В этом предисловии, писавшемся не позднее конца 1863 г., Толстой определяет замысел произведения, как «историю из 12-го года», которая все яснее становилась для него и «настоятельнее и настоятельнее просилась в ясных и определенных образах на бумагу». Он пытается объяснить причины неудач в своей работе. То ему казался «ничтожным» прием, которым он начинал, то он сознавал невозможность «захватить всё», что знал и чувствовал из того времени, то «простой, пошлый литературный язык и литературные приемы романа казались… несообразными с величественным, глубоким и всесторонним содержанием», то становилась противна необходимость «выдумкой связывать те образы, картины и мысли», которые «сами собой родились» в нем. «Больше всего меня стесняют, – пишет Толстой, – предания, как по форме, так и по содержанию. Я боялся писать не тем языком, которым пишут все, боялся, что мое писанье не подойдет ни под какую форму, ни романа, ни повести, ни поэмы, ни истории, я боялся, что необходимость описывать значительных лиц 12-го года заставит меня руководиться историческими документами, а не истиной, и от всех этих боязней время проходило, и дело мое не подвигалось, и я начинал остывать к нему». Предисловие является бесспорным доказательством того, что в самом начале работы перед Толстым стояла «необходимость описывать значительных лиц 12-го года», т. е, замысел ввести в роман исторических деятелей появился в самый, ранний период работы. Еще один важный вывод можно сделать из этого. предисловия: тревога Толстого, что при описании исторических деятелей ему придется «руководиться историческими документами, а не истиной», со всей очевидностью говорит о том, что Толстому надо было в отношении исторических событий и лиц сказать свое новое слово, отличное от того, какое он мог найти в ту пору в тенденциозно составленных: работах дворянских и буржуазных историков. Предисловие Толстой закончил признанием, что, «помучившись долгое время», он «решился откинуть все эти боязни» и писать только то, что ему «необходимо высказать, не заботясь о том, что выйдет из всего этого» и не давая своему труду «никакого наименования».

Непосредственно за предисловием вписано заглавие, очевидно первой главы: «Именины у графа Простого в Москве 1808 года».⁷¹ Действие происходит в доме графа Простого; семья графа, обстановка за именинным? столом напоминают известные главы первой части завершенного романа. Но не семья графа Простого в центре внимания автора, так же как не семья князя Волхонского в наброске «Три поры». Рассказ с первой, же фразы начинается спором молодого Безухова с гостями о Наполеоне. «Споривший юноша» Леон – «единственный сын князя Безухого, наследник 40 тысяч душ и огромных капиталов бабки». «Он спорил со всеми. Все были против него», но «сердитее» всех он обращался к «старичку в звезде и белом галстуке с завалившимся лбом и выдвинутой обезьяней нижней челюстью… Это был князь Василий». Почти отталкивающая внешность князя Василия и ряд замечаний о нем других действующих лиц; разъясняют отношение автора к этому персонажу.

Таким образом, изменив обстановку, Толстой ввел в действие знакомых по предыдущему варианту и князя Василия и молодого Безухого. Среди гостей за обедом у графов Простых присутствуют также сыновья князя Василия и молодой паж Борис Мещерин. В центре – спор о Бонапарте; будущий Пьер опять высказывает мнение о Наполеоне, противоположное утвердившемуся в высшем обществе. «Спор разгорался всё более и более». Так закончился этот вариант начала.

В шестой раз Толстой начинает роман (рукопись № 47). На новом листе появляется новое заглавие «День в Москве», и затем – тут же зачеркнутый подзаголовок «Именины в Москве 1808 года».⁷² Действие открывается также в доме графа Плохого (вместо простого), но не с именинного обеда, за которым разгорается спор, а утром того же дня. На полях первой страницы имеются конспективные записи к содержанию ближайших глав.⁷³ Среди них читаем: «За обедом умный и тонкий разговор о политике… Иван Куракин, Берг за правительство… Большие и малые о Бонапарте».

Текст нового варианта разделен на девять небольших глав. В первых четырех описаны дом и семья графа Плохого. И характеристики, и обстановка, и гости, приезжающие поздравлять, и сцена вбежавших в гостиную детей с куклой, взаимоотношения между детьми – все близко к окончательному тексту. В пятой и шестой главах действие переносится из дома графа Плохого в дом умирающего графа Безухого, и здесь читатель знакомится с княгиней Анной Алексеевной Щетининой (впоследствии Друбецкой), которая приехала вместе с сыном Борисом и «чувствовала гордость, исполняя свою тяжелую для нее обязанность». Тут же Толстой раскрывает суть ее обязанности: «Ежели бы ей у умирающего пришлось отрезать палец для того, чтобы вместе с пальцем получить состояние, обеспечивающее сына, она ни на минуту бы не задумалась». Образ будущей княгини Друбецкой автору ясен. Сюда же перенесены персонажи, наметившиеся в предыдущих вариантах: князь Василий, выведенный здесь под фамилией Позоровского, «светский дипломат», занимавший «одну из высших должностей, приехавший за тем же, за чем княгиня Щетинина», и молодой граф Безухий, именуемый в этом варианте Аркадием. Довольно подробно характеризуя Аркадия, Толстой отмечает, что он «слишком тонко чувствовал», был «добр и мягок», и всем поведением и образом мыслей выделялся из окружающей его среды: он «был пропитан новыми идеями того времени, он был и мистик, и либерал, крайний либерал 1794 года, и поклонник Бонапарта». Представив Аркадия Безухого поклонником Наполеона, Толстой отразил отношение прогрессивной части русского дворянства к Наполеону в первые годы его прихода к власти. Таким будет выведен Пьер и в законченной первой части романа.

Сцена в кабинете умирающего графа Безухова наполнена отдельными деталями, которые со всей очевидностью раскрывают отрицательное отношение автора к высшему свету. Граф Безухий «умирал, но все условия света были для него так же неизбежно обязательны, как прежде», – отметил Толстой.

Связывая все содержание с темой войны, Толстой стремится ввести злободневные политические темы даже в разговор умирающего графа Безухого с княгиней Щетининой, которая далека была от интересов государства и занята только мыслями о личном благополучии. Граф Безухий «стал говорить про дела нынешнего царствования, про Сперанского», рассказывал о том, что сын говорил ему «про Бонапарта, его распоряжения, про дух французов».

Последние три главы посвящены именинному обеду у графа Простого. Описаны съехавшиеся к обеду гости: кузен графини Простой, желчный, известный умник Шеншин, гвардейский офицер Берг, Борис Щетинин, затем князь Василий. В резко обличительном тоне продолжает Толстой рисовать облик князя Василия, направляя главное внимание не столько па его внешний портрет, как это было в предыдущем варианте, сколько на внутреннюю фальшь этого персонажа.

Среди собравшихся гостей шел разговор о последних политических событиях, об эрфуртском свидании, спор о Наполеоне и о неизбежной войне. В это время вошел молодой Безухов и вступил в разговор. Доведя свой новый вариант начала до назревавшего спора, Толстой присоединил к нему в виде продолжения (глава 8) предыдущий вариант, который открывается происходящим за именинным обедом спором.

Теперь в присоединенной рукописи все сидящие за столом лица уже хорошо знакомы читателю, чего не было в предыдущем варианте. Объединив две рукописи, Толстой продолжил текст, написав еще одну, девятую, главу. «Спор о Наполеоне, о Тильзитском мире, о Эрфуртском свидании, о достоинствах Бонапарта продолжался весь обед», – так начинается новая глава. «Князь Василии отстал от спора, не находя его для себя приличным; тем более, что в последнее время в Петербурге все возгорелись энтузиазмом к Франции и Наполеону,и князь Василий, чуткой всегда на политические mot d’ordre,⁷⁴ теперь, получив назначение в Петербург, называл Бонапарта уже императором Наполеоном и профессировал к нему высокое уважение». Шеншин продолжал спорить, резко осуждая возникавшее в России после Тильзитского мира преклонение перед Наполеоном. Князь Василий был в споре «выведен почти из себя».

На этом прерывается политический спор за обедом, и Толстой перешел к другим участникам обеда – детям. Написан известный по окончательному тексту эпизод с Наташей, смело спросившей о сладком блюде, и конспективно изложен дальнейший текст вплоть до разъезда гостей от графов Простых.

Текст обрывается на полуфразе. Очевидно, он был несколько продолжен, по точно установить это не удается. Рукопись частично была использована позднее при создании последней редакции соответствующих глав первой части, отдельные листы могли быть перенесены в новую рукопись, а быть может, утрачены.

Шестым вариантом начала закончился первый период работы, то есть период создания «Истории из 1812 года».

Последняя рукопись создавалась, очевидно, в конце 1863 – начале 1864 г. С. А. Толстая писала родным 16 декабря 1863 г.: «Лева опять перевел кабинет вниз и целый день пишет. Он свою рукопись оставил у папа в кабинете. Просит сберечь и переслать нам». Толстой сам тут же добавил: «поскорее». 19 декабря Толстой извещал И. П. Борисова: «Я всё пишу длинный роман, который кончу, только ежели долго проживу».⁷⁵ Из писем Толстого к сестре Марии Николаевне от 20 января и 24 февраля 1864 г. известно, что в то время он все еще называет свою работу «романом из 1812 года». Следовательно, ко времени пребывания его в Москве 6 —16 декабря 1863 г. могли относиться только рукописи, содержание которых непосредственно относится к 1812 г. Таких рукописей (кроме двух списков действующих лиц) четыре: «Три поры», два варианта, начинающиеся с бала в 1811 г., и, наконец, «День в Москве». Последняя рукопись по объему самая большая (18 листов; рукопись № 47), и создавалась она, видимо, в течение продолжительного времени. Приведенные данные позволяют предположить, что именно эта рукопись или какая-то часть ее была автором забыта в Москве в декабре 1863 г.

К этому же периоду работы относятся, очевидно, конспективные заметки, сделанные на листке, содержащем также текст записки к Т. А. Ергольской, датированной 4 декабря 1863 г. (рукопись № 3).⁷⁶ Действующее лицо с именем Аркадий связывает эти заметки с рукописью «День в Москве», упоминание же о Сперанском свидетельствует, что автор относил содержание заметок не ранее, чем к 1808 г.; намеченное действующее лицо Федор, 16 лет, связывает набросок со следующим вариантом начала, в котором сын графа Простого назван Федором.

Почти год прошел с тех пор, как Толстой приступил к новому произведению, но работа все не налаживалась. В процессе создания шести вариантов начала, в особенности последнего, довольно ясно сложились образы некоторых из основных героев, написаны картины быта, правда пока еще только в доме графа Простого и отчасти в доме старого графа Безухого, – все это и по содержанию и по композиции уже близко напоминает главы X—XIX первой части законченного романа, однако действие в них не развивается, и появляющиеся одна за другой рукописи новых начал произведения во всех случаях обрываются на спорах действующих лиц по острым политическим вопросам времени.

Каждая из рассмотренных рукописей с полной убедительностью доказывает, что не на хронике двух дворянских родов сосредоточивал автор внимание и что не потому он отбрасывал вариант за вариантом, что не находил яркого описания этих семейств, их быта и нравов. Причина новых и новых поисков лежала в том, что Толстому не удавалось, должно быть, найти такую сюжетную завязку, которая обеспечивала бы возможность планомерного развития действия исторического романа. Ни в Лысых Горах, ни на петербургском бале у знатного вельможи Толстой не мог собрать для серьезного политического спора на злободневные темы общество людей различных направлений. Гости, съехавшиеся на именины к московскому графу, по своему общественному положению, далекому от придворных великосветских кругов, также не создали, как и Лысые Горы, той благоприятной среды, которая нужна была для показа различных общественных мнений. Использованная в четвертом варианте попытка развернутого исторического вступления с характеристикой эпохи также была отвергнута.

В седьмом варианте Толстой начинает произведение иначе – сразу с войны, еще раз отодвигая начало действия в глубь истории, от 1808 года к первой войне России с Наполеоном. Это был тот «третий раз», когда Толстой отодвинулся назад, теперь с целью показать, что «сущность характера русского народа и войска», бывшая «причиной торжества в Отечественной войне 1812 года», должна была «выразиться еще ярче в эпоху неудач и поражений». Если бы Толстой задумал писать семейную хронику, вряд ли в поисках начала пришла бы ему мысль открыть действие батальной сценой и ввести в текст философские рассуждения о войне и военной истории.

Содержание седьмого варианта начала (рукопись № 46) таково: Ольмюцкий смотр, состояние русской армии перед Аустерлицким сражением, авторские отступления с оценкой исторических событий и изложением взгляда на роль личности в истории и на другие вопросы исторического процесса, наконец самое Аустерлицкое сражение.⁷⁷ Действующие лица в этом варианте: молодой граф Федор Простой (будущий Николай Ростов), Борис Горчаков, Берг и Андрей Волхонский. Эти имена и ряд других деталей сближают анализируемый вариант с предыдущими: «Три поры» и «День в Москве». Из них заимствовал Толстой материал для характеристики действующих лиц, а также некоторые подробности об их семьях и много отдельных деталей.

В этом варианте впервые вводятся исторические деятели: Кутузов и Багратион, Александр I, Наполеон, австрийский император Франц и другие участники первой войны России с Наполеоном.

«12 ноября 1805 года русские войска, под командой Кутузова сделавшие отступление к Бонну под напором всей армии Мюрата, в Ольмюце готовились на смотр австрийского и русского императоров», – так начинает Толстой новый вариант. Кутузовская армия уже стояла под Ольмюцем и ожидала гвардию. Точно определив место исторического действия, хронологическую дату начала его, Толстой знакомит читателя с действующими лицами. Пользуясь чертами, найденными в процессе предыдущей работы, он создает образы, значительно приближающиеся к окончательному тексту, а некоторые сцены даже дословно совпадающие с ним.

В этом варианте впервые подробно нарисован образ князя Андрея. В письме к Луизе Волконской от 3 мая 1865 г. Толстой рассказал, как постепенно созревал образ князя Андрея и как выяснялась его роль в романе. «В Аустерлицком сражении, которое будет описано, но с которого я начал роман (курсив наш. —Э. 3.), мне нужно было, – писал Толстой,– чтобы был убит блестящий молодой человек; в дальнейшем ходе моего романа мне нужно было только старика Болконского с дочерью; но так как неловко описывать ничем не связанное с романом лицо, я решил сделать блестящего молодого человека сыном старого Болконского». Рукописи подтверждают этот процесс в работе. Начиная с седьмого варианта, закреплен образ князя Андрея и определена его роль для первых частей романа. После описания Ольмюцкого смотра Толстой приводит отсутствующие в законченном романе толки в армии «о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена и Пруссия пришлет резервы. Австрийцев ненавидели… говорили, что они изменят».

Необходимо подробнее остановиться на этом варианте начала, играющем важную роль в решении вопроса о первоначальном замысле романа «Война и мир». Он важен и для подтверждения тезиса, что «война» и «мир», две стороны исторической жизни того времени, развивались в романе уже на первых стадиях работы одновременно. Этот вариант начала важен и для понимания позиции автора в отношении описываемых им исторических событий и лиц. В анализируемой рукописи имеются упоминания и ссылки на работы А. И. Михайловского-Данилевского и Тьера, которые были широко использованы Толстым при создании седьмого варианта начала. Все даты, исторические факты, имена участников Аустерлицкого сражения, описание обстановки, предшествующей сражению, самый ход сражения в его основных чертах, и даже погода, которая была в тот день, – все это построено на материале книги А. И. Михайловского-Данилевского о войне 1805 г. Извлекая из исторических источников фактические данные, Толстой следовал своему неизменному правилу: при создании исторических произведений до мельчайших деталей быть верным действительности. Конечно, ни в одном из печатных источников того времени не мог Толстой найти свидетельств или документов, прямо говорящих о трудностях и неблагоприятных условиях, в которых приходилось действовать Кутузову, уже в период первых войн с Наполеоном проявившему свой полководческий талант. В освещении событий Толстой стремился следовать правде истории. Это со всей силой отражено в анализируемом варианте начала. В разговоре с Борисом Волхонский рассказывает о положении в штабе перед Аустерлицким сражением: «…теперь все заняты и растеряны, как никогда. Немецкая партия требует наступления. Им всё равно, разбиты ли мы будем или нет… У нас с утра до вечера то шпионы, то лазутчики. И верить им надо… И нельзя гонять их, надо приличия соблюдать… Ежели бы они были одни, Михаил Илларионович мог их прогнать, а теперь нам их присылают из главной квартиры». С подчеркнутой иронией и с открытым возмущением Толстой описал штабную военщину и ее иностранных представителей на военном совете. Он исторически верно показал, как в штабе, вопреки воле Кутузова, решено было дать сражение, на котором настаивали Александр I и австрийский император Франц, и был принят план Вейротера, приведший к поражению.