Дитер Шнауц, тощий хиппи с грязными светлыми волосами ниже плеч, только вчера покинувший своё временное убежище в пригороде Мюнхена, едва волочил ноги от усталости, но, несмотря на это, внутри ощущал себя бодрым и полным сил. Древний индийский город мёртвых, шумный Варанаси с его многолюдными улочками и постоянными ветрами, бесконечно длинными набережными вдоль матери-Ганги и ветхими лодочками на реке остался далеко позади – вместе с запахами пряных благовоний, слишком острой на вкус немца уличной едой и шумными стайками босых попрошаек, повсюду следующих и хватающих за руки каждого встречного туриста.

Впереди ждал Сарнатх, бывший целью Дитера и его случайных спутников. Молоденькие шведы Ларс и Ингрид, сбежавшие из дома после крупной ссоры с родителями. На вид подросткам не было и семнадцати, и двадцатипятилетний немец ощущал ответственность за них с момента знакомства на вокзале Варанаси. Испуганные воробышки, думал он. Именно это сравнение пришло в голову Дитеру, когда он впервые взглянул на шведов: оказавшись в незнакомой обстановке, Ингрид с Ларсом шустро перебегали взглядами с одного объекта на другой, их тонкие большие рты были постоянно открыты от удивления и восхищения, но в то же время головы были втянуты в плечи, как будто они каждую секунду ожидали удара. Наверное, так сильно боялись, что родственники уже обнаружили отсутствие подростков и активно их разыскивают, что им в голову не приходила мысль о том, что теперь они достаточно далеко от дома и вряд ли кто-нибудь найдёт их здесь.

– Дитер, ты ведь здесь уже не в первый раз? – у Ингрид огромные голубые глаза и пара десятков разноцветных браслетов на тонких запястьях и предплечьях. Короткие джинсовые шорты, растянутая жёлтая майка с нарисованным от руки чуть кривоватым знаком пацифистов и красный хайратник – казалось, девчушка только играла в хиппи, надев вещи старшей сестры.

Весь багаж хрупкой блондинки составляла объёмная плюшевая сумка с бахромой, так что немец сразу догадался, что почти все её вещи тащит в своём сверхвместительном спортивном рюкзаке Ларс, одетый в натуральные хлопковые брюки и свободную рубаху – как и сам Дитер.

Шнауц попытался улыбнуться:

– Ну да, не в первый… Только знаешь ли, я этим не горжусь… К Учителю не приезжают просто так… То есть я хочу сказать, что это не от хорошей жизни…

– Да уж наверное… – угрюмый Ларс подал голос впервые с тех пор, как они оставили вокзал Варанаси. – Иначе мы сами не были бы здесь… Но я всё равно не понимаю – почему именно тут, чем так важен этот ваш Учитель… Ингрид могла выбрать любой другой город, любую другую страну, если бы захотела – но нет…

Слава об Учителе, обладающем даром облегчать чужие страдания, шла по всему миру – индус десятилетиями не выходил из укромной обители и ни в чём не знал нужды. Его суровый аскетизм и витавший вокруг него дух святости бесконечно манил любопытных хиппи, ищущих новых впечатлений туристов и жаждущих просветления неофитов, которые прилетали к Учителю за тысячи километров, чтобы провести хоть немного времени рядом с необыкновенным человеком, и потом до конца жизни были осчастливлены уже одними воспоминаниями об этой встрече.

С годами личность Учителя обзавелась мощной аурой таинственности, и чем дальше, тем больше слухов появлялось вокруг этого человека. Одни поговаривали, что он прожил на этом свете уже не одну сотню лет, и что единственная причина, по которой он обладает способностью облегчать чувство вины других людей, заключается в том, что сам он далеко не так свят, как верили его наивные ученики. Других сводила с ума одна только вероятность того, что можно быть настолько грешным, чтобы стать святым и начать нести в этот мир свет. Как бы там ни было, поток учеников не иссякал – на место ушедших (исцелённых или просто отдохнувших) приходили другие, не менее страждущие и мятущиеся… и всегда их было ровно столько, сколько могли вместить каменные своды гостеприимного жилища отшельника.

Время от времени Учитель исчезал в неизвестном направлении, а по возвращению проводил обряд самоочищения, длившийся порой несколько недель, и снова продолжал обучать ищущих знания – и каждый раз ученики были на месте и смиренно ожидали возобновления духовной практики.

Дитер уже собирался ответить скептичному шведу, хоть и чувствовал, что будет непросто облечь в слова все его знания и догадки об Учителе, но Ингрид его опередила:

– Я же тебе рассказывала, Ларс! Чем ты слушал? Учитель помогает начать жизнь заново. Он как бы обнуляет карму, понимаешь? Делает что-то такое…

– Карму нельзя обнулить снаружи, Ингрид, – мягко возразил Дитер. – Это одна из тех вещей, которые можно сделать только самому. Но Учитель… он помогает избавиться от чувства вины и принять себя…

– Но всё-таки, почему именно он, этот ваш Учитель? – Упоминание о чувстве вины очевидно задело Ларса за живое. Немец не мог не заметить этого, но лезть кому-то в душу лишь затем, чтобы удовлетворить собственное любопытство, было не в его стиле. – Даже если нормальные западные психологи в чем-то окажутся бессильны, взять хотя бы… да здесь, в Индии, эти учителя на каждом шагу, разве нет? Только успевай деньги подносить…

Это была правда, которую знали все: учителей в Индии бесчисленное количество – каждый страждущий турист всегда найдёт то, что искал. Причём каждый будет на сто процентов уверен в том, что уж его-то учитель – самый что ни на есть «настоящий». В отличие от всех остальных.

Правда была и в том, что сам Дитер, когда был в Индии в прошлый раз, ходил по храмам и ашрамам в поисках «своего» учителя, в ожидании того, что «сердце подскажет, куда идти», и всё надеялся, что он вот-вот поймёт, что нашёл свой путь. Но нигде, нигде он не чувствовал, что нашёл искомое, не испытывал ощущения, что пришёл, наконец, к своей цели. Ровно до тех пор, пока не оказался в одной из десятков вихар Сарнатха.

Дитер вспомнил, как его туда занесло, и улыбнулся: судьбу решила случайно найденная на улице мелкая монетка, показавшая, что надо держать путь на север от Варанаси… Он стоял тогда ночью на набережной – одинокий, уставший и глубоко разочарованный, без цента в кармане, и был готов, если придётся, шагнуть в священные воды Ганги, чтобы остаться там навсегда. К жизни его вернул Учитель.

– Ларс, это бесполезно объяснять. Учитель – он… он такой один. Послушай, скоро ты сам всё поймёшь… Если тебе это суждено.

– Ладно, допустим… Я даже не буду спрашивать, почему у этого вашего всемогущего учителя нет нормального имени…

– Оно есть, – невозмутимо произнёс Шнауц, не сбавляя шага. Казалось, его нисколько не задевали слова сомневающегося во всём Ларса: его собственная вера в Учителя была непоколебима.

– Это неважно, – продолжал ершиться упрямый блондин. – Я хочу знать другое: почему тебе не хватило одного раза? Что, всемогущий Учитель с первого раза не помог? Или… – Ларс, прищурившись, взглянул на своего спутника, безуспешно пытаясь угадать, что им всё-таки движет: – Или это ты такой грешный?

Сзади раздался резкий окрик – оказалось, что за путниками бежит велорикша, везущий полного, взмокшего от жары и духоты румяного иностранца с двумя чемоданами, и на узкой дороге им не разойтись.

Дитер остановился, отошёл в сторону, давая рикше проехать, и спокойно посмотрел шведу прямо в глаза. Нет, это не он такой грешный. И в этот раз ему не нужно избавляться от чувства вины или чего-то такого… Просто недавно ему приснился Учитель – манил его рукой и звал в Сарнатх. Проснувшись, Дитер понял, что он нужен Учителю. Ни на секунду не усомнившись в правильности своего выбора, немец просто собрал вещи и купил билеты до Варанаси – в один конец.

Вслух Дитер сказал лишь:

– Потому что я чувствую, что должен быть здесь. А вот тебе зачем…

– Ингрид притащила, – кивнул на девушку Ларс. – Я не мог отпустить её одну непонятно куда и зачем.

Ингрид обиделась:

– Как будто это только мне нужно!

Дитер снова двинулся вперёд.

– Хватит ссориться, ребята, – бросил он. – Я не знаю, зачем вы здесь – и, поверьте, мне это нисколько не интересно. Я не собираюсь лезть к вам в душу… Но я твёрдо знаю одно: если вы здесь, значит, так было нужно. Причём нужно вам. Это не то место, где можно оказаться случайно.

Сам Дитер поверил в неслучайность всего происходящего, когда оказался здесь в прошлый раз и – по собственным ощущениям – родился заново.

Всю свою жизнь он жил с гнетущим, давящим чувством вины, и ничего не мог с этим поделать – масла в огонь постоянно подливала его собственная мать, ещё в раннем детстве сообщившая сыну, что у него должен был родиться брат-близнец, но при родах врачи его потеряли: в живых остался только Дитер.

В минуты гнева, направленного против матери, немец пытался убедить себя в том, что нормальному человеку не пришло бы в голову винить в смерти брата его, что от него это никоим образом не зависело, и что в любом случае мать не имела никакого морального права рассказывать ему об этом… да что там рассказывать – все свои дни рождения, начиная с первого и заканчивая двадцатым, когда Дитер не выдержал и сбежал на край света, он провёл на кладбище у могилы мертворождённого брата.

С самого детства Дитер был не таким как все. Он просто не мог быть таким как все, не мог играть как все, быть беззаботным, весёлым, счастливым ребёнком – мать строго за этим следила: как можно веселиться, когда твой брат мёртв! В доме царила обстановка вечного траура – приспущенные шторы, полумрак, постоянно горящие свечи и тишина: Дитер, никогда не знавший своего отца, жил с матерью вдвоём, и она была не слишком разговорчива… но именно за эту неразговорчивость сын её и ценил – в миллионный раз слышать о том, что ты виноват во всех земных грехах, было невыносимо.

В компании друзей парня окрестили Зомби – хотя с ним с удовольствием общались и любили за живой ум, улыбки на его лице никто не видел ни разу, и изменить это было невозможно.

Подросток-Дитер не мог встречаться с девушками – из-за того, что здоровье матери стало стремительно слабеть (во всяком случае, она жаловалась на боли в сердце всякий раз, когда он уходил на свидание), и он, единственный близкий ей человек, вынужден был всё чаще заменять мать у прилавка принадлежащего ей продуктового магазинчика. Он даже решил, что не станет уезжать в университет, чтобы не бросать мать одну – да и зачем ему было учиться? Мальчик с самого детства уяснил, что ему никогда не стать таким же умным, талантливым и чудесным, каким должен был стать его практически никогда не существовавший брат-близнец.

Накануне его двадцатого дня рождения друзья пригласили Дитера на пикник на берегу местной речушки. Прекрасно зная о том, как парень все эти годы «праздновал» собственный день рождения, подростки решили, что должны помочь ему изменить свою жизнь: они торжественно вручили другу конверт с билетом в один конец на самолёт в Индию и деньгами на первое время. Дитер даже прослезился – он и представить не мог, что кому-то настолько небезразлична его судьба. Друзья помогли ему получить визу, приобрести необходимые вещи… Так он оказался в Индии в первый раз.

Вернувшись через некоторое время домой, смирившийся со своим положением и искренне готовый простить мать, Дитер застал в своём доме чужих людей – оставшись одна, мать горевала недолго: уже через полгода она вышла замуж, продала дом и магазин и навсегда уехала неизвестно куда вместе с новоиспеченным мужем. Женщина не пыталась искать своего сына и даже ни разу не удосужилась спросить у его друзей, куда он делся.

К собственному удивлению, узнав об этом, Дитер вздохнул с облегчением – он давно уже понял, что на самом деле потерял мать в тот день, когда появился на свет. По сути, он родился уже сиротой… Сняв комнату и устроившись на работу (опять-таки, не без помощи друзей) в сетевой ресторан, он каждый день как будто заново учился жить и радоваться жизни. И так продолжалось до тех пор, пока Учитель не позвал его.

Сейчас, размышляя об этом, Дитер понял, что всё было не зря – вся его предыдущая жизнь была лишь подготовкой к настоящей жизни, проверкой на способность выполнить своё предназначение. Теперь его место здесь. Его час пробил.

Спутники немца – видимо, сосредоточившись на чём-то своём, – шагали молча. Близился полдень, солнце начинало ощутимо припекать. За следующие два часа им трижды пришлось остановиться, чтобы купить воды – в промышленной таре, с «по-настоящему» завинченными крышками: Ингрид заставила Ларса это проверить – девушка была наслышана о том, что в Индии под видом бутилированной воды запросто можно купить воду из-под крана, а маяться с желудком вместо того, чтобы просветляться в вихаре, ей не хотелось. Немцу же было всё равно – он давно заранее смирился со всем, что могло с ним произойти, и был готов принять любую напасть как должное.

– Кстати, Дитер: а почему именно вихара? – Ингрид хотела знать всё, и тощего немца это немного утомляло: он понимал, что это всё не имеет значения, что девушка задаёт не те вопросы. Но это был её путь. – Я имею в виду: почему вихара, а не ашрам, например?

– Не знаю, – Шнауц пожал плечами. – Я не так много путешествовал по Индии, чтобы понять, в чём разница… Тут одни и те же вещи могут называться по-разному, и никого это не удивляет… Когда-то давно вихарой называлось место, где монах мог медитировать в сезон дождей… То есть, по всей видимости, это более укромное место, чем ашрам… Извини, я, наверно, плохой рассказчик… ну или просто тема такая… знаешь, я сам не люблю, когда так говорят, но эта вихара… Учитель… это всё – правда, лучше один раз увидеть. Слова никакого смысла не имеют.

– Какие слова?

– Любые. Потерпи немного, скоро сама всё поймёшь.

– А если не пойму?

Дитер посмотрел девушке в глаза и многозначительно улыбнулся. За всё время, что он провёл с Учителем в его вихаре, он ни разу не видел и даже не слышал о людях, которые в итоге так ничего и не поняли.

– А нельзя было как-то побыстрее добраться до Сарнатха? – Ингрид заметно устала, и ей уже не терпелось оказаться в пункте назначения.

– А ты смогла бы ехать на рикше? – улыбнулся Шнауц. – Хотя бы на вело-рикше?

Ингрид поёжилась, а Ларс впервые за всю дорогу расхохотался:

– Да она даже в ресторан нормальный зайти не может – не любит, чтобы ей «прислуживали». А тут на живом человеке ехать.

– Да ладно, я же не ною, я просто спросила, – сказала тоненькая блондинка и вздохнула: – Сфоткай меня хотя бы на фоне буйволов.

Стадо буйволов с унылым погонщиком, одетым лишь в грязно-серую набедренную повязку, как раз уныло тащилось через пыльную дорогу. Девушка встала на их фоне, приняла красивую, как ей показалось, позу и немного неестественно улыбнулась. Ларс достал из кармана смартфон и сделал пару снимков.

Через час с небольшим глазам путников предстала окраина Сарнатха, а ещё полчаса спустя двое шведов и немец входили в просторное здание из светлого припыленного веками песчаника, у которого вместо окон и дверей были пустые проёмы – и в них виднелись спины сидящих и стоящих людей. Внутри царила полутьма, неожиданная прохлада и сильный пряный аромат индийских благовоний. Вновь прибывшие молча бросили свои сумки в углу вместе со всеми, расстелили коврики там, где было место, и уселись в удобных позах, стараясь никого не потревожить.

По углам горели свечи в аромалампах, но основной свет проникал в помещение из проёмов для окон и дверей, огибая застывших как статуи учеников.