашли сокровища Петуховой, но Ипполит Матвеевич, одержимый манией сверхприбыльного проекта, убил Остапа Бендера и инвестировал деньги, от продажи сокровищ, на покупку акций нефтяного конгломерата, которые, в последствии, упали в цене. В итоге Ипполит Матвеевич повесился. Мы так были увлечены нашими мыслями, что обратили на себя внимание полицейского, проезжавшего мимо, когда шли на красный свет. По иронии судьбы, наши паспорта оказались дома, и целую ночь, мы просидели в изоляторе для несовершеннолетних, хотя нам тогда было по двадцать лет.

Порой казалось, что Дима единственный родной человек в моей жизни. Мама изредка звонила мне, расспрашивала о моих делах, но по ее голосу было понятно, что она лишь утешает свою совесть. В итоге она совсем перестала мне звонить, а потом перестала посылать и деньги. Я стала работать официанткой. Дима был обеспокоен, ведь учеба в медицинском институте требовала больше времени, нежели любая другая специальность. Дима предложил финансовую помощь, но я отказалась. В итоге он тоже устроился официантом в то же самое кафе и таким же графиком работы. Я долго упрекала его за это, говорила, что его возможности позволяют ему не работать, а учится, но это было бесполезно.

В десять часов я спустилась по лестнице и вышла из подъезда. Снегопад, оставивший после себя непроходимые сугробы, прекратился. На улице стояла приятная морозная свежесть. Димина машина была уже у моего дома, и он, заметив меня, замахал руками, завлекая во внутрь. Я быстро села в машину. Почти целую минуту мы смотрели друг на друга, а потом стали громко смеяться.

– Тебе, как врачу психиатру, пора бы знать, что заторможенность в понимании происходящей действительности – причина слабоумия – начал говорить Дима.

– Такому пациенту требуется срочная госпитализация? – спросила я, задыхаясь от смеха.

– Ну конечно! Здесь не только заторможенность в развитии, здесь, ко всему прочему, неадекватная реакция на происходящие события – смех без причины.

– Значит ты – сумасшедший. – сказала я.

–Нет, нет, нет! Ты себя тоже не исключай! – ответил он и посмотрел мне в глаза. Затем его улыбка медленно сползла с лица. Он держался за руль и его неподвижный взгляд говорил о беспокойстве. – мне нужно тебе кое-что сказать…

– Говори…– ответила я.

–Поехали на дворцовую набережную? – спросил он оживившись.

–Вперед капитан. – ответила я.

Он выжал сцепление, переключился на первую передачу и тронувшись мы двинулись на встречу ночному городу.

***

Мы оставили машину у главного входа на Дворцовую площадь, пересекли ее и вышли к Неве.

Какое-то время мы шли молча, но никто из нас не чувствовал вины за отсутствие слов. Это было приятное молчание, и неловкости здесь места не было.

– Думаешь, одиночество убивает людей? – спросил Дима и остановился, вглядываясь вдаль мерцающих огней на другом берегу Невы.

– Не знаю. Надеюсь, мне не придется искать ответ на этот вопрос – ответила я.

– Помнишь у Ремарка «Три товарища»?

– Конечно.

– Как жаль, что никогда не прочтешь продолжения. Мне бы очень хотелось знать, как Роберт справился, когда Пат ушла…

– Он видел десятки смертей.

– Но ведь это смерть в отсутствии войны. Это другое…– сказал Дима и, обхватив шею руками, устремил свой взгляд в темную бездну реки.

– Не в этом вовсе суть…– немного помедлив, ответила я.

– А в чем же?

– Он не был одинок. Этот роман не только о любви, понимаешь? Ведь, несмотря на тяжелые потрясения в жизни, у Роберта остался Кестер, его верный товарищ, а между ними было самое главное – понимание. А понимать, значит не быть одиноким.

– А между нами есть понимание? – неожиданно для меня спросил Дима.

Я не узнавала своего друга. Его лицо приобрело незнакомые мне черты, а в словах не было ни капли иронии.

Я замешкалась, но нужные слова сами пришли мне в голову.

– Я думаю, что да…иначе, я бы знала ответ на твой первый вопрос.

Он посмотрел на меня с горечью в глазах, как-будто узнал самую дорогую, но одновременно самую недоступную для него правду.

– Я думаю, когда люди теряют друг друга, не по причине смерти, а по причине неких обстоятельств, это равнозначно ей – говорил Дима.

– Даже хуже – продолжила я – ведь ты идешь на поводу этих обстоятельств…они не ставят точку, в отличие от смерти, а ты все равно идешь…

– Я должен уехать – перебил меня Дима.

Мое дыхание замерло.

– Я должен уехать – повторил он со вздохом – отец договорился на счет моей интернатуры в Бостоне. Там отличная клиника, опытные хирурги. Вот такие обстоятельства. Я знал об этом, но боялся сказать, ведь ты останешься здесь одна…

Я не знала, что сказать. В горле застрял ком, мне стало не по себе. Однажды, на выставке репродукций Ван Гога, я увидела картину «Звездная ночь над Роной». Сегодняшний вечер напомнил мне эту картину, но, как и тогда, мне стало жутко. Казалось, этой ночи не было предела, казалось, в ней тонут воспоминания и время, и ты сам оказывался потерянным в ее бесконечных просторах.

– Это весомые обстоятельства…– все слова, которые я смогла найти.

– Но ведь ты сама говорила, что мы идем на поводу обстоятельств! Значит, их нужно обойти…

– Для кого?

– Для тебя.

Возникла пауза.

– Это смешно. Я не значу так много, чтобы выкидывать такой шанс. Остаются по причине родственных связей, любви, в конце концов, но не по причине дружбы…Боже, твой алармистский подход меня пугает – смеясь, ответила я, пытаясь снять напряженность, повисшую в воздухе – такому событию нужно радоваться. Неужели ты ждал от меня другого ответа?

– При чем тут родственные связи? Любовь? Любовь может обойтись без взаимности, но дружба никогда…

– Омар Хайям?

Дима усмехнулся.

– По-моему, причина взаимного понимания между людьми важнее, чем жалкие ужимки любви, которые мы привыкли обоготворять. Мы думаем, что любовь – целое двух составляющих, но разве это так? Физическое всегда вытисняет идеал, который скрупулезно собираешь по мелким частицам. Это как история, которую приходится переосмысливать с каждым новым открытием, с каждой новой раскопкой…и все что мы знали раньше, уже проявляется нам в другом свете…идеал – это то, чего не достичь, но именно это заставляет нас двигаться…

– Зачем столько философии? – осмелилась спросить я – нужно жить проще, стоит ли то, чего не изменишь стольких дум? Завтра будет завтра, а сегодня еще сегодня.

«Боюсь, что в этот мир мы вновь не попадем,

И там своих друзей – за гробом – не найдем.

Давайте ж пировать в сей миг, пока мы живы.

Быть может, миг пройдет – мы все на век уйдем»

– Омар Хайям? – спросил Дима.

Я не ответила.

Мы еще долго гуляли, катались на машине по ночному городу, и в итоге встретили рассвет на Финском заливе с бутылкой вина. Это был один из лучших дней, который так быстро закончился. Я не стала показывать своего подавленного настроения, не хотела, чтобы он уезжал с чувством вины, но все это время я ощущала приближение серых дней, которые мне предстоит провести в толпе одиночества.

II

Июнь наступил нежданно. Теперь дождливые серые дни стали чередоваться с солнечными часами наступающего лета, и это заставляло снова жить.

После отъезда Димы прошло четыре месяца, но я, полностью погрузившись в учебу, смогла отвлечься от мыслей своего странного существования.

Как-то после лекций я подошла в деканат лечебного факультета, чтобы узнать предложения о работе в интернатуре. Я прошла по пустующему коридору, стены которого были свежевыкрашенны светло зеленой краской и, остановившись у двери деканата, постучала. Никто не ответил, секретаря не было на месте. Я прошла к двери кабинета декана, постучалась, и, услышав, долгожданное «войдите» зашла в светлую обитель вершителя судеб. Мне не нравилось здесь бывать. Наш декан была женщина с принципами, и могла устроить в очень престижное место, за коробку конфет или несколько любезностей, сказанных в ее адрес. Слухов о деньгах в конверте, конечно, не водилось, но комплименты и обходительность имели место быть. На новый год или свой день рождения, она составляла списки подарков, которые должна получить от группы студентов и отдавала эти списки старостам групп. В списки входили в основном предметы бытовой техники, такие как миксер, блендер, мультиварка, пылесос, фотоаппарат и многое другое. Получив заветный подарок, она ставила галочку в своем ежедневнике, напротив номера группы.

Это была грузная женщина, лет сорока пяти, с убранными в пучок волосами и узкими глазами, смотревшими сквозь стекла круглых очков. Она восседала за столом, когда я вошла.

– Добрый день Ольга Юрьевна, можно? – любезно спросила я.

Она взглянула на меня, слегка спустив очки на нос, и ответила:

– Заходите, по какому вопросу?

– Ольга Юрьевна…я на счет распределения мест в интернатуру. Есть вероятность, что место предоставят? Или лучше уже самой подыскивать?

– Еще диплом не получила, а уже место захотела…– язвительно ответила она.

– Извините за беспокойство…– сказала я и направилась к двери.

– Стой. Как фамилия?

– Савинская.

– Вот что, Савинская. Возьми деньги…возьми, возьми…– протянув мне руку, говорила она – сходи в буфет и купи мне что-нибудь перекусить, а потом поговорим.

Я взяла деньги и вышла из кабинета. Мне стало до жути противно, хотелось швырнуть ей в лицо эти жалкие бумажки, но о какой гордости здесь могла идти речь. Все начинают с низов – главный аргумент, который можно было дать.

Сходив в буфет, я опять поднялась на третий этаж в кабинет декана. Секретаря все не было.

– Можно войти? – опять спросила я.

– Заходи…купила?

– Пожалуйста – ответила я и отдала ей пару пирожков в пакете.

Я стояла возле стола и смотрела, как она достает пирожок и с жадностью откусывает огромный кусок.

– Я тут взглянула – стала говорить она, причмокивая – конечно, мест мало…Большинство распределены для самых активных наших студентов, но есть одно место, куда могу тебя порекомендовать. Ты же у нас по специальности психиатрия? Я правильно понимаю?

«Знала я ваших активных студентов – думала я – выписку из приказа ректора для направления в интернатуру на вакантное место получают активные благотворители по улучшению условий обучения в вузе».

– Да, психиатрия, все точно – ответила я.

– Есть тут одна деревенька в Карелии – начала она – так при въезде туда находится психиатрическая лечебница. В деревне найдешь жилье, думаю, это не проблема…интернатура, потом ординатура, а потом и молодой специалист. В деревнях врачей мало, потом государство квартирку выделит…ну как? Устраивает?

– В деревню? – переспросила я.

– Многие уезжают и хорошо устраиваются. Других вариантов у меня для тебя нет.

– А в Санкт-Петербурге нет мест? – спросила я, хватаясь за последнюю надежду.

– Дорогая моя, эти места давно распределены. Есть студенты, которые действительно этого заслуживают. Их успеваемость говорит об этом.

– Но по успеваемости у меня все хорошо.

– Есть более активные студенты значит.

– А в чем же заключается эта активность? – вырвалось у меня.

Она слегка покраснела, поправила волосы и, улыбнувшись, произнесла:

– Нужно было лучше учиться Савинская. Если вам не дали хорошего места, значит, есть студенты с более высокими показателями. Вы должны благодарить меня за то, что я трачу на вас свое время. Хотите, ищите сами место.

Спорить было бессмысленно. Да и кто бы меня взял без рекомендаций.

– Хорошо…у меня выбора нет…

III

Сентябрь. Утро. На улице дождь. Я не хочу вставать с постели. Сегодня день моего отъезда на практику, и я должна освободить квартиру. Из моих вещей лишь старый чемодан, стоящий у двери, отчего кажется, что я здесь и не жила. Я смотрю на часы – почти десять. Хозяйка квартиры должна прийти к одиннадцати, поэтому я заставляю себя встать с постели.

Я собираю постель и иду на кухню. В холодильнике пусто. Я достаю пакетик чая и две завалявшиеся в сумке конфеты.

Одиннадцать. Звонок в дверь. На пороге хозяйка.

– Утро доброе… – произносит она равнодушно и проходит в обуви в квартиру.

– Доброе утро – также равнодушно отвечаю я и протягиваю ей связку ключей.

Она смотрит на меня, но ключей не берет.

– Сначала все осмотрю на предмет порчи имущества, а потом можешь идти на все четыре стороны.

Хозяйка квартиры была из рода тех людей, для которых деньги заменили и хлеб, и соль, и сон, и воздух. Она считала каждую копейку и на всем старалась нажиться. Иногда она доходила до крайностей. Как-то раз, вернувшись с лекций, я застала ее за чашечкой чая на кухне. Заметив меня, она открыла сервант и спросила:

– Что это?

– Где? – не поняв ее, спросила я.

– Хватит прикидываться! Где шестая чашка из серванта?!

Немного оторопев, я ответила:

– Я не брала вашей чашки. Я вообще сервант не открываю…

– Ну, ну…как же…она наверно сама, в воздухе растворилась. Если ты ее разбила, ты должна возместить ущерб! Сейчас!

Квартира мне была нужна, и я решила заплатить за пропавшую не по моей вине чашку, лишь бы остаться здесь до конца сессии. Я вышла в коридор, чтобы взять кошелек, но внезапно увидела чашку, стоящую на столе. Оказалось, что хозяйка пила из нее свой чай.

На этот раз все оказалось в полном порядке и я, взяв свой чемодан, отправилась на вокзал.

***

На вокзале было безлюдно. Человек пять расположились в разных углах вокзала, ожидая своего рейса. Я сбросила сумку с плеча, села на сиденье и достала телефон. До прибытия автобуса оставался час.

***