Официант же, напротив, засиял как рождественская гирлянда.

– Чаевые можете не оставлять! – сказал он и почти что побежал в сторону кухни.

Даниэль и Вайолет с улыбкой посмотрели друг на друга.

– Мне кажется, он должен был поделиться с нами выигрышем.

Вайолет молча кивнула, ощущая, как в животе исполняет танго целый рой бабочек.

*****

Даниэль поставил пакеты на асфальт и размял пальцы.

– Ты уверена, что сможешь сама занести их в дом?

– Да, не волнуйся, ты и так мне помог, – Вайолет взялась за ручки пакетов и попробовала поднять их, но это было действительно непросто. – Не хочу задерживать, вдруг у тебя есть еще дела.

– Да,– он передернул плечами, словно пытаясь смахнуть с себя упоминание о планах. – Я сегодня встречаюсь с Кристиной вечером.

Ее имя было явно лишним, спровоцировавшим лишь неловкое молчание, повисшее в воздухе. И хотя стоит признать, что девушка Даниэля не была стандартной клишированной стервой из подростковых фильмов, радости от общения с ней Вайолет не испытывала, как и не желала знать о грядущих их с Даниэлем свиданиях, поэтому просто покачала головой в знак принятия информации к сведению. Она прекрасно понимала, что соври она, или изобрази бурную радость, или еще лучше – пожелай удачи, Даниэль раскусит ее ложь на раз-два. Конечно, в патовой ситуации у Вайолет всегда оставался вариант, как в тех книгах про любовь в длинных платьях, упасть в обморок от переизбытка чувств, а придя в себя на его руках сказать о своей вечной, неземной любви и невозможности представить его рядом с другой, но этот сценарий она все-таки предпочитала избегать. Представляя комичность этой сцены, она слегка улыбнулась, но тут же подумала:

«И что это было, Ви? – отчитала она сама себя. – Никаких отношений. Потеряешь единственного друга».

– Я заберу пакеты. Привет! – крикнул сзади знакомый голос.

Это был Лео.

Вайолет не могла припомнить, когда в последний раз настолько радовалась появлению брата на горизонте, и радовалась ли вообще, но теперь она была безумно благодарная, взявшемуся словно из ниоткуда, и легкой походкой прошагавшему к ним брату.

– Вот, одной загадкой меньше, – она никоим образом не собиралась игнорировать спасительную родственную соломинку. – Мой брат Леонид, семнадцать лет.

– Очень приятно! – Даниэль торопливо протянул руку, вглядываясь в лицо Лео.

Брат Вайолет улыбнулся, пожав ему руку в ответ.

– Мы не похожи, она приемная.

Даниэль от удивления открыл рот и ошарашено взглянул на Вайолет, которая, закатив глаза, быстро взглянула на брата и цокнула языком:

– Дани, он шутит…

Лео усмехнулся, поднимая пакеты с асфальта:

– Бедняжка, никак не может смириться! – сказал он Даниэлю тем особым шепотом, который можно было услышать через три квартала.

В ответ он лишь растянул губы в неуверенной улыбке, очевидно, все еще сомневаясь, кому из них можно верить, сделав это так искренне, что Вайолет невольно залюбовалась им.

«Ей он так же улыбается, поверь, а может даже чаще и шире. И ямочки его она видит раз в сто чаще тебя!» – заскрипел противный голос ревности у неев голове. Сердце предательски кольнуло, уже который раз за этот день. Возможно, Ви надо было просто сесть в тишине и подумать, что делать с этими чувствами, которые в последнее время так и норовили вырваться наружу, доставляя ей огромные неудобства. Вот и сейчас, словно оглушенная ревностью, она пропустила пару реплик, которыми перекинулись Лео и Даниэль между собой.

«Да, стоит разобраться в себе, все же ревность говорит моим голосом», – Вайолет слегка кивнула, соглашаясь сама с собой, но Лео, спросивший у нее что-то, принял кивок за ответ. К сожалению, вопрос, заданный им, предполагал чего-то большего, или же вовсе полярного, поэтому она, воспользовавшись мудростью Адмирала Хэлси, не стала дожидаться необходимости обороняться и напала первой:

– И чего стоишь, как истукан? Пойдем значит пойдем.

Небольшую паузу удивленного молчания с большой натяжкой можно было бы назвать удачным моментом для прощания, но другой могло и не представиться, поэтому Вайолет воспользовалась, ей:

– Удачи! – покривила она душой.

– До завра, Лети! – Даниэль, развернувшись, не торопясь пошел в сторону остановки автобуса, а Вайолет, не отрываясь, смотрела ему вслед.

– Если надо, я могу дать тебе платочек, чтобы ты его провожала еще драматичней. – недовольно и очень тихо возмутился Лео.

– Я не…

– Спокойно, принцесса, расслабься. Тут никого нет. Можешь становиться собой.

Вайолет выдохнула. Прямо перед ней стояла ее совесть и якорь в этом мире, и только ему, пожалуй, не имело смысла даже пытаться врать. Глаза ее наполнились неожиданными слезами.

– Ой, все так серьезно? – Лео внимательно смотрел в ее глаза. – Вечером расскажешь?

Вайолет кивнула, пытаясь усмирить подрагивающий подбородок, сама удивляясь тому, что эмоции настолько взяли вверх.

Лицо Лео стало серьезнее.

– Так, спокойно! – парень поймал костяшкой пальца слезинку, скатившуюся по щеке Вайолет. – Не при маме и бабушке. Хочешь еще одну лекцию о тяжести груза беглой королевской семьи и важности выполнения долга? Я лично нет. Так что приводи себя в чувства, пожалуйста, и вперед, тебя ждут две королевские особы.

– Мама тоже там? – всхлипнула она, потирая нижнее веко в попытке высушить слезы.

– Да, вдвоем с бабушкой копаются на чердаке. И я нарушил правило номер один в нашей семье – не называть бабушку бабушкой на улице. – Лео притворно нахмурив лоб, как бы намекая, кто именно повинен в нарушении правил.

Вайолет усмехнулась. Ком, вставший поперек ее горла, как булыжник времен ледникового периода, ушел.

– Ты путаешь. Правило номер один – не называть бабушку бабушкой в принципе. – Вайолет шмыгнула носом, прогоняя последние следы слез.

– Именно. Ну-ка глянь на меня, – Лео предельно внимательно осмотрел ее лицо на предмет явных признаков недавних слез. – Видно, что глаза на мокром месте.

– Я что-нибудь придумаю.

***

– С ума сошел? – Вайолет ошарашено округлила глаза. – Немедленно убери пакеты со стола! Хочешь пасть смертью храбрых?

Лео недовольно хмыкнул, но все же аккуратно переставил пакеты на пол, и убедился, что на столе не осталось следов от этого акта вандализма.

Бабушка славилась своей неиссякаемой и непоколебимой любовью к порядку и крайней непереносимостью бактерий, которых, к слову сказать, действительно скопилась целая цивилизация на дне пакета, однако, засилье их на обеденном столе мало интересовало ее внука, кажется, до конца не осознавшего масштаб кары, которая могла свалиться на его светлую голову, если бы не предупреждение Вайолет.

– Умница! Инстинкт самосохранения все же есть.

Он хмыкнул:

– И что бы она со мной сделала?

– Застрелила бы, – Вайолет кивнула в сторону висевшего на стене ружья.

Леонид перевел глаза на оружие и вздохнул, то ли завистливо, то ли огорченно.

–Знаешь, а быть застреленным из Винчестера тысяча восемьсот девяносто седьмого года – не самая худшая смерть. Как думаешь, из него хоть раз в жизни стреляли?

Вайолет задумалась. Известных ей случаев использования винчестера по назначению она вспомнить не могла, но учитывая, что он висел в столовой ровно столько, сколько она себя помнила, а историей его появления никогда не интересовалась, вполне могло случится так, что для бабушки оно является памятным сувениром, доставшимся ей от родственников, или даже от дедушки.

– Я почти уверена, что да, – наконец ответила она.

– Откуда знаешь?

– Ну помнишь того сантехника, который случайно положил разводной ключ на стол и немного его поцарапал? Беднягу ведь больше не видели, – Вайолет посмотрела на брата, подняла бровь и пожала плечами.

– Вайолет, это ты? – донеслось откуда-то сверху. – Поднимайся, мы тут.

Настроение, успевшее хоть немного перешагнуть отметку «плюс», снова упало на самое дно, покинув ее организм, от греха подальше, вместе с удрученным выдохом.

– Уже иду! – прокричала она вверх, а потом обратилась к брату. – Ты со мной?

Вопрос был, скорее, риторическим. Лео в плеяде своих талантов имел один, за который Вайолет готова была отдать все, что у нее было, включая внутренние органы: умение не лезть на рожон и не ходить на моральное заклание, если это не входило в его планы или же была хотя бы призрачная надежда улизнуть.

– О нет! – ожидаемо отмахнулся он. – Давай сама!

Кивнув, в подтверждение своих мыслей о собственной бесхребетности, что Леонид воспринял как возможность улизнуть, она неохотно побрела в сторону лестницы, которая, минуя нежилой второй этаж (бабушка уже давно перестала утруждать себя подъёмом по крутым ступеням, переделав кабинет в собственные покои), вела наверх, к чердаку.

На темном дереве пола лежала ковровая дорожка, уходящая вверх, призванная скрадывать шаги. Вайолет, обладавшая тяжелой поступью, и точно знавшая, что от звука ее шагов это приспособление будет бесполезно, пыталась идти, не наступая на пятки, дабы дамы, ожидающие ее, не услышали шагов. Ходить по дому миссис Фоул максимально тихо, уже давно вошло в ее привычку, кажется, с самого детства, когда каждое соприкосновение пяток с землей критиковалось и выставлялось недостойным для юной леди поведением, а девушка, как ей говорили, должна ходить тихо, как кошка, и непременно так же грациозно. Только с возрастом Вайолет поняла, что еще должна быть благодарна, что туалетные комнаты находятся достаточно далеко, иначе, кто его знает, что там еще не подобало делать леди.

Остановившись перед дверью на чердак, она выдохнула, выпрямила спину, и, втянув живот, открыла дверь.

– Добрый день, миссис Фоул, – Вайолет слегка согнула колени, делая какую-то смутную пародию на реверанс. – Здравствуй, мама.

В повисшей всего на секунду тишине обе женщины неуловимо оглядели Вайолет с головы до ног, от чего внутри она сжалась, словно закрываясь от потока ледяной воды, которым ее неожиданно окатило. Чувство было знакомым и вполне поддавалось классификации: только что она прошла оценку своего внешнего вида на сегодня. Удовлетворительным результатом считалось отсутствие комментариев по поводу внешности. Такая оценка ставилась тогда, когда наряд был подобран гармонично и скрывал все недостатки тела, такие как выпирающий животик, обреченный на пожизненное втягивание, и выгодно подчеркивал достоинства, например, грудь. «Хорошо» ставилось в зависимости от настроения оценивающих, и порой совершенно неожиданно. Так, однажды миссис Фоул отметила отличный макияж Вайолет после того, как она проплакала час, и растерла всю тушь, смахивая слезы. А вот неудовлетворительную оценку обычно заслуживали новые вещи, которые она покупала без авторитетного взгляда со стороны. Вся же интрига такой визуальной оценки состояла в том, что никогда нельзя было сразу узнать, как тебя оценили. Лишь дома, за чашкой чая Вайолет могли сказать, что какая-то часть гардероба ее абсолютно не красит, делая из женственной фигуры какую-либо фигуру геометрическую. Таким образом, вещи, не удовлетворившие изысканного вкуса дам отправлялись на кладбище в самый дальний угол гардероба, где доживали свой век и, окончательно выйдя из моды, выбрасывались.

Миссис Фоул мимолетно качнула головой, и ее губы слегка дрогнули в улыбке.

– Ты сегодня поздно, – мама удобнее расположилась на софе, грациозно скрестив лодыжки.

– Обедала с Даниэлем.

Вайолет старалась, чтобы тон ее был как можно более непринужденным, чтобы данный факт не вызвал никакой реакции, однако попытка оказалась тщетной:

– О! Даниэль! – округлила глаза миссис Фоул. – Когда же мы увидим этого прекрасного молодого человека у нас за ужином?

Вайолет закрыла за собой дверь и прошла вглубь комнаты к софе, на которой сидела мама. В помещении, которое звалось чердаком, не было ни единой пылинки. Так же как и весь остальной дом, эта комната была со вкусом меблирована, и единственное сходство с настоящим чердаком заключалось в наличии огромного количества коробок, на любой вкус и цвет, расставленных ровными, твердо стоящими пирамидками. Помещение словно олицетворяло всю их жизнь – то тут, то там по ней были расставлены эти маскировочные надежные пирамидки – отец, школьный учитель музыки, приехавший в оживленный Лондон из всеми забытой деревни, не значившейся даже на картах, отчего в достоверности информации никто не сомневался, и даже легкий налет акцента, стремительно исчезающий с годами, становился незаметным по этой же причине. Домохозяйка мама, сдружившаяся с соседкой, которой она попутно помогает по хозяйству, отчего и не нуждается в общении с другими соседями, и двое детей, настолько ничем непримечательных, что, возможно, даже их лиц никто не запоминает. Идеальные пирамидки выдуманной жизни, цель у которых только одна – не выделяться. Идея, засевшая столь глубоко, что даже внутри семьи они разыгрывают спектакль друг перед другом, воображая, что мифический обед с другом Вайолет реален и достижим. Да вот только любой, кто переступит порог их дома поймет, что семейство Гриффин никак не обыкновенная семья, а скорее, сборище посредственных актеров. Мысли об этом и так часто накатывали на Вайолет лавиной, но сегодня она смогла их сдержать, с ужасом ощущая, как сердце начинает биться чаще, а кровь в венах закипает.

Тишина затягивалась, но отвечать она не собиралась. Сев рядом с мамой и облокотившись на единственный подлокотник плечом, она нарочито медленно оглядела миссис Фоул. Лишь когда молчание стало неприлично долгим, Вайолет, расплывшись в улыбке, сказала:

– Я думаю, что не раньше того времени, когда я смогу свободно называть тебя бабушкой.

– Вайолет! – прошипела мама. – Не дерзи, пожалуйста, миссис…

– О господи! – вскочив с софы, словно ее тело подбросила та волна гнева, что поднималась внутри, предвещая приближение эмоционального цунами протянула Вайолет. – Просто скажи это – «Не дерзи бабушке»!

Она готова была поклясться, что у взгляда, брошенного в ее сторону мамой, был калибр. Первое предупреждение. Второе же, финальное, было бы, если она положила руку на колено Вайолет, и слегка сжала пальцы. Обычно это действие подразумевало остановку любого высказывания, и не оставляло никаких других вариантов, кроме как, виртуозно импровизируя вмиг менять текст. Или просто замолкать на середине слова.

Но сейчас был не тот случай. В какое-то незначительное мгновенье в голове Вайолет сложилась до безумия логичная цепочка умозаключений, что за все ее несказанные слова и несовершенные действия ответственность несут две женщины, сверлящие ее глазами на этом чертовом чердаке.

– Не смей меня перебивать! – голос мамы похолодел до температуры айсберга.– Мы идем домой.

Легко поднявшись, она протянула руку Вайолет, которая давно знала, что это прямое приглашение в капкан. Приглашение, от которого, увы, нельзя отказаться.

– Ианна, хватит драмы, – бабушка устало прошла к креслу, и будто по мановению волшебной палочки вмиг теряя королевскую грацию, села. – Мы и правда заигрались.

От удивления Вайолет показалось, что ее мама обернулась к креслу, на котором сидела бабушка в замедленной съемке.

– Не смотри так на меня, ты же знаешь, что это не работает. Можно побыть собой.

– А кто мы, мам? – спросила мама тихо и неуверенно.

Количество встреч Вайолет с этой ипостасью собственной мамы можно было пересчитать по пальцам, а пока считаешь, наблюдать, как от человека, чьего гнева ты боишься до дрожи в коленях и абсолютного паралича артикуляционных мышц, остается лишь серая тень, на глазах которой наворачиваются слезы.

Бабушка чуть помедлила с ответом, и подняла с пола выпавшую из коробки ленту.

– Как смело наследница двухсотлетней династии отказывается от собственного имени, – сказала она, с показательно-разочарованным выдохом. – Но что еще от тебя стоило ожидать?

Мама всхлипнула, продолжая с бессильным гневом смотреть в сторону той, что одной фразой умела выбить из-под ее ног опору любой устойчивости. Вайолет, которой, пожалуй, стоило бы радоваться тому, что ее наконец-то услышали, пусть не отчетливо, а лишь краем уха улавливая отраженное от возведенных ее семьей скал эхо, ощущала только жалость. Да, мама перебарщивает с контролем, но это не ее прихоть, а последствие многолетнего статуса главы семьи, который никто не пожелал брать на свои плечи.

– Я Долорес Гриффин, и к вашей голубой крови не имею никакого отношения. Разрешите откланяться!

Развернувшись на пятках, она вылетела из комнаты, громко хлопнув дверью, оставив бабушку и Вайолет в тишине.

Первой мыслью Вайолет было побежать вслед за мамой. Она так поступала всегда, когда они ссорились. Какой бы сильной не была обида, насколько бы несправедливыми не были высказывания матери, она всегда приходила извиняться первой.

– Не ходи за ней, дай ей остыть, – бабушка оставалась, как всегда, спокойна и рассудительна, казалось, не было ни одной вещи в мире, способной нарушить ее внутреннее равновесие. – Подойди ко мне.

Послушно, словно на автопилоте, Вайолет подошла к креслу, и села на пол.

Миссис Элинор Фоул по поддельным документам и Джеральдин Годе по рождению, а после замужества Фаулер, подняла с пола небольшую деревянную шкатулку, которая, казалось, помнила первого короля из рода Фаулеров еще во младенчестве, однако, нигде на поверхности нельзя было рассмотреть трещин или других признаков ветхости. Деревянная крышка, покрытая толстым слоем лака, была украшена изящными резными узорами в виде виноградной лозы, которые переплетаясь, образовывали по центру две буквы «РС».

«Рико-Сантарио» – мгновенно расшифровала про себя Вайолет.

Бабушка с трепетом обвела пальцем лист на орнаменте, совсем не торопясь открывать шкатулку. В ее карих глазах, обычно холодных, Вайолет, неожиданно для себя, увидела безумную тоску. Догадку подтвердила небольшая капелька, собравшаяся в уголке ее глаза.

Ни единого раза никто из членов семьи не разговаривал с Вайолет о подробностях той ночи, которая разделила их жизнь на «до» и «после». Все ее знания базировались на одном сухом рассказе мамы и, последовавших за ним, неделях в библиотеке, где она жадно, по маленьким обрывкам собирала у себя в голове историю ее семьи. Да и само название Рико-Сантарио словно было под негласным запретом.

– Тут находится вся жизнь женщин семьи Фаулер. – голос Джеральдин стал тише, каждое слово произносилось ею так аккуратно, будто один неверный звук мог спугнуть то заветное, что находилось в этой шкатулке. И это было вовсе не про предмет, а про воспоминания, запыленные временем и тайнами, и бережно хранимые ото всех глаз на этом чердаке. – Я никогда ее не надевала, то ли гордость не позволяла, то ли воспитание. Она не принадлежала мне по крови.

Бабушка нежным движением приоткрыла крышку, и в зеркале, расположенном с внутренней стороны, сверкнуло отражение нескольких желтых камней разного размера.

Вайолет напрягла плечи и выпрямила спину, выигрывая пару сантиметров, чтобы разглядеть то, что находилось внутри шкатулки. В ней, на обивке из красного бархата, лежала удивительной красоты диадема из белого золота, инкрустированная россыпью желтых и белых камней.

Стоило только одному лучу солнца, бог весть как очутившегося на плотно зашторенном чердаке, попасть на большой, лимонного цвета, центральный камень, как комната наполнилась дюжиной маленьких солнечных зайчиков. Один из них, выбрав местом своего назначения глаз Вайолет, заставил ее на секунду зажмуриться.

Бабушка достала диадему, стараясь сократить прикосновения до необходимого минимума. Теперь можно было рассмотреть, что золотое основание украшает такая же виноградная лоза, как и на крышке шкатулки.

– Для меня это самое желанное украшение, Июлия. Самое забавное, что стоило бы мне только попросить Артура, и я бы могла носить ее, но я бы никогда не решилась так дерзнуть.