Не знаю, что со мной не так, но мне очень нравятся книги о девочках-сиротках: Поллианне, Ане, Эмили, Ребекке, Хайди и других кротких и шаловливых маленьких принцессах и маленьких женщинах. Книги о маленьких мальчиках мне нравятся не меньше, но сейчас речь пойдёт о девочке.
Героиня повести Лидии Чарской одна из похожих книжных девочек. Только действие происходит в России, а в русском климате всё выглядит немного суровей и чуточку печальней.
Сюжет повести мало чем отличается от подобных историй и его пересказ мало что поведает интересного. Ленуша, обыкновенная девятилетняя девочка, остаётся полной сиротой после смерти мамы и кухарка Марьюшка отправляет её на поезде в Петербург, к дяде, маминому кузену. В поезде Лене помогает кондуктор и оставляет ей адрес своей семьи, где девочке будут все рады: он, жена и дети. Дядино семейство, новые кузины и кузены и их гувернантка не очень приветливо принимают свою новую родственницу. И в гимназии не сразу и не со всеми сложились отношения. Но появились и друзья.
Меня повесть подкупила своей доверительностью. Нет в ней тонких психологических портретов или красивых стилистических приёмов, но всё же Чарская мастер удержать внимание читателя. Зная, что всё закончится хорошо по закону жанра, я, тем не менее, с интересом следила за развитием событий в гимназии и в семье. А снежный эпизод, когда Лена заблудилась в незнакомом месте в метель, поразил своей магией. В детстве он бы понравился больше, но и сейчас подкупает, как просто и пронзительно переданы переживания ребёнка.
Лидия Чарская сама была одной из таких девочек. Меня так потрясла жизнь самой Чарской, так похожей на Лену, героиню "Записок", что хочется немного о ней написать. Известно, что мать Чарской умерла при родах, девочку воспитывал отец и тётушки, сёстры умершей матери. В одиннадцать лет Чарскую отправили в Павловский институт благородных девиц в Санкт-Петербурге, где она проучилась семь лет. Там она вела дневник, который лёг в основу первой книги "Записки институтки". На Записках институтки Лидия Алексеевна не остановилась и продолжила писать повести и романы о маленьких сиротках, и не только о них.
Гимназистки в дореволюционной России зачитывались её книгами. Княжна Джаваха была любимой героиней для многих из них.
Забавно и грустно читать, как набросились на Чарскую Чуковский и Маршак, обличая её книги в "истёртости фраз, истрёпанности образов, застарелости эффектов" , а также в "банальности, вульгарности, тривиальности, безвкусице, фарисействе, ханжестве, филистерстве, косности" . Справедливости ради, надо сказать, что позже Чуковский выхлопотал пенсию для запрещенной Чарской и пытался направить её творчество в новое русло, не такое "затхлое", как остальные её книги. Но иначе писать Лидия Алексеевна не могла. Как бы она не пыталась писать социалистические по форме произведения, в них сквозила княжна Джаваха. Наверное, читательниц Чарской Чуковский тоже автоматически причислял к узколобым мещанкам. А эти "мещанки", сначала гимназистки, а потом пионерки, прятали под подушкой книжки Чарской. Когда, после запрета её книг в 1920-х, Чарская осталась без средств к существованию, её почитательницы не забывали любимую писательницу и приносили ей еду, помогали по хозяйству, делали кто что мог. Умерла она в 1937 году практически от голода в полном забвении. В комнате на обоях был записан телефон Михаила Зощенко, который, видимо, пытался поддержать Чарскую. Могила её на Смоленском кладбище, недалеко от часовни Ксении Петербуржской, долгое время оставалась бесхозной. В советское время за могилой ухаживали поклонники писательницы и подруга жены сына, умершего в Харбине, но никто не решался зарегистрировать могилу на себя.
Актёры иногда опасаются своих ролей, потому что часто отголоски играемых судеб переносятся в реальную жизнь. Так случилось с Чарской. Буллинг, который устраивали гимназистки её героиням, Чарская в полной мере испытала на себе от коллег по "цеху". Травля Зощенко и Ахматовой вызывает справедливое возмущение, а от Чарской коллеги-писатели как-то немного сторонятся до сих пор. Боятся заразиться дурновкусием или добротой и состраданием, которая "сквозит"?
— Маршак говорит, что я сквожу! — горестно и кокетливо говорила Лидия Алексеевна своим знакомым, уходя из редакции.
Ну и пусть дурновкусие. Но в этой книге есть то, чего нет во многих других современных детских книгах. В ней чувствуется тактичность и уважение к ребёнку, его чувствам. Чарская писала, что "этика души ребёнка — это целая наука, целая поэма и целое откровение. К ней надо подступать нежно, чуть слышно" и следовала этому правилу.
Я точно уже не стану фанаткой Чарской, но мне бы хотелось, чтобы мои дети, когда придёт время, немного заразились чарами Чарской, чтобы упали в их душу зёрнышки доброты.